с лошадью. К радости моей, он еще не ушел оттуда, и я мог наконец через него разъяснить вопрос. Оказалось, что сообщение между Унцукулем и Гимрами было умышленно прервано во время бывших между этими селениями враждебных действий; что в прежнее время дорога переходила с одного берега на другой по мосту, носившему название Чертова моста (Шайтан-кепри), а после разрушения этого моста унцукульцами генерал Фези в 1837 году проложил новую дорогу по левому берегу реки; в зиму 1839 года унцукульцы опять прервали сообщение, разрушив ту часть его, где дорога устроена была на деревянных подпорках в голой скале. Кучка горцев, на которую я наткнулся так неожиданно, была выслана именно для разработки новой тропы. Таким образом дело оказалось очень простым; оставалось только подивиться тому, что ни в лагере шамхальском, ни в Унцукуле никто не подумал предупредить меня о том, что дороги не существовало и что к восстановлению ее только принимались меры самими жителями.
Итак, возложенное на меня поручение не могло быть исполнено; мне предстояло возвратиться в лагерь с таким неудачным результатом. Приехав в Унцукуль, я снова посетил Аллило и упрекнул ему, зачем не предварил он меня о невозможности провода в Гимры; старик отвечал пустыми отговорками. Я пробыл у Аллило часа два для отдыха; он снова угощал меня фруктами, и в это время пришла мне мысль воспользоваться случаем, чтобы доставить в лагерь, для нашей штабной артели, кое-какие съестные припасы, в которых мы терпели крайний недостаток. По моей просьбе, Аллило распорядился собрать все, что можно было, в ауле: яйца, масло, кур, фрукты и т. д.; все это навьючить на двух ишаков (ослов) и отправить вслед за мною в лагерь. Операция эта продолжалась долее, чем я предполагал; немало стоило труда определить плату за собранные припасы от разных хозяев, но при этих расчетах опять выказалась наивность унцукульского героя: он заявил право свое на удержание в свою пользу данного мною лишнего абаза (двугривенника) в вознаграждение за его посредничество.
Солнце уже садилось, когда я доехал до лагеря шамхальской милиции. Переводчик мой просил позволения остаться здесь переночевать, ссылаясь на утомление его лошади вместе с тем, чтобы дождаться вьюков с припасами из Унцукуля. Моя лошадь также подвигалась уже неохотно; но мне хотелось вернуться в отряд в тот же день и отдать отчет о результате моих безуспешных странствований. До лагеря оставалось верст шесть; но дорога шла через несколько глубоких балок, отчасти лесом. В ночную темноту я сбился с дороги, должен был сойти с лошади и вести ее в поводу, спускаясь наобум по горным крутизнам. Иногда держался я течения горных речек, которые, однако же, во многих местах низвергались с утесов водопадами. Долго я пытался выбраться из этих трущоб, рискуя на каждом шагу оборваться с кручи вместе с лошадью, которая часто упиралась ногами и не хотела подвигаться вперед. И сам я устал до изнеможения; судя по времени, мне следовало уже давно быть в лагере. Приходила мне мысль остановиться на месте и выждать рассвета. Но вдруг оклик: «Кто идет?» Случайно набрел я на секрет[124], и у меня отлегло от сердца. Собрав последние силы, я взял одного солдата в проводники и доехал до лагеря в таком состоянии, что, войдя в свою палатку, безотлагательно повалился на постель, не раздеваясь, и заснул крепким сном, похожим на бесчувствие.
Недолго удалось мне отдыхать. Еще было темно, когда меня разбудили, и я услышал сильную перестрелку, не со стороны Ахульго, откуда привык уже слышать; а с противоположной стороны. Хотя я с трудом мог встать на ноги, однако ж, вышел из палатки. Частые выстрелы с высот, находившихся к западу, за Ашильтою, и раздавшееся с этих высот обычное у горцев пение перед вступлением в бой («Алла иль алла») показывали, что мы атакованы с тылу неприятельскими скопищами, о сборе которых имели сведения. Стало быть, Ахмет-хан, которому было предписано охранять отряд с той стороны, не исполнил своего назначения. Неприятель, пользуясь неожиданностью нападения, начал уже спускаться с высот к ашильтинским садам. Опасность угрожала даже Главной квартире. Генерал Граббе и весь штаб уже были на площадке перед палаткой командующего войсками, и я присоединился к ним, позабыв свою усталость. Приказано было седлать лошадей, а мне — ехать к полковнику Лабынцеву, который, имея под рукой всего две роты Кабардинского полка, двинулся с ними навстречу неприятелю. Остальные роты этого полка, как оказалось, были в то время передвинуты ближе к Старому Ахульго по случаю предполагавшейся на рассвете новой попытки атаковать эту часть Шамилева убежища. Однако ж полковник Лабынцев, не ожидая приказаний, поспешно обратил оба свои батальона к атакованному пункту нашего расположения, и когда я доехал до передовых рот, то нашел, что неприятель уже выбит из устроенных им наскоро завалов. Левее двигался на высоты батальон Апшеронского полка. Все это исполнилось так быстро, что с рассветом неприятель был уже в полном отступлении, не успев даже убрать тела убитых. Только в это время спускалась с Аккента милиция Ахмет-хана. Мне приказано было вести ее вперед по следам неприятельского скопища. Но последнее отступило так поспешно, что мы не могли уже настигнуть его и остановились в 10 верстах от лагеря. Все войска получили приказание расположиться на указанных местах. Потеря наша в этот день состояла из 7 убитых и 84 раненых (в том числе 6 офицеров).
Нужно ли говорить, в каком я был состоянии, когда возвратился в свою палатку. Тут только я сообразил, чему подвергался в прошлую ночь, блуждая один по горам в таком близком соседстве с неприятельским скопищем. Прибытие унцукульских вьюков с припасами доставило большое удовольствие нашей штабной артели. В то же время прибыл и новый транспорт из Темир-Хан-Шуры. Общество наше увеличилось несколькими приезжими оттуда, в том числе состоявшими при корпусном командире подполковником Ник<олаем> Ник<олаевичем> Муравьевым (будущий граф Амурский). Зато выбыл флигель-адъютант полковник Катенин для продолжения возложенного на него инспектирования войск.
После отдыха от ночной и утренней передряги в нашем штабе вечером принялись мы снова за дело. По приказанию командующего войсками составлялось новое распределение войск по линии блокады, с выделением достаточных частей для лучшего прикрытия тыла от новых покушений неприятеля. Генералу Галафееву и отрядному инженеру Энбрехту предписывалось вести систематически саперные работы. В то же время командующий войсками был озадачен положением оставленного в укреплении Удачном вагенбурга, в котором никакой надобности уже не было; находившийся там батальон (3-й Апшеронский) полезнее было присоединить к действующему отряду. Но упразднение этого укрепления, с выводом из него всех обозов и запасов, представляло операцию нелегкую. Уже не раз неприятельские шайки угрожали нашему слабому укреплению; теперь же представлялась гораздо большая опасность, пока оставались в сборе многочисленные скопища Ахверды Магомы и Галбаца, только что отброшенные от Ахульго и отступившие к Ихали.
Казак Моздокского полка. Рис. Г. Гагарина (из собрания Государственного Русского музея).
Чтобы не оставлять это скопище в таком близком соседстве и вместе с тем обеспечить исполнение предписанного упразднения укрепления Удачного, генерал Граббе задумал произвести движение к стороне Ихали с летучею колонною из 4 батальонов, 4 горных орудий, конных казаков и милиции. В течение двух дней, 20 и 21 июня, в нашем штабе делались секретно распоряжения к этому движению; составлена инструкция генералу Галафееву на случай, если б Шамиль вздумал воспользоваться временным ослаблением блокады и предпринял вылазку. Мне поручено было произвести 21-го числа рекогносцировку к Согритлохскому мосту и выбрать место для возведения укрепления, которое обеспечивало бы блокирующие войска с той стороны. Поручение это было мною исполнено под прикрытием милиции Ахмет-хана. К вечеру я возвратился в лагерь с донесением.
С наступлением ночи войска, назначенные к движению, начали стягиваться на высотах, а с рассветом двинулись к Ихали. В голове колонны ехал сам генерал Граббе со штабом. Милиции Ахмет-хана приказано было следовать впереди, держась ближе к горам, чтобы, в случае встречи с неприятелем, атаковать его с фланга. Около 8 часов утра замечены были толпы горцев в одной из балок, пересекавших наш путь. По уверению лазутчиков, скопище было силою до 8 тысяч человек. Неприятель, увидев сначала одну милицию Ахмет-хана, начал было распространяться вправо, к горам и, по-видимому, намеревался сам атаковать аварцев и мехтулинцев; но появление нашей пехоты так озадачило горцев, что после нескольких выстрелов наших горных орудий, когда кабардинские батальоны с барабанным боем бросились в штыки прямо к балке, неприятельские толпы обратились в бегство, частью к Согритлохскому мосту, частью к Ихали. Столпившиеся на Согритлохской переправе горцы сильно потерпели от выстрелов нашей артиллерии; многие утонули в реке. У нас потеря состояла лишь в нескольких милиционерах.
В осажденном ауле. Рис. Г. Гагарина (из собрания Государственного Русского музея).
После этого короткого дела войска наши расположились биваком несколько впереди места боя и провели тут ночь. Отсюда нам был ясно виден наш вагенбург в укреплении Удачном, и даже можно было в зрительную трубу разглядеть, как тяжести поднимались на Соукбулак. Но под утро следующего дня (23-го числа) получено было от генерала Галафеева известие, что в ту самую ночь, как и можно было ожидать, Шамиль произвел из Ахульго сильную вылазку. Значительная толпа горцев бросилась по руслу речки Ашильтинской на батарею, вновь заложенную против Старого Ахульго, сбила попавшийся передовой пост из 25 человек, успела сбросить в кручу мантелет и несколько туров; но отбитая подоспевшею из резерва ротою отступила, оставив в наших руках три тела.
Известие это побудило генерала Граббе отказаться от дальнейших наступательных предприятий против скопищ Ахверды Магомы и возвратиться под Ахульго. В этот день наступившая вдруг холодная погода сменила прежний нестерпимый зной. К вечеру восстановилось прежнее донесение о благополучном очищении укрепления Удачного. С помощью высланной из крепости Внезапной роты, а также кумыкской милиции, лошадей и быков все тяжести были перевезены в эту крепость; временное укрепление срыто; а батальон Апшеронский с четырьмя легкими орудиями двинулся через Темир-Хан-Шуру на присоединение к действующему отряду. С другой стороны, были сведения, что скопище Ахверды Магомы разошлось, оставив лишь наблюдательные партии на левом берегу Койсу у Ихали и Согриглохского моста.