16 августа наконец объявлено было Шамилю, что в случае, если он, до наступления ночи, не выдаст своего сына в заложники, то на другой же день последует решительный штурм. День прошел, и в течение наступившей ночи шли приготовления к приступу. Диспозиция была в главных чертах сходна с прежнею на 16 июля; но вместо Графского полка в главную колонну для штурма Нового Ахульго назначены были три батальона Куринского полка под личным начальством генерал-майора Пулло. Штурмующим войскам приказано быть готовыми на сборных пунктах ночью, дабы начать штурм с рассветом.
С первым лучом солнца артиллерия открыла огонь со всех батарей. 1-й Куринский батальон, имея в голове охотников, спустился крытою галереей ко рву Нового Ахульго, смело бросился через ров, и так же, как в первый штурм, скоро занял переднюю площадку за рвом. Но тут опять непреодолимое препятствие: неприятель защищайся отчаянно и не раз бросался в шашки. Передовые наши части войск столпились под сильнейшим перекрестным огнем. Несколько раз подавался сигнал «вперед», но никто не двигался. Из множества убитых и раненых некоторые валились в кручу и падали совершенно обезображенные. Однако ж на этот раз удалось саперам втащить на площадку несколько туров и наскоро устроить ложемент, в котором утвердились головные части войск. Шамиль, потеряв надежду оттеснить их и удержаться в Ахульго, поспешил выкинуть белый флаг и выслал наконец своего сына с несколькими мюридами в качестве заложников.
Генерал Граббе охотно согласился на перемирие, ввиду крайнего изнурения войск и понесенной опять большой потери: более 100 убитых и 455 раненых и контуженых. В том числе лишились мы 2 офицеров убитых и 6 раненых. Неприятель понес потерю, еще более для него чувствительную и преимущественно от огня артиллерии; в том числе лишился он Сурхая и некоторых других из главных его приближенных. Все окружавшие его так упали духом, что уговаривали его скорее согласиться на все требования русского начальства.
Прибывшего в отряд малолетнего сына Шамилева приняли у нас, разумеется, ласково, лелеяли его и холили. Для дальнейших переговоров, а также для уборки тел и помощи раненым, дано было трехдневное перемирие. Свирепые защитники Ахульго сходились мирно с нашими добродушными солдатами на месте только что прекратившейся кровопролитной схватки. Шамилем предложено было вести переговоры лично между ним и генерал-майором Пулло; но долго не могли сговориться о месте свидания их; недоверчивый горец все опасался какого-нибудь с нашей стороны злого умысла. Наконец согласились сойтись обоим на самом Ахульго, близ занятой уже нашими войсками площадки, и вот, наконец, 18-го числа генерал-майор Пулло, с небольшою свитою, вышел вперед нашего ложемента. Шамиль встретил его, и оба сели дружелюбно на ковре. Первые объяснения продолжались с полчаса, но не привели к соглашению. Шамиль все еще не покидал своих честолюбивых видов и ставил условием — свободное проживание в среде горского населения. Пошли опять переговоры и на письме, и через посланных доверенных лиц генерал Граббе получил от Шамиля два письма, которые давали мало надежды на соглашение. Трехдневный срок перемирия уже истекал; между тем замечалось, что в Ахульго продолжались работы для усиления обороны и тайком выпускались оттуда лишние люди: женщины и дети. Видимо, предстояло закончить дело кровавою развязкою.
21 августа с рассветом возобновилась канонада. Для штурма Нового Ахульго Куринские батальоны были заменены Кабардинскими, место которых на левой стороне Койсу заняли батальоны Графского полка. Полагали, что свежие войска пойдут смелее на новый штурм. Однако ж после всех испытанных неудач во всем отряде уже наступил такой упадок духа, что, несмотря на все приказания и на барабанный бой, солдаты не трогались с места. Защитники же Ахульго держались упорно в своих крытых убежищах. Пытались выживать их оттуда, пробивая отверстия в крышах и бросая вовнутрь гранаты и мешки с порохом. Так прошел весь день. У нас начинали опасаться, чтобы в ночь передовые части наших войск не были сбиты с занятой ими передней площадки Нового Ахульго. Саперы затевали было сделать подкоп под неприятельские ложементы; но для этого приходилось высекать галереи в сплошной скале, что потребовало бы очень много времени, при скудости материальных средств. Однако ж, по-видимому, один стук ломов и кирок произвел нравственное впечатление на неприятеля. Утром 22-го числа мы были обрадованы неожиданным известием, что Новое Ахульго очищено неприятелем. Кабардинские батальоны немедленно же бросились вперед и заняли всю верхнюю поверхность скалы; но, перебегая от одних неприятельских ложементов к другим, егеря встречали еще в некоторых из них отчаянное сопротивление со стороны горцев, не успевших уйти; случилось, что даже женщины оборонялись с исступлением. Часть горцев еще перебиралась с Нового Ахульго на Старое по узкой тропинке и через мостик, перекинутый сверх речки Ашильтинской. Егеря, пользуясь суматохой, бросились по пятам горцев в то самое время, когда с русла речки взбирались также на Старое Ахульго апшеронцы майора Тарасевича. С криком «ура» войска устремились и на верхнюю площадь Старого Ахульго. К 2-м часам пополудни заняты были оба Ахульго.
В этом бою, продолжавшемся полтора суток, потеря наша доходила до 150 убитых и 500 раненых; одних офицеров убито 4 и ранено 15. В числе убитых был майор Тарасевич; в числе раненых — опять Шульц, получивший в эту экспедицию уже третью рану (в ногу, в щеку и в грудь). В лагерь приводили много пленных, большею частью женщин и детей. Но сдавались не все; многие предпочитали погибнуть, защищаясь до последней крайности. Очевидцы рассказывали о происходивших при этом раздирающих сценах: матери своими руками убивали детей, чтобы не попали они в руки солдат; целые семейства погибали под развалинами. Были и такие случаи, что мюриды, изнемогая от ран и как бы отдавая свое оружие, вероломно наносили смерть тому, кто принимал его. Так погиб майор Тарасевич. Товарищ мой Эдельгейм также убит при обыске пещер на берегу Койсу. Солдаты, озлобленные упорством горцев, выказывали часто большую жестокость, тогда как офицеры употребляли все усилия, чтобы отвратить напрасное кровопролитие, и нередко брали на свое попечение осиротевших детей.
Несколько дней продолжалось окончательное очищение обоих Ахульго от последних укрывавшихся в разных норах несчастных жертв Шамиля. Особенного труда и потерь стоило выживать горцев из пещер, находившихся в отвесных обрывах. Чтобы достигнуть до некоторых из них, солдат спускали сверху на веревках. Кроме опасности, с которою сопряжены были такие поиски, войска должны были еще выносить страшный смрад от множества трупов, особенно в тесном ущелье между обоими Ахульго, где войска не могли оставаться долго без смены. Пленных набралось уже до 900 человек; в первое время они были собраны близ нашего штабного лагеря; день и ночь в этом таборе раздавались крики, стоны, детский плач; а были даже и такие случаи, что мужчины, в своем исступлении, бросались на часовых и производили в нашем лагере минутную тревогу.
О самом Шамиле в первое время не было никаких сведений; полагали, что он еще скрывается в которой-либо из пещер, почему и придавалось большое значение тщательному обыску всех трущоб, особенно на стороне, обращенной к Койсу. Впоследствии открылось, что действительно Шамиль со своим семейством и несколькими приближенными мюридами укрылся в ночь с 21-го на 22-е число в одну из таких пещер, а в следующую ночь пробрался скрытно между нашими постами вниз по течению Койсу и через Салатавию беспрепятственно достиг Нагорной Чечни. По рассказам туземцев, Шамиль в своем бегстве прибегнул к хитрости: по реке пущен был пустой плот, чтобы обратить на него внимание наших прибрежных постов, которые действительно и открыли по этому плоту стрельбу, в то время когда Шамиль прокрадывался по тропе между скалами. Однако ж ему удалось проскользнуть не совсем благополучно: сам он ранен, так же как и малолетний его сын и один из сопровождавших родственников.
Донесение Государю об успешном окончании продолжительной нашей стоянки под Ахульго (с 12 июля по 29 августа) было отправлено с поручиком Головиным, адъютантом генерала Граббе, сыном корпусного командира. Он застал Императора на Бородинских торжествах и был награжден назначением адъютантом Наследника Цесаревича Александра Николаевича.
Ахульго досталось нам дорогою ценою: за все время обложения и осады мы потеряли до 500 убитых и более 2400 раненых и контуженых; одних офицеров 23 убитых и 124 раненых.
Обо всем происходившем в последние дни я знал только по рассказам товарищей. Около 10 дней пролежал я почти неподвижно; всякое движение причиняло мне страдания. С 15-го числа погода переменилась; после нестерпимого зноя сделалось так свежо, что 16-го числа я перебрался из своего шалаша опять в палатку. Свежая погода оказала благоприятное влияние на мое выздоровление. С 22-го числа я начал вставать с постели; но чрезвычайная слабость не позволяла сделать шага; все зубы шатались от больших приемов каломеля. В первый раз вышел я из палатки 24 числа, а 25-го пробовал сесть верхом, 26-го происходило погребение нашего бедного Эдельгейма; за неимением в отряде лютеранского пастора, отпевание происходило по православному обряду. Шульц и другие раненые были отправлены в Шуру. Туда же отправлялись пленные, несколькими эшелонами. 27-го числа я уже не мог предпринять поездку для осмотра продолжавшихся еще работ дороги на Бетлетскую гору. По этой дороге предстояло всему отряду и тяжестям выбраться из проклятой котловины, которая так опротивела нам. На другой день ездил я к мосту на Койсу. К этому времени окончательно были обысканы все норы и пещеры в обоих Ахульго; все прежние укрепления горцев по возможности разрушались; местность очищалась. В лагере образовалось нечто вроде базара; солдаты распродавали доставшуюся им добычу: оружие, разные предметы, одежды и т. п. Между тем с батарей постепенно снимались орудия и поднимались на высоты. Окончательное в