[138] между гребенцами сравнительно более говорящих по-кумыкски и чеченски, нежели в других казачьих полках.
Одна вера осталась ненарушимою и неизменною, как в то время, когда гребенцы жили за Тереком, так и по переходе их на левый берег этой реки. Как тогда, так и теперь, они остаются в самом строгом и закоснелом старообрядчестве, несмотря на то, что не раз претерпевали жестокие преследования, в особенности до сороковых годов настоящего столетия.
Гребенцы не могли иметь своих раскольничьих попов, строить молельни и открыто в них молиться, так что станицы Червленная, Щедринская, Курдюковская и Старо-Гладковская резко отличались от прочих казачьих станиц тем, что на площадях не возвышалось Божьих храмов, а только где-нибудь в углу станицы, над домом такой же наружности, как и все прочие дома, возвышался крест. Это-то и была молельня гребенцов, где старый уставщик или расстрига-поп исполнял их требы. Независимо от этого было несколько скитов между садами, в которых укрывались старики и старухи, куда тоже собирались для моления и которые тщательно охранялись казаками.
Теперь нет стеснения в отправлении обрядов веры, и даже храмы воздвигаются на площадях, а это тем более необходимо, что и в старых гребенских станицах сделаны приселения из внутренних губерний, не принадлежащих к расколу. Однако гребенец-старообрядец по-прежнему таких храмов не посещает, а держится тайного богослужения.
Гребенские казаки хотя не соблюдают внешней чистоты, потому что улицы и площади их так же грязны, как и в прочих станицах, дворы содержатся неопрятно, а дома по наружному виду некрасивы; но зато в избах чисто и опрятно. Полы, столы и скамьи «банятся», то есть моются, если не ежедневно, то непременно по субботам и перед каждым праздником. Если не все стены, то тот угол, где стоят образа и лежат старообрядческие книги, обклеены разноцветными бумажками. На нарах, в другой комнате, лежит в порядке несколько перин, подушек, одеял, полостей и даже ковров; тут же лежит седло и сбруя и развешано оружие, если казак не на службе, что весьма редко случалось.
В избе воздух чистый и никогда не бывает накурено, потому что гребенец, как старообрядец, не терпит табаку. Не раз приходилось слышать брань и ругательство казачек со своими постояльцами за курение табаку в их избах.
Но зато гребенец, несмотря, что старообрядец, любит свое родимое кисленькое, но крепкое винцо, чихирем называемое. В урожайный год винограда «чупрака», особый деревянный сосуд с узким горлышком, в котором обыкновенно подается чихирь, не сходит со стола в свободное от службы время.
Любили также «чихирнуть» и казачки в отсутствие своих мужей, что в описываемое время бывало очень часто. Они любили также побаить и посплетничать как между собою, так и со своими «побочинами», или любовниками, а потому не отказывались от пирушки или сходки.
От таких пирушек или сходок не отказывались и девушки; но только они не чихиряли, а ели пряники и другие сласти, щелкали орехи и грызли с особенной быстротой и искусством, но только не с грацией, семечки подсолнечников, арбузов и дынь. Истребление семечек в огромном количестве составляло их любимое и никогда не прекращавшееся занятие.
Так проводили гребенские казачки осенние и зимние вечера. Весною же и летом во время тяжелых работ в садах, не существовало других удовольствий, как праздничных вечерних хороводов, которые существовали у гребенцев и в то время, когда жили за Тереком; а это доказывает, что кроме веры у них сохранились и некоторые русские обычаи.
Для хороводов обыкновенно избирались ближайшие к станице лужайки, на которые собиралось молодое и старое обоего пола население, разряженное в лучшие и красивые наряды. Особенно привлекательно было смотреть на девушек и молодых замужних казачек. Сколько было разноцветных из разных материй, в том числе и атласных, обшитых галунами, бешметов. Сколько было грудей, обвешенных в несколько рядов разноцветными бусами и ожерельями из золотых и серебряных монет.
Не было недостатка и в красавицах, как, например, дочь Арнаутова, станичного начальника Червленной; Фролова, сестра полкового адъютанта; Федюшкина, жена урядника.
Не было недостатка и в красивых малолетках, наряженных в тонкие разноцветные черкески, ноговицы и чевяки и затянутых ремнями, на которых висели в богатой оправе кинжалы.
Были тут же и стоящие поодаль от хоровода с длинными седыми бородами старики и покрытые платками старухи, по обыкновению составлявшие отдельную группу от своих мужей-стариков.
Не видно было только казаков между двадцати- и сорокалетним возрастом, потому что такие казаки находились на действительной службе. Они или занимали посты на Тереке, или находились в станичных резервах на случаи тревоги, или были откомандированы в разные отряды.
Но жены не слишком печалились отсутствием своих мужей, потому что мало-мальски смазливая казачка имела побочина, которого в особенности легко было приобрести жительнице станицы Червленной, где каждый из молодых аристократов-богачей, приезжавших из Петербурга в экспедиции, считал своею обязанностью побывать в Червленной и поволочиться за казачками.
Гребенской казак не укорял жену за побочина, если он было до того тароват, что на долю мужа перепадала щербатая копейка, а тем более, если на его приношения заводился новый конь или шилась красивая черкеска. Напротив, скорее сыпались упреки на жену, если она не имела такого тароватого побочина: значит, она некрасива или неловка, что не умела захватить в свои руки такого человека, которым воспользовалась ее соседка. Случалось, что побочины были и у девиц, и родители не только смотрели сквозь пальцы, но и нимало не беспокоились этим; был бы до того человек достаточный, чтобы можно было извлечь для дочки и для себя хорошую поживу.
Но если гребенские казачки увлекались любовными интрижками, а казаки до некоторой степени терпели этот грех, то нельзя сказать, чтобы они были порочны в других отношениях. Так, например, кража и воровство не существовали между гребенцами. Хотя они молодецки чихиряли в своих избах, но никогда не случалось видеть валяющихся от опьянения казаков по улицам, а тем более буйствующих и дерущихся между собою.
О лихом наездничестве, молодечестве и храбрости гребенских казаков нечего и говорить; это они доказали бесчисленными примерами. Сколько было случаев, где десятки защищались против сотен неприятеля.
Гребенцы статны, ловки, красивы лицом. Их окладистые бороды и наряд придают им много красоты и стройности. То же самое можно сказать и о червленских казачках, молва о красоте которых хотя преувеличена, но все-таки они грациозны, ловки и кокетливы как от природы, так и по опытности, приобретенной от частых любовных интриг. Как не увлечься гребенской казачкой, хотя она была бы и некрасива, когда она, стоя на стремени своего мужа или брата и обхватив его одной рукой и держа в другой стакан или чупурку, наполненную чихирем, мчится во весь карьер и пьет сама и поит вином того, с кем скачет. Как не восхищаться высокой девушкой, стройно затянутой в бешмет, водящей хоровод или грациозно танцующей русскую или лезгинку.
Останавливая на этом мой обзор гребенских казаков и казачек с нравственной, наружной и увеселительной стороны, перехожу к их трудовой жизни и средствам их существования.
Земля, на которой поселены гребенцы, за исключением леса и камыша, растущих широкой полосой по берегу Терека, преимущественно песчана, а в некоторых местах до того сыпуча, что образует подвижные бугры, пересыпающиеся с одного места на другое во время часто и сильно дующих ветров. Само собой разумеется, что на такой почве земледелие не могло процветать, а тем более при лени и отвращении самих казаков от сельских занятий.
К тому же в период моего первого знакомства с гребенскими казаками присоединялись к этому опасность от неприятеля и неимение рабочих рук. Неприятель не дозволял свободно заниматься сельскими работами; он же отнимал рабочие средства у казаков, потому что молодое и сильное население находилось на службе.
Тот же неприятель не дозволял развиваться птицеводству и скотоводству, несмотря на обширность и приволье пастбищных мест. В то время зажиточные казаки не могли содержать более пары волов и лошади, потому что выгонять на пастьбу нельзя было, а заготовлять сено не имелось возможности. По этой причине в то время потеря лошади или вола считалась разорением для казака.
С умиротворением восточного Кавказа скотоводство начало быстро развиваться в Гребенском полку, и не только на станичных выгонах, но и в степи начали разгуливать огромные стада овец, рогатого скота и косяки лошадей. Правда, кочующие по Куме ногайцы и туркмены немало препятствовали свободному скотоводству и против них необходимо было принимать меры предосторожности. Эти кочующие инородцы в отношении конокрадства и воровства нисколько не уступают хищническим наклонностям горцев.
Что же касается земледелия, то поля, засеваемые пшеницей, просом и кукурузой, окружают только станицы Николаевскую и Шелкозаводскую; видно также хлебопашество, где живут новые поселенцы. Гребенцы же старообрядцы остаются по-прежнему равнодушны к хлебопашеству, по бесплодию той земли, на которой они поселены. Но мне кажется, что гребенцы не занимались бы охотно земледелием и в том случае, если бы их земля была и более производительною. Впрочем, встречающиеся зачастую бахчи или баштаны, на которых растет, кроме арбузов, дынь, тыкв, подсолнечников, капуста, бураки, картофель, бобы и другие огородные овощи, свидетельствуют, что и гребенцы-старообрядцы умеют обращаться с сохой.
Да и к чему гребенцам проливать пот, мозолить руки и мучить скотину над сохой, когда они получили в наследство от своих отцов и дедов более приятный и менее тяжелый труд — это их сады, раскинутые по берегу Терека и состоящие кроме разных фруктовых деревьев из виноградников.
На этих садах сосредотачивается вся забота и любовь казаков; для них забываются все другие сельские занятия. Да и как не любить казакам эти сады, которые их не только поят родным «чихирем», но и обогащают, тогда как обрабатывание садов не стоит им труда, потому что этим занимаются с любовью их жены и дочери, чтобы покушать сладенького винограда, а подчас, пожалуй, и чихирнуть.