Эмиль ЗоляОсада мельницы
ЭМИЛЬ ЗОЛЯ(1840–1902)
«Карьера Ругонов», «Жерминаль», «Чрево Парижа», «Разгром», «Добыча» — вот те романы, которые стяжали всемирную известность французскому писателю Эмилю Золя. Жизнь Франции середины XIX века встает здесь перед читателем, полная красок, движения и глубины.
Золя горячо любил свою родину и ее людей, особенно людей труда. Он неизменно сочувствовал всем страдающим от несправедливости, притеснений, насилий и восставал на их защиту. Золя твердо верил в будущее счастье человечества, верил в то, что назначение человека на земле — трудиться и трудом ковать свое счастье.
Трудился весь свой век и мельник Мерлье. И вдруг — точно удар грома в его жизнь ворвалась война. То была война 1870–1871 годов. Французская армия, плохо вооруженная, технически отсталая и руководимая бездарными генералами, впервые столкнулась со страшным врагом, который доныне является угрозой существованию свободного человечества, — с немецким милитаризмом, убежденным в своем праве господствовать силой кулака над всем миром. Прусская армия, надвинувшаяся на Францию, втайне вооружалась в течение многих лет: она была оснащена первоклассной техникой, ее вели лучшие немецкие мастера военного разбоя.
Война занесла свой кулак над мирным трудовым уголком. Мельница дядюшки Мерлье становится крепостью, которую обороняют французские солдаты. Но война обязывает и мирных людей взяться за оружие. Нельзя стоять сложа руки, видя, что твоя невеста ранена. Надо драться за нее, мстить врагу. Защищать свой дом, свой труд, свое счастье — это право, обязанность и долг человека. И Доминик берется за ружье. Пусть он бельгиец, пусть Бельгия не воюет с Германией, пусть он имеет право оставаться нейтральным. Но есть иное, высшее право — право дать отпор наглым насильникам.
Ловкий охотник Доминик превратился в снайпера. Он бьет без промаха и сделал все, что в его силах, чтобы нанести урон врагу, а схваченный пруссаками, он предпочитает смерть предательству.
Яркими красками обрисовывает Золя, пруссаков-победителей. Это грубые захватчики, жестокие насильники, это мучители и истязатели. Как терзают они нежную, отважную Франсуазу! Какими подлыми искушениями пытаются они превратить в предателя Доминика, этого, простого, честного деревенского парня!
Бывает грубая сила, но бывает и сила духа. Трое защитников мельницы полны этой силы., Бесстрашно глядящий в глаза смерти дядюшка Мерлье, непокорный Доминик, смелая и энергичная Франсуаза — все они противостоят ограниченному прусскому офицеру как единственно достойные называться именем человека — гордого, деятельного, справедливого, любящего свободу и не повинующегося насилию.
Мы, участники новой страшной, жестокой войны, навязанной человечеству немецким фашизмом, с особенной глубиной сознаем всю духовную красоту и величавое благородство героев «Осады мельницы». Мы полны благодарности великому французскому писателю-демократу запечатлевшему вечное проклятие человечества подлым немецким насильникам и сумевшему с такой поэзией, с такой реалистической мощью изваять героические фигуры народных патриотов, духовные потомки которых и ныне борются против немецких поработителей своей родины — побежденной, но не покорившейся.
Ю. ДАНИЛИН
ОСАДА МЕЛЬНИЦЫ
ГЛАВА I
В тот прекрасный летний вечер на мельнице дядюшки Мерлье было большое торжество. На дворе в ожидании гостей стояло три стола, составленных в длину. Вся округа знала, что в этот день должно состояться обручение Франсуазы, дочери Мерлье, с Домиником, парнем, который слыл бездельником, но был так хорош собой, что все женщины на три лье[1] в округе заглядывались на него.
Мельница дядюшки Мерлье была поистине отрадным уголком. Она стояла как раз в середине деревни Рокрёз, там, где столбовая дорога делает поворот. Вся деревня состоит из одной единственной улицы с двумя рядами домишек по сторонам; но тут, у поворота, расстилаются луга, и ряды высоких деревьев вдоль берега Морели покрывают низину великолепной тенью. Во всей Лотарингии не найти уголка восхитительней. Справа и слева отлогие холмы заросли густыми вековыми лесами, закрывающими горизонт целым морем зелени, а к югу простирается долина, сказочно плодородная, — без конца и края тянутся поля, разделенные живою изгородью. Но особенная прелесть Рокрёза это прохлада, царящая в этом зеленеющем заповеднике даже в самые знойные июльские и августовские дни. Морель берет начало в Ганьийских лесах и словно заимствует прохладу у листвы, под которой течет на протяжении многих лье; она несет с собою невнятный ропот и тень лесов, студеную и задумчивую. И не от нее одной здесь прохладно: множество ручейков поет под сенью леса, на каждом шагу пробиваются родники; когда идешь по узким тропинкам, то словно чувствуешь у себя под ногами подпочвенные озера: они проступают сквозь мох и пользуются малейшей скважиной у подножья ствола, расселиной скалы, чтобы излиться наружу прозрачным ключом. Рокочущие голоса этих потоков так многочисленны и громки, что заглушают пение снегирей. Ты словно в заколдованном саду, где повсюду струятся водопады.
Луга, расположенные ниже, затоплены водой. Гигантские каштаны отбрасывают черную тень. Длинные вереницы тополей окаймляют лужайки шелестящей завесой. Две аллеи огромных платанов тянутся через поля к старинному замку Ганьи, превратившемуся ныне в развалины. На этой беспрестанно орошаемой земле трава достигает непомерной высоты. Это как бы цветник между двух лесистых холмов, но цветник естественный, где газоном являются луга, а деревья-великаны образуют огромные клумбы. В полдень, когда солнце светит отвесно, тени принимают синие оттенки, разогретые травы спят на припеке, а под листвой попрежнему проносится ледяное дуновенье.
Этот-то уголок, заросший буйной травою, и оживляла своим постукиванием мельница дядюшки Мерлье. Постройка казалась древнею, как мир. Она наполовину окуналась в Морель, образующую в этом месте прозрачный затон. Тут была устроена плотина, и вода падала с высоты нескольких метров на мельничное колесо, которое вертелось, поохивая и протяжно кряхтя, как иная преданная служанка, дожившая в семье до старости. Когда дядюшке Мерлье советовали сменить колесо, он качал головою, говоря, что новое будет ленивее старого и хуже будет знать свое дело, и он чинил колесо всем, что попадалось ему под руку: бочарной клепкой, ржавым железом, цинком, свинцом. После этого колесо с его причудливыми очертаниями, разукрашенное травами и мхом, казалось еще жизнерадостней. Когда вода била по нему своей, серебристой струей, колесо покрывалось жемчужными зернами, и контуры его причудливого остова мелькали сквозь ослепительный блеск перламутровых ожерелий.
Та часть мельницы, что купалась в Морели, напоминала осевший на мели древний ковчег. Добрая половина жилья была построена на сваях. Вода забиралась под пол; тут были бочаги, славившиеся на всю округу огромными угрями и раками. Ниже запруды заводь была гладка, как зеркало, и, когда колесо не мутило ее пеной, в ней можно было разглядеть стаи крупных рыб, плававшие с медлительностью эскадры. К реке, возле сваи, где была привязана лодка, спускалась поломанная лестница. Над колесом была перекинута деревянная галлерейка. Сюда выходили неравномерно прорубленные окна. Все это представляло собою нагромождение закоулков, простенков, позднейших пристроек, столбов, балок, перекрытий, придававших мельнице вид полуразрушенной, старой, крепости. Но плющ разросся, всевозможные ползучие растения прикрыли слишком большие прорехи и одели ветхое строение в зеленый наряд. Барышни, гулявшие около мельницы дядюшки Мерлье, зарисовывали ее в свои альбомы.
Со стороны дороги дом был попрочнее. Каменное крыльцо выходило на обширный двор, окруженный амбарами и конюшнями. Огромный вяз у колодца покрывал тенью полдвора. В глубине стоял дом; во втором его этаже виднелись четыре окна, над которыми возвышалась голубятня. Все щегольство дядюшки Мерлье ограничивалось тем, что раз в десять лет он красил фасад своей мельницы. Фасад как раз только что побелили, и в полуденные часы, когда на нем играло солнце, он ослепительно сиял на все село.
Дядюшка Мерлье уже двадцать лет был мэром[2] Рокрёза. Его уважали за богатство, которое он сумел накопить. Состояние его, сколоченное по грошам, определяли тысяч в восемьдесят. Когда он женился на Мадлене Гийар, принесшей ему в приданое мельницу, у него не было ничего, кроме рук. Но Мадлене не пришлось раскаиваться в своем выборе — таким молодцом показал он себя в хозяйстве. Теперь он был вдовцом и жил со своей дочерью Франсуазой. Конечно, он мог бы отдохнуть, предоставив мельничному колесу дремать во мху; но ему тогда стало бы скучно и дом показался бы ему мертвым. Он продолжал работать удовольствия ради. Дядюшка Мерлье был старик со спокойным лицом; он никогда не смеялся и тем не менее в душе был весельчаком. Его выбрали в мэры из уважения к его деньгам, а также за ту внушительную осанку, которую он умел принимать, заключая браки.
Франсуазе Мерлье только что исполнилось восемнадцать лет. Она не принадлежала к числу местных красавиц, потому что была довольно хилой. До пятнадцати лет она была даже дурнушкой. В Рокрёзе не могли понять, почему это дочь столь дородных родителей, как дядюшка и тетушка Мерлье, подрастает так плохо и имеет такой жалкий вид. Но в пятнадцать лет, оставаясь попрежнему хрупкой, Франсуаза развилась и стала прелестной. У нее были черные волосы, черные глаза, и в то же время она была вся розовая; рот ее постоянно смеялся, на щеках были ямочки, на ясном лбу всегда как бы сиял солнечный венец. Хоть и слабая (для тех мест), она все же не была худа, отнюдь нет: когда ее называли хилой, просто хотели сказать, что ей не поднять мешка с зерном; она постепенно становилась пухленькой, а со временем должна была сделаться пышной и лакомой, как перепелка. Но постоянная молчаливость отца рано сделала ее рассудительной. Если она все же постоянно смеялась, так это для того, чтобы сделать приятное окружающим. В душе она была серьезной.