[1947]. (В это время в Польше вспыхнуло восстание т. н. Тарногродской конфедерации против короля Августа II.)
Поджог был простым и эффективным способом преодолеть сопротивление засевшего в укреплении или доме противника. За атакующим признавалось право обратиться к этому страшному средству: «чтоб выгнать неприятеля из малых постов, коих он не хочет оставить, а преодолеть его трудно, то надобно оные зажечь. Сие средство хотя несколько жестоко, но война то позволяет»[1948]. Соответственно, защитники должны были опасаться пожара, «и для того ежели дом покрыт соломою или досками, должно кровлю скоро разломать и сжечь, дабы злодей неучинил того над самым домом» [1949]. Применение этого способа на практике неоднократно встречается в описаниях боевых действий Северной войны. Например, в феврале 1701 г. шведы атаковали посад Печорского монастыря на границе с Ливонией и зажгли город с четырех сторон, когда защитники стали обороняться в домах [1950]. В преследовании и разгроме войск Левенгаупта после сражения у деревни Лесной принимала участие конница бригадира Ф. И. Фастмана, который, «увидя неприятелских людей шквадрона четыре, комендровал господина полковника Леонтьева с 4 шквадроны и господина капитана Петрово-Соловова с казаками и колмыки. И те шквандроны неприятелских людей побили, и из тех шквандронов ушло малое число. Да в полон взяли от ковалерии вахмистра, драгун 4 человека; да от инфонтерии капитана, а других пехотных, которые, не хотя выти, засели в деревне, и тех неприятелских людей за ночною порою в деревне сожгли» [1951].
В феврале 1713 г. шведскому королю Карлу XII со свитой пришлось оборонять свою резиденцию в Бендерах от татар и турок. Отчаянная оборона длилась три дня, и шведы были вынуждены сдаться после того, как нападавшие подожгли строения [1952]. Этот эпизод известен в историографии под названием «калабалык» [1953].
По ситуации, поджог можно было применить и для активной обороны. У Адлерфельда описан бой сотни шведских кавалеристов (реквизиционной партии) против многократно превосходящих сил поляков в феврале 1705 г. в деревне Couallen в Польше. Шведы заняли обнесенный стеной церковный двор и упорно защищались. Когда часть штурмующих влезла на крышу соседнего дома и обстреливала оттуда обороняющихся, те сделали вылазку и подожгли дом, чтобы выгнать противника [1954].
Каменные культовые постройки – как упомянутый выше церковный двор или монастыри – хорошо подходили для обороны и потому нередко использовались во время боевых действий в Речи Посполитой в качестве укрытия. Так, стародубовские казаки укрылись в бернардинском монастыре в Несвиже во время шведского нападения в марте 1706 г.[1955]. В июне 1712 г. в районе Познани русская кавалерия совместно с польскими королевскими драбантами атаковала и сбила «противных» поляков, казаков, татар и волохов; при этом «рейтары и драгуны противной стороны, на отводе идущие, не могли удержать не равной против себя силы московской, ушли до Казимира и в кляшторе бернадинском заперлись, где отовсюду атакованы» и, судя по военно-походному журналу Шереметева, были вынуждены «для скудости провианта на дышкарецию отдаться» [1956].
Таким образом, бои за отдельные дома были если и не частым, то по крайней мере достаточно повторяющимся явлением, о котором необходимо упомянуть в общей картине осад и штурмов Северной войны.
Полевые укрепления: линии, ретраншементы, редуты
Повествуя о полевых укреплениях русской армии при Петре Великом, Ф. Ф. Ласковский разделял их на два подмножества – собственно полевые окопы, которые возводились в непосредственной близости от противника, усиливали полевую позицию, поддерживали осадные работы, обороняли переправы и т. п., а также временные укрепления, составлявшие отдельные самостоятельные посты или пограничные линии [1957].
Присущие действиям русской армии медлительность, осторожность и оборонительный характер Ласковский объяснял, небезосновательно, «недостаточностью тактического образования наших войск и преимуществом в этом отношении неприятельских»; «при таком положении дел употребление полевых укреплений должно было принять большие против обыкновенного размеры» [1958]. В другом месте своего второго тома автор говорит, что русские неукоснительно следовали существовавшим «правилам военного искусства того времени, относительно общего употребления и частного применения этих укреплений»[1959]. Нас, как и в других главах, интересует, каковы были «правила» того времени относительно полевой фортификации и как им следовали русские.
Земляные укрепления, предназначенные для усиления полевой позиции, в русских источниках называются чаще всего «транжаментами», «ретраншементами», «шанцами» или, по-русски, «окопами». Названия эти относились к разного вида фортификационным сооружениям – правильной формы лагерям, замкнутым или протяженным линиям. В военной литературе ретраншементом в узком смысле считались окопы, возведенные в тылу угрожаемого участка первой линии обороны (например, за брешью). Однако в широком смысле также подразумевались любые земляные укрепления.
В отличие от атаки и обороны крепостей – предмета широко представленного в европейских трактатах по военному искусству и также часто встречавшегося на практике – полевые укрепления применялись нередко, но описаны в теоретических трудах крайне скупо. Наставления, как правило, описывают построение укрепленного лагеря, а также циркум– и контрвалационных линий. Очевидно, они должны были являться примером для других полевых окопов, поскольку специальных рассуждений о назначении и рекомендаций по применению последних нам найти не удалось. При этом на практике полевые укрепления применялись очень широко как в России, так и в Европе.
Таким образом, налицо разрыв между теорией (дошедшей до нас в трактатах) и практикой. Из французского «Искусства войны», переведенного на английский язык и изданного в 1707 г., можно узнать некоторые общие соображения об окопах. В частности, хорошо укрепленный окоп должен был иметь ров шириной 12 футов и глубиной 8 (3,6 и 2,4 м соответственно) и аналогичных пропорций бруствер с банкетом для стрелков. Если же ров был менее 6 футов в глубину и 9 в ширину, то ретраншемент считался слишком слабым и более выгодным признавалось принимать бой в открытом поле. На линии через каждые 80 саженей следовало строить реданы и устанавливать в них пушки. Эти выдающиеся углом в поле участки вала были необходимы для эффективной огневой обороны, поскольку замечено, что 20 фланкирующих выстрелов наносят больше вреда, чем 60 фронтальных [1960].
Более того, в рассуждениях военных авторов эпохи можно встретить критику полевых укреплений как позиции для сражения. Опыт войн Священной Римской империи в третьей четверти XVII в. подсказывал Монтекукколи, что давать сражение в окопах не имело смысла: «Нападающему хватит для победы одной-единственной успешной атаки после череды бесплодных, – но обороняющийся, рассчитывая на свои укрепления, если видит, что на одном участке их захватили, падает духом и перестает защищать остальные»[1961]. Признавалось, что окопавшаяся сторона в лучшем случае отобьет атаку, но, находясь в укреплениях, не сможет разгромить противника [1962]. Вобан и Фекьер также описывали свои соображения о невыгодах обороны в линиях, их можно найти выше в соответствующей главе о циркумвалационах.
Несмотря ни на что, возведение окопов и укрепленных лагерей на поле боя, а также строительство длинных линий для обороны рубежей широко применялось европейскими войсками в конце XVII в. и в ходе войны за испанское наследство [1963]. То есть, вопреки скепсису теоретиков, для армий Петра и Карла недавний предшествующий опыт европейских войн и практика современников на Западе позволяли считать частое употребление полевых укреплений общепринятым подходом. Рассмотрим известные нам случаи атаки и обороны таких позиций в годы Северной войны.
Так же, как при осаде крепостей, инженерные работы в полевой армии чаще всего выполнялись войсками (иногда могли привлекать «пионеров», как называли в Европе согнанных на земляные работы крестьян). И так же как при осадах, ведение работ подчинялось строгому распорядку (в той мере, в которой позволяло время и ресурсы). В отличие от описанных в трактатах по фортификации траншейных работ, труд на полевых шанцах не описан в наставлениях; зато некоторые примеры организации шанцевых работ в поле можно найти в опубликованных документах – приказах по армии и по полку, в письмах и личных воспоминаниях.
В частности, по «репорту от дивизии господина генерала от пехоты, господина фон-Аларта» от 19 июля 1708 г. можно представить размеренную жизнь военного лагеря в Горках, где от полков наряжаются партии, в условленных местах собираются материалы, а работами руководят артиллерийские офицеры. «… 6. Чтоб завтра после побутки из дивизии господина фельтмаршалка отнесли в слободку 500 фашин, 150 туров и дожидалис бы у церкви полковника Гинтера и что он поковник прикажет то бы и делали. 7. Чтоб з дивизией господина генерала князя Репнина и господина генерала фон-Аларта были б в готовности перед знаменным караулом с каждого полку по тридцати человек и куцы их полковник Голонт пошлет носить фашины туда б и носили. 8. Чтобы со всякой дивизии были б на работу б кумандрованных доброй капитан порутчик, подпорутчик и к тому надлежащие ундер-афицеры и урядники, три барабанщика, сто пятьдесят редовых салдат с топорами без ружья мосты мостить где указано от господина фон-Аларта; збиратца у Московского полку и у той работы быть маеорам безпременно покамест та работа кончитца, а мосты мостить добрые, чтоб можно по ним итти ломовым пушкам, а брать на те мосты пустые избы и овины»