[639]. Под целью русских осад Северной войны Ласковский имел в виду присоединение городов к Российскому государству, однако это не всегда было так – по первоначальным договорам часть осажденных крепостей (например, Дерпт и Нарва) после окончания войны должна была перейти союзникам Петра, и поэтому Петр не обязательно был заинтересован во взятии городов с наименьшими разрушениями. Там, где города следовало жалеть, на чашу весов ложились другие соображения, например желательность скорейшего завершения осады.
При том, что авторитетные военные авторы, как мы видели выше, выступали за ограниченное применение бомбардировок, нельзя сказать, что такая точка зрения была общепризнанной. Некоторым образом наоборот – мнение Вобана как раз было реакцией на жестокие бомбардировки городов войсками Людовика XIV в последней четверти XVII века [640]. Бомбардировки были скорее способом выбить из городов контрибуции или подорвать их экономику, нежели эффективным способом решения военных задач (так, сожжение Брюсселя в 1695 г. никак не помогло Людовику снять осаду союзников с Намюра); в Войну за испанское наследство бомбардировки как самостоятельный путь принудить крепость к сдаче применялись союзниками и французами шесть раз, но ни разу не приводили к желаемому результату [641].
Участники и свидетели осад
Войска, инженеры, командующие
Главными действующими лицами любой осады были рядовые воины, офицеры и генералы. Это были не абстрактные «русские» и «шведы», одинаковые всюду и всегда. Да, видимо, существовали и существуют характерные национальные черты, но мы не возьмемся рассуждать о них. С другой стороны, в каждый отдельно взятый момент и в каждом регионе это были конкретные люди с конкретным набором качеств. Когда мы рассматриваем вооруженные силы участников на всех театрах и на протяжении всех двадцати лет войны, национальный состав и способ комплектования можно принять за неизменные величины, в то время как боевые, моральные характеристики и опыт войск были величинами переменными. Некоторые из этих тем подробно освещены в специальных работах, и потому нет смысла подробно пересказывать их; другие же исследованы мало, и мы можем лишь обозначить проблематику.
Костяк петровской армии к началу войны составляли «новоприборные полки», созданные в 1699–1700 гг. Солдаты в них набирались из «даточных» (помещичьих и монастырских дворовых слуг, но не пашенных крестьян) и из «всяких вольных людей» (вербованных добровольцев, «гулящих», чаще всего из беглых крепостных)[642]. Вольницу продолжали набирать и позднее, в 1701–1702 гг., и т. о. в первые годы войны больше половины личного состава приходилось на наемных добровольцев. С 1702–1703 гг. начали принудительный набор «посадских», бедного городского населения (наименее качественного контингента); в 1703 г. вернулись к набору даточных дворовых; в 1704 г. в армию забрали едва не половину ямщиков. Именно к этим категориям относились солдаты – участники кампаний 1700–1704 гг. Если до 1704 г. правительство оберегало от военной службы крестьянство как основу экономики, то со временем потребности войны вынудили обратиться к этому наиболее многочисленному слою общества, иные источники были исчерпаны. С 1705 г. стали проводиться регулярные рекрутские наборы, отныне затрагивавшие, помимо прежних категорий даточных, все пашенное крестьянство (за исключением женатых). Именно массовые наборы крестьян отличают петровскую практику от остальных, сложившихся в московском войске еще в XVII в., методов комплектования.
Возрастные ограничения для новобранцев устанавливались для каждого набора заново и часто вообще не соблюдались, в среднем границы колебались между 15 и 30 годами. Солдатами становились «бессрочно», т. е. срок службы не был ограничен и люди до конца жизни находились в солдатском сословии (например, таким же пожизненным был статус стрельцов и дворян). При этом пожизненной не была строевая служба – солдаты выходили в отставку по старости и болезням. Регулярные пехота и кавалерия комплектовались в центральных областях (Москве, Смоленске, Пскове, Новгороде, Костроме, Белгороде) и в Поволжье («в низовых городах») и были практически однородны по национальному и конфессиональному составу; представителей поволжских народов в солдаты не брали[643].
Несмотря на то, что Петр предпочел создавать новые полки «с нуля», накануне войны государство обладало значительными вооруженными силами. Эти войска «старых служб», таких как стрельцы, городовые казаки, жилые и выборные солдаты в пехоте, рейтары, копейщики и гусары в кавалерии, долго сосуществовали с новыми петровскими полками[644]. Именно эти войска имели к 1700 г. некоторый боевой опыт после турецкой войны; новоприбранные же, как солдаты, так и офицеры, никаким опытом не обладали.
Статистика по офицерскому корпусу нам известна на конец войны благодаря составленным тогда во всех полках «сказкам». Согласно этим данным, офицерами преимущественно (на 62 %) были русские дворяне, для которых служба была обязательной. Выслужившиеся выходцы из низших сословий составляли 14 %, еще 10 % – служилые люди допетровских войск. Иноземцы составляли 13 %, причем большая их часть приходилась на старший офицерский состав от майора и выше. Однако не все иностранцы были для войск чужаками – до 40 % из них относились к «старым выездам», их предки или они сами осели в России ранее в течение XVII в. К этой категории относилось большинство полковников солдатских полков в начале войны, включая будущего коменданта Полтавы А. С. Келина. Они были натурализованы, хорошо знакомы со страной и людьми (а также, как и русские, они не имели современного опыта европейских войн). С этой точки зрения наиболее квалифицированными были иноземцы «новых выездов», которые нанимались незадолго до и уже во время войны; на начальном этапе их жалованье было вдвое выше, чем у русских и старых иностранных офицеров. В целом правительство на протяжении войны сталкивалось с серьезным дефицитом командных кадров, а иностранные наблюдатели, положительно отзываясь о нижних чинах, отмечали низкий качественный уровень русских офицеров[645].
Драгунские полки выделялись тем, что в них дворяне составляли большинство не только офицеров, но и нижних чинов (конница в Московском государстве издавна считалась дворянским войском, и даже к концу Северной войны многие дворяне продолжали служить рядовыми драгунами наравне с рекрутами из крестьян)[646].
Артиллерия была самым интеллектуальным родом войск, и здесь доля иностранных специалистов была особенно высока. Например, при взятии Нарвы в 1704 г. артиллерийскими офицерами от полковника до прапорщика были 27 иностранцев и всего 2 русских (оба поручики). Иноземцы преобладали также среди штык-юнкеров и сержантов; конечно же, рядовые бомбардиры, пушкари, гандлангеры и фузилеры были русскими [647].
Значительные силы выставляли нерегулярные войска, из которых самым многочисленным было украинское казачество. Оно состояло из частей, различающихся как по способам комплектования, так и по административно-территориальному подчинению. В составе Московского государства эта территория называлась Войско Запорожское или Гетманщина. Гетману подчинялись «найманцы» или «охотницкие» наемные полки; они были пешими («сердюки») и конными («компанейцы») и не были привязаны к какой-либо местности. Основную массу украинского казачества составляли городовые (реестровые) гетманские полки, выставлявшие конных и пеших казаков от сотенных (напр., Веприк) и полковых (напр., Полтава) городов. Схожую территориальную структуру имели пять слободских полков (напр., Харьковский), но они издавна подчинялись не гетману, а московской администрации. Запорожское низовое казачество (Запорожская Сечь) фактически выступало независимой силой, хотя формально признавало над собой власть гетмана и царя[648].
Донские казаки по численности уступали украинским, но активно участвовали в войне вплоть до ее окончания и считались, по-видимому, наиболее надежными[649]. Ограниченными силами привлекались яицкие (уральские) и терские казаки, а из национальных формирований в составе российской армии надо назвать калмыков, башкир, татар и волохов (молдаван) [650].
Подготовка и обеспечение осадных операций не обходились без участия гражданских лиц. В материалах переписи 1710 г. в собранных переписчиками «сказках» из Водской и Обонежской пятин Новгородского уезда нашлись десятки дворов, хозяева которых «в 700-м году будучи под Нарвою в подводах умре» [651]. Крестьяне, привлеченные со своими телегами и лошадьми для перевозки войск и припасов, разделили с царскими солдатами и дворянами тяжесть разгрома, а часть из них, как видно, погибла в том походе.
Особое место среди действующих лиц в любой осаде занимали инженеры – именно эти специалисты в обеих армиях отвечали за техническую сторону ведения осады: разметку траншей, руководство работами по строительству батарей, шанцев и ложементов. Надо признать, мы знаем об этих людях крайне мало. Применительно к нарвской осаде 1704 г. известно, что при русской армии находились инженеры француз Жозеф Гаспар Ламбер де Герен, саксонец Вильгельм Адам Кирштенштейн, итальянец Андре де Брильи, мекленбуржец Марк Гейнсон[652]