[773]. Судя по допросным речам Чигиринского казака Корнея Сранченко, который в ноябре 1710 года захватил в плен одного запорожца, «между ими запорожцами есть противность происходит: пехота хотят принести повинную Государю, а конница не хотят»[774]. Другое донесение, отправленное А. Д. Меншикову в 1710 г., гласило: «Гетманского регименту в людях зело в службе малое старательство является и в мыслях своих стали не таковы к службе охотны, больше в Запорожье идут, а запорожцы зело суровы стали и Бог знает, что из них выростет, – скрытно чинят» [775]. В переписке с братом П. М. Апраксин так сформулировал обстановку на Украине: «Жаль, что тамошняя Украина под такие часы опустошена и черкасы, розбиранием в разные собинные интересы, озлоблены, о чем и мы не неизвестны, однакоже не оставит Бог в правости сущих» [776].
Подобные настроения скоро вылились в открытый конфликт царского гарнизона крепостицы Новосергиевской с обитавшими в ней казаками. Крепость эта была построена в 1689 г. по приказу князя В. Голицына на р. Самаре, недалеко от Новобогородицкой крепости и также предназначалась для усиления контроля над татарской границей и над Запорожьем, вызывая протест запорожцев [777]. Когда крымские татары в феврале 1711 г. подошли к Новосергиевскому, казаки предпочли не вступать в противостояние с ханом, а сдать город и разоружить стоявший в крепости небольшой отряд царской пехоты. О том, как это произошло, рассказал Семен Самойлов, сержант Колпакова полка [778]. Казаки собрали в замке жен, детей и пожитки и сперва собирались биться с татарами «до последней меры». Хан, потеряв несколько человек от огня из крепости, вызвал казачьего сотника Пляку на переговоры и обещал отступить от города в обмен на провиант. «А их солдат была только одна рота с капитаном с Иваном Мухановым, и то капитан и все при нем урядники и солдаты тому Пляке провианту давать не велели. И Пляка и черкасы в том их не послушали и на другой день, собрав он, Пляка, всех черкас с ружьем и косами, и, взяв их капитана и солдат, отвели к хану. И хан спрашивал их, есть-ли войска московские в Белгороде и в Плотаве, а потом говорил, чтоб они шли служить к королю шведскому, а если не пойдут, то велит он, хан, порубить их всех. И они сказали, что служить они шведу не хотят, и хан велел, обобрав у них ружье, отдать за караул… И как пришли на Орчик, и на другой день орда вся с ханом пошла к Водолаге, а их, солдат, велел хан отпустить, и велел идти им в русские городы, а в черкасские идти не велели. И шли они от того урочища, пронимаясь до Самары, лесами и, не дошед до Самары верст за 80, на лесу напали на них в полночь запорожцы и татары, и разогнали их всех врознь. И пришло с ним, сержантом, на Самару солдат сорок три человека, а капитан с достальными солдаты, где подевались или пойманы, про то не ведает»[779]. Об этом же эпизоде нашествия крымского хана Девлет Гирея поведали 8 марта 1711 г. в своих «распросных речах» взятые в плен татары, бывшие «под знаменем Темира-мурзы Мансурова»: «А шли-де они с ханом от Перекопа до Самары 23 дня и, пришед к Богородицкому, что на Самаре, хотели чинить в слободах разорение. И из того города стали по них стрелять из пушек и они-де, не приступая к тому городу, пошли к Новосергиевскому, и хан-де послал наперед от себя запорожских черкас уговаривать Новосергиевских жителей, чтоб они без бою сдались. И того-де города сотник Фляка ему, хану, отдался без бою и русских людей, солдат человек с шестьдесят или больше, отдал и тех-де русских людей, отведчи от города миль с пять, он, хан, отпустил. А от того-де Сергиевского города пришли под Водолаги и чрез договор того-же сотника Фляка водолажские жители ему, хану, сдались без бою-ж. И от Водолаг пошли под городок Мерефу и, не дошед Мерефы, близ Водолаг его, татарина, взяли с двумя татары-ж чугуевские калмыки и убили из них татар человек с шестьдесят» [780].
Возвращать крепостицу Новосергиевское под контроль правительства был отправлен генерал-майор Ф. В. Шидловский; выступая в поход он доносил Ф. М. Апраксину 6 апреля 1711 г.: «На Самар к Новосергиевскому пошел из Харькова апреля 3 числа и на речке Берестовой, близ Орели, от Новосергиевского верст за семьдесят, случась с шкардоном и с бригадиром, и с Сумским, да со мною пехоты двести человек устроено на возах, и, призвав Вышнего в помощь, пойду сам к Сергиевскому». Заодно он спрашивал инструкций – после взятия разрушить ли крепость или поставить в ней гарнизон: «Аще-ли оный городок достанем, что с ним укажет учинить, разорять-ли его или людьми осаживать, как осаживать, и провиант где брать?»[781]. 11 апреля Шидловский подошел к городку и неоднократно предлагал «изменникам…, чтоб они без кровопролития склонились» – один раз до начала штурма, но защитники в ответ сделали вылазку. После того как вылазка был отбита, последовало второе предложение сдаться, но изменники и слышать не захотели о капитуляции. Шидловскому ничего не оставалось, кроме как штурмовать крепость. В ходе штурма остатки защитников с женщинами и детьми отступили в цитадель («замок») и, получив третье предложение, наконец сдались. «И по взятию того города и остатнюю того города крепость их велел выжечь, и по части и разорить»[782]. Адмирал Апраксин, по-видимому, был недоволен разорением Новосергиевского – ведь еще недавно это был опорный пункт русской армии. И Шидловскому пришлось оправдываться и доказывать, что иного способа, кроме штурма, у него не оставалось: «Изволишь писать о сохранении Новосергиевского; и ежели бы оных изменников не было к нам таковой противности… то бы оную крепость мы не разоряли». Генерал-майор ссылался на «увещательное письмо о склонении и об отдаче города», которые он отправлял мятежникам, а также обещал предъявить «какие оные отвещательные к нам писали письма»[783]. Более того, оказалось, что в конце марта к мятежной крепости подходил верный Петру полтавский полковник со своими казаками, но был обстрелян и был вынужден отступить, т. е. у бунтовщиков был не один шанс подчиниться [784].
Обстановка в целом складывалась тревожная: Турция вступила в войну, татарские орды и запорожцы нападали на пограничные города, и, несмотря на то что гетманские полки участвовали в акциях правительственных войск, руководству приходилось опасаться за лояльность населения Гетманщины. Бригадир Федор Осипов, полковник Ахтырского слободского полка, писал князю Д. М. Голицыну 16 февраля 1711 г. о сложной обстановке, которая сложилась вокруг территории его полка: «Слух де промеж ордою и запорожцами носился, будто все казаки гетманские хану меют сдатися и идти у Москву воевати». От генерал-майора Шидловского Осипов получил сообщение, что «неприятель сильный идет со всех сторон и удержать его трудно», и совет «бы послать моего полку в прочие городы, чтоб в крепких местах в осаду садились, а мне-б при крепости быть и хранить себя и прочих украинских городов, як возможно». Бригадир сетовал, что не имеет возможности следовать со своими казаками для защиты Воронежа, «опасен будучи за малолюдством, как у меня, так и сумского полку казаков, а гадяцкого и полтавского указного числа казаков никого нет». Осипов «велел сходити с крайних полку моего городков жителям с женами и с детьми в крепкие городы в осаду». Голицына бригадир предостерегал, что татары при вторжении вели себя необычно (не как при обычном набеге): «Хоть кого с наших поймают, вольно из своих рук поганских пускают» и «никогда… их басурманская сила поважне так не ходили и нигде много не стояла»; все это говорило в пользу того, что крымчаки «своим лукавством… прельщают простолюдинов и непомысленных людей ко своему преклонению». «Особливе вашей милости доношу, что ведение людей еще не пришли шведского разорения и от страху в памяти, и теперь только держатся и возятся до крепких мест, покамест слышать и видять меня с полком не подалеце, и як мне дале куды отдалитись, то и никого в городех не останется, пойдут врознь по лесах, кто куда влучит гинути, слышачи таково сильной приход неприятельской, якоже и там коломацкие и мерловские городки все пусты, только нечто осталось в Красном Куте, да с Богодухова и старшинами в осаде. Что до уваги вашей милости падаю и прошу рачте (?) делати, яко бы лучше, чтоб сей край без надежности не бывал пуст»[785].
Из Харькова Ф. В. Шидловский писал адмиралу Ф. М. Апраксину 5 марта 1711 г.: «Особливо вашему сиятельству доношу о людях сего краю: за прельщением, а паче за страхом великим, острую измену показали, чего никогда у нас на Украине не бывало: три местечка Водолаги без бою сдались, изменивши обще с запорожцами, других доставали и один городок достали… А в приезд мой в Харьков старшина мне все сказали: аще бы хан за Харьков дале в Украину вступил, многие-б местечка изменили, за великим страхом всех их посполитство повыдовали хану, вырубить всех». В том же письме генерал-майор писал: «А на гетманцев нам надеждей держать не для чего; они тому давно рады, первые они-ж наш край будут грабить весьма»[786]. То, что начиная войну, противники Петра (в поход выступили ногайская и буджацкая татарские орды, янычары, шведы, поляки и запорожцы) собираются «прельстить» местное население мягким обхождением, подтвердилось при допросе взятого в плен под Бреславлем в феврале 1711 г. ногайского татарина, который «сказал, что им от хана и от сына его жестоко приказано, дабы черкасам разорения и грабежу не чинить и в полон их не имать, и не рубить, а брать бы только один провиант, живности и фураж, а лошадей не брать»