После взятия Нарвы небольшой шведский гарнизон засел в Ивангороде (туда же по мосту смогли убежать некоторые солдаты и мирные жители из Нарвы). Русские войска после занятия города с ходу захватили также горнверк («рогатый шанец») вокруг Ивангородской крепости, но дальше никаких боевых действий не велось. Коменданту было предложено перемирие, на которое он с готовностью согласился (не надеясь с несколькими сотнями своих солдат противостоять целой армии), но сдачу на дискрецию он отверг. По версии Адлерфельда, комендант заявил, что скорее взорвет крепость. Царь сильно разгневался, узнав об отказе коменданта, и отправил сказать, что если тот немедленно не примет предложенных ему условий, то обречет всех оставшихся в живых, даже пленников в Нарве, и поступит с ними так же, не жалея и грудных младенцев. Комендант отвечал, что эти угрозы не склонят его, что трусливую сдачу королевской крепости на дискрецию без крайней нужды он сочтет для себя бесчестьем, но если ему будет дана почетная капитуляция, он мог бы передать замок в руки его царского величества. Стернстроле настаивал на выходе со знаменами, музыкой, оружием, пушками и женами (даже теми, кто находился отдельно от своих мужей в Нарве) – фельдмаршал Огильви согласился на все, кроме знамен и пушек[1552]. Несколько дней ушло у победителей на то, чтобы привести в порядок захваченную Нарву и дать солдатам отдых; за это время Стернстролле постарался подготовить замок к обороне, но запасы провианта у него были практически исчерпаны. Очевидно у русских были все основания считать положение Ивангорода безвыходным и ожидать его сдачи хотя бы от голода в самое ближайшее время. «Несколько были того мнения, что надобно и можно было принудить его сдаться на дискрецию, или как воинскими полоненниками, для того, что говорено было, что гарнизон не имел амуниции и провианту и иных потребностей для оборонения, и для иных причин: но его величество, по ходатайству некоторых иностранных министров с особливой и чрезвычайной своей царской милости изволил позволить, чтоб ему с гарнизоном своим (и убегшими к нему из Нарвы обоих полов, которых всех обще могло быть свободно с 3000 душ) выти; однакож без знамен, барабанного бития, без обнаженных шпаг и с обращено на плечах имеющим ружьем к Ревелю провожену быть, что изправлено было 4 сентября»[1553].
Упомянутая манера несения оружия «обращенно», т. е. прикладом вверх – один из ружейных приемов, который в русских экзерцициях назывался «обороти с поля»[1554]. Обычно оружие носили на левом плече дулом вверх, а «обращенный» способ имел особый смысл. По петровскому уставу 1715 г. «с поля» несли мушкет солдаты, смененные с караула. Во время триумфального шествия по Москве в ноябре 1703 г. в честь возвращения Ингерманландии Петр велел своим солдатам «маршировать, не как на караул, но как с поля мушкетным дулом в низ, а курком в верьх». Этим жестом царь демонстрировал шведам, что, отобрав «все что к его государству изстари надлежало», он был готов заключить мир [1555]. Таким образом ружье прикладом вверх несли, чтобы продемонстрировать отказ от дальнейшего сопротивления, это был символический уход с поля боя.
В случае, если победитель не соглашался ни на какой аккорд, Курганов советовал осажденному требовать хотя бы сохранить офицерам личное оружие и багаж, не грабить солдат и не отлучать их от своих полков [1556]. По-видимому, так пришлось поступить коменданту Веприка полковнику Вильяму Фермору, о переговорах которого с осаждающими мы знаем из записок Гилленкрока.
«Король приказал сказать Веприкскому Коменданту, чтобы он немедленно сдался военнопленным с своим гарнизоном; в противном случае город будет взят приступом, гарнизон истреблен, а он повешен на воротах. Комендант отвечал: «Зная, что Король уважает отличающихся храбростию, он не думает, чтобы Его Величество, в случае победы, поступил так жестоко, ибо, по повелению Царя, он должен защищаться до последней возможности»…
После этого неудачнаго дела Король приказал генералу Левенгаупту послать от своего имени к Веприкскому Коменданту офицера, и сказать ему, что мы ночью опять будем штурмовать, непременно возьмем город, и тогда нет никому пощады. Если же он сдастся военнопленным, то все могут надеяться на хорошее обращение и на сохранение своего имущества». Комендант отвечал: «Если бы Его Величество сделал это предложение при самом начале, то он тотчас же и охотно согласился бы быть его пленником». Затем комендант сдал ночью один пост нашим войскам, а через день гарнизон был отведен в Зиньков, где получил хорошие квартиры»[1557]. Таким образом, не поддавшись на угрозы и успешно отбив шведский штурм, комендант после согласился сдаться на дискрецию. Сведения о капитуляции Веприка до русского командования дошли не сразу; 12 января 1709 г. Г. И. Головкин сообщал В. Л. Долгорукову, что «комендант оной [Фермор. – Б. М.], которой имел указ от царского величества даже до последнего человека в крепости оной боронитца, восприимет на себя гнев и воинский суд, ибо велено ему боронитися до последняго и ожидать сикурсу, который уже послан был и в малых милях от Веприка обретался»[1558]. Через три дня тот же корреспондент сообщал гетману Скоропадскому: «Ныне уведомилися подлинно, что наши люди, по отбивании трех жестоких штюрмов, принуждены были здаться неприятелю за тем, что не имели пороху ничего» [1559]. «Гистория» также пишет, что в крепости «пороху не стало», – очевидно, это являлось вполне уважительной причиной и удовлетворительным объяснением решения коменданта[1560]. Однако штурм не длился настолько долго, чтобы защитники действительно полностью израсходовали все свои боеприпасы (носимый запас в сумах солдат вместе с возимым в патронных ящиках и вместе с крепостными запасами – ведь гарнизон был введен недавно именно с целью удержания крепости). Скорее в данном случае комендант решил, что гарнизон, отбив неприятеля с потерями, честно выполнил свой долг, но на успех дальнейшего сопротивления рассчитывать не мог.
Поскольку многие крепости имели цитадель, то при сдаче города у гарнизона оставалась возможность продолжать оборону в ней. В книге Курганова содержатся рекомендации осажденному, если ему придется сдавать город по договору. «Ежели гарнизон города, при котором есть цитадель, договорится в нее выти или отступить, тогда делают особые условия, какие ниже следуют. Чтоб цитадель не была нимало атакована с городской стороны; больные и раненые коих не можно перевесть, остались бы в городе и в занятых ими покоях; а по излечении даны бы им были подводы и паспорты, что им всесохранно возвратиться в город назначенный по капитулации, в цитадель должно вводить только тех, кои могут быть способны для обороны. Надлежит включить в капитулацию, чтоб негодные быть в цитадели провожены были в один из ближних того владения город, какой назначен. Должно при том согласиться о некотором времени для впущения всего гарнизона в цитадель, и назначить имянно, дабы в продолжении того времени осаждающие нечинили никаких работ потребных для атаки цитаделя»[1561].
Естественно, осаждающему такие условия были невыгодны, т. к. продлевали осаду. Поэтому на случай, если рижский комендант решит сдать крепость, но запереться в цитадели, Петр в письме от 7 июля 1710 г. рекомендовал Шереметеву требовать, чтобы комендант «всех людей с собою взял, – не точию солдат, но и мещан, – как всегда делают, дабы от тесноты скорей штадель могла сдаться» [1562]. В Митаве тоже была цитадель, в которой укрылся гарнизон, сам город был занят русскими войсками, но комендант Кнорринг заявил, что сожжет город, если замок будет осажден со стороны города [1563]. Проявив участие к судьбе Митавы, Петр решил атаковать замок с другой, менее удобной для этого, стороны.
Если аккорд предусматривал беспрепятственный выход всех чинов гарнизона вместе с семьями, то при этом подразумевалось, что все солдаты хотели покинуть свой город и имели намерение продолжать службу. Однако случалось, что солдаты предпочитали вернуться к своим довоенным занятиям и использовали капитуляцию гарнизона как шанс уйти с королевской службы. Конечно же, это было на руку осаждающим. Из Дерпта часть гарнизона была отпущена в Ригу, другая часть сперва была отправлена в русский лагерь под Нарвой и лишь потом – в Выборг. Прежде чем отпустить шведов, их держали за городом несколько дней под стражей, попутно вымогая или отбирая ценные вещи и переманивая на царскую службу. Перешедших Петр велел отправлять в Псков и далее в Москву, однако Шереметев не имел возможности выполнить это распоряжение – у него не хватало людей [1564]. В результате немалая часть защитников Дертпа «новоприборных солдат из крестьян 411 ч… отпущены в крестьянство по прежнему» [1565]. На русскую службу ушло всего 140 солдат и ремесленников и 34 женщины с детьми при них; у несомненно расстроенного таким развитием событий коменданта Скитте сложилось впечатление, будто он лишился больше половины своего гарнизона [1566].
По условиям договора о сдаче Кексгольма, царская сторона обещала, «что ни который салдат [гарнизона] не будет принужден против присяги своей службы принимати»