[1643]. (Бронзовые пушки были легче и прочнее железных и считались лучшим трофеем). Роману Брюсу под Кексгольм царь писал 17 сентября 1710 г.: «И когда будете корелский гварнизон отпускать, то дайте им ружье худое, а лутчее обери; також надобно, чтоб они в починке города и протчих тамошних работах нашим салдатам помогли, а по исправлении сего по договору отпусти во всем сполна, куцы удобнее и безопаснее нам» [1644].
Еще один случай пленения осажденных вопреки договору относится к взятию города Быхова в 1707 г. После четырех недель осады и двух недель бомбардировки литовский генерал Синицкий сдал крепость генералу Боуру на аккорд, но Боур его «по тому договору не отпустил, но за арестом держал» и потом отправил в Москву. Синицкий и его войско были для русских не просто пленным неприятелем, а изменниками и перебежчиками: «Понеже он противно обещанию своему, Нарышкину учиненному, и против алиянции его императорского величества с Речью Посполитою розбойником ходил, много людей убивал, такожде его императорскому величеству чрез Быховскую осаду много убытков причинил»[1645]. Это объясняет суровые меры при конвоировании Синицкого с братом, описанные в могилевской хронике. «В последних числах июля месяца [1707 г.] провозили москвитяне чрез Могилев пленных Синицких: впереди шла пехота парадным строем с барабанным боем и музыкою, за нею ехали несколько полков драгунов с обнаженными палашами, а за ними ехали в экипаже (lektyce) скованные оба Синицкие, впереди коих подпрапорщики несли Синицких знамена, так что полотнища их волоклись по земле пред копытами лошадей для поругания, по военному церемониалу, побежденного неприятеля. Синицкие так были окованы, что на приветствия не могли и шапки с головы снять… В несколько дней, после выхода из Могилева московского войска с Синицкими, проводимы были из Быхова чрез город пленные Синицких ратники в оборванных сермягах, триста пятьдесят человек, они были повязаны по парно за руки, и за каждыми тремя парами шел караульный с обнаженною саблею»[1646].
Однако Быхов, Динамюнде и Кексгольм были второстепенными осадами; крупнейшие операции разворачивались в 1710 г. под Выборгом и Ригой, и с ними связаны самые известные случаи несоблюдения договора. Русское командование неоднократно предлагало коменданту Выборга в 1710 г. сдать крепость на дискрецию, но тот в свою очередь предлагал лишь сдачу на аккорд. Командовавший осадной армией адмирал Апраксин отвечал в том смысле, что осажденному не следовало рассчитывать на почетную сдачу, когда осаждающий уже достиг таких успехов в атаке: «Понеже господин комендант просит полного акорта в своих пунктах, чему мы удивляемся, понеже обычай такой акорт просит при отбирании контраискарпа и при доброй дефензии города, а не тогда, когда уже под бастионами атакующие обретаются, тако-ж с сей стороны вящее ста сажень бреш и дефензии сия крепость весьма лишена, паче-ж не ожидая сикурсу; того ради инако не надлежит искать, токмо милосердия у моего Всемилостивейшего Царя и Государя, понеже, помощию Всевышнего, сей город по всем обстоятельствам в воле оного суть, того ради не могу более склонности явить, яко последует» [1647]. В результате был подписан аккорд, который позволял гарнизону уйти с оружием и пожитками, но без почета («без всякой музыки, знамен и барабанов») [1648]. Когда же в крепость вошли русские войска, гарнизон был объявлен военнопленными. Основанием к такому ходу послужили многочисленные, по мнению Петра, нарушения шведами обычаев войны: «И хотя выборгский гварнизон по той капитуляции обещано выпустить, однако за многия с неприятельской стороны неправды чиненныя против Его Царскаго Величества… задержан однакож больные и раненые здовольством отпущены». Претензии были таковы: 1. русский корабль (шнява) под белым флагом, шедший к шведскому флоту с корреспонденцией для русских пленных в Стокгольме и шведских в Москве, был задержан шведами, причем шведский капитан Лилий срезал и выбросил в море царский вымпел; 2. русский резидент в Стокгольме Хилков до сих пор содержался в плену, в то время как шведский был отпущен из Москвы; 3. русские купцы, которых война застала в Швеции, были там задержаны. Четвертый пункт касался выборжан, которые с семьями в тот момент находились в Швеции, – их следовало вернуть обратно в Выборг. «А когда те все неправды с неприятельскую сторону исправлены будут, также впрочем нам совершенное удовольство по сим пунктам учинится, то и помянутый Выборгский гарнизон не будет нимало задержан, но по обещанию и капитуляции учиненной на свободу отпущен будет»[1649].
Шведского резидента в России Томаса Книппера действительно собирались выслать в Швецию в одностороннем порядке в 1707 г. (с одной стороны это был первый шаг к размену резидентами, с другой – попытка удалить из страны информатора шведской стороны); его семья, однако, должна была остаться в Москве как залог возвращения Хилкова[1650]. Фактически Книппер остался в России до конца войны [1651]. Упомянутый в первом пункте обмен корресподненцией для пленных был, по-видимому, обычным делом; например, Р. В. Брюс доносил Петру из Петербурга 16 августа 1706 г. о том, что неприятельский флот в море ничего не предпринимает, а «один фрегат под белым флагом приходил с писмами к шведцким неволникам, которые прошлого лета на Котлином острову взяты; и, недолга мешкав, все корабли назад пошли» [1652]. О нарушении этого обычая упоминается в записках Крекшина под 20 мая 1709 г.: «По прошению шведских пленных от них с письмами послан от Кроншлота порутчик Шмидт на шняве в шведский флот; оный порутчик встретил шведский флот близ Гохланда, шведский адмирал Инкерштейн оную шняву со всем бывшим на ней арестовал» [1653]. Возможно, именно этот случай и упомянут сред прочих «неправд» адмиралом Ф. М. Апраксиным выборгскому коменданту. (Кстати, фактически руководил выборгским гарнизоном полковник Стернстролле, который командовал гарнизоном Ивангорода в 1704 году и был выпущен в Выборг по аккорду, – об этом упоминается в письме с подробным изложением причин, по которым условия договора не выполняются[1654].)
Аккорд о капитуляции Риги содержал 65 пространных пунктов. В каких-то случаях Шереметев соглашался на условия коменданта Нильса Стремберга, где-то «продавливал» свои требования, но в целом гарнизону, изнуренному многомесячной осадой и эпидемией, позволялось уйти с 6 полковыми пушками, личным оружием с 6 зарядами и распущенными знаменами. Любопытно, что на просьбу шведов оставить в крепости своих больных до полного выздоровления Борис Петрович отказал с такой формулировкой: «Что касается до больных, то мы никак не можем склониться оных у себя удержать, частию за опасностию прилипчивой болезни, частию же дабы нам нарекания не понести, буде из оных не многие, или вовсе никто не выздоровеет; почему они должны свободно ехать в [тогда еще шведские. – Б. М.] Динаминд, а оттуда в Пернов или Ревель…» [1655].
Однако в момент входа русских войск в город по аккорду Шереметеву было вручено царское письмо следующего содержания: «Когда на какой окорд город Рига ни отдастся, тогда по введении наших людей во оною не отпускайте ни единого человека из оной, никакова чину, не описафся и не получа от нас на то решения» [1656]. 23 июля Петр писал фельдмаршалу: «Гварнизон рижский определи таким способом: поставленные пушки [видимо, на полевых лафетах. – Б. М.] (однакож железные, а не медные), знамена и протчее в окорт с одним капитаном, с двемя порутчики, с четырьмя фендрихи и с половиною здоровых салдат отпусти на корабли (однакож ружье дай из их ружья худое, а буде нет худова, то жагренное) их при Динеменде стоящие, а протчих задержи и объяви им причину… P.S. Разсудили мы, чтоб знаменны, пушки отпустить не на корабли, но в Ревель с двемя афицеры и с пятдесят человеки рядовыми (а протчие на корабли)…»[1657]. Как и в случаях с Дерптом и Ивангородом, Петр, очевидно, хотел использовать насильно разделенные части гарнизонов для морального давления на гарнизоны других еще не сдавшихся шведских крепостей. Впрочем, судя по докладным пунктам А. И. Репнина из Риги от сентября 1710 г., до Ревеля рижане не дошли, т. к. город в то время уже был осажден[1658]. Очевидно их отправили к Динамюнде и оттуда вместе с остальными на кораблях в Швецию.
Причина задержания была объявлена Шереметевым в декларации, где шведам припомнили Нарвскую конфузию: «По учиненному договору с Ригским комендантом надлежало бы гарнизон весь отпустить в Стокгольм; а понеже от шведской стороны многие неправды учинены и русские полоненники еще не выпущены, того ради его царское величество велел ригский гарнизон удержать… Однакож понеже его королевское величество шведское против всех договоров в настоящей войне сделал, а особливо что надлежит о договоре под Нарвою при первой осаде, где после боя король с генералами русскими перемирие учинил, чтобы все полки царского величества и багажи совсем отпустить; а против того генералы в полон взяты и в Швецию переведены, где до сего дня удержаны… Сего ради его царское величество принужден репрессалии употреблять и велел графа Стремберга с генерал-майором Клетом всех офицеров и половину здоровых солдат задерживать…; а при том его царское величество по великодушию своему приказал мне, другую половину здоровых солдатов гарнизонских, такожде и всех больных и раненых с пушками, знаменами, барабанами и пожитки без всякого задержания в Швецию отпустить»