В октябре 1938 года Цянь Чжуншу сошел с парохода в Гонконге (Ян Цзян продолжала путь до Шанхая). Через Ханой он добрался до Юньнани и начал преподавательскую деятельность в эвакуированном университете. На следующий год во время каникул он опять-таки кружным путем поехал в Шанхай навестить родных.
Здесь стоит остановиться и ответить на вопрос, который неизбежно возникнет при чтении романа. Как же так — Шанхай занят интервентами, а герой книги и ее автор беспрепятственно приезжают в город и уезжают вновь? Объясняется это прежде всего тем, что значительную часть Шанхая составляли международный сеттльмент и французская концессия, которые были оккупированы японскими войсками лишь после Пирл-Харбора, в конце 1941 года. До тех пор пароходное сообщение между Шанхаем и внешним миром осуществлялось регулярно. Следует иметь в виду и то, что сплошной линии фронта, особенно в первые годы японо-китайской войны, фактически не было. Японцы прочно удерживали многие крупные города, стратегически важные районы и пути сообщения, на окрестных же территориях появлялись лишь спорадически — грабили, жгли, убивали и уходили. Многие районы, к счастью, так и не были затронуты военными действиями, хотя и их жители, конечно же, несли свою долю тягот.
Предупредим и второй возможный вопрос: почему в разговорах персонажей романа, людей в основном молодых, не возникает тема призыва в армию, никто не выражает желания отправиться на фронт? С одной стороны, это характеризует их умонастроение, уровень осознания нависшей над родиной опасности. Но нужно учесть, что в Китае всеобщей воинской повинности не существовало, армия пополнялась главным образом путем вербовки. Всегда находилось достаточное количество неимущих, готовых служить за ничтожное жалованье или просто за еду. Офицерская же карьера многим казалась и престижной и выгодной. Мобилизация касалась в основном вспомогательного персонала — носильщиков, ездовых, грузчиков, привлекавшихся для участия в той или иной конкретной операции. Мало-мальски образованных людей, обладавших дефицитными, престижными профессиями, она, как правило, не касалась.
В Шанхае Цянь Чжуншу ждали письма и телеграммы отца из Хунани. Он сетовал на ухудшившееся здоровье, настойчиво убеждал сына жить рядом с отцом, приехать на работу в педагогический институт, ректор которого Ляо Маожу, старый друг дома, предлагал Чжуншу должность декана факультета английского языка. Цянь внял этим резонам и отправился в трудное и долгое путешествие в захолустный городок в юго-западной Хунани. Позднее читатели его будущего романа непременно заметят, что герой тоже едет из Шанхая в Хунань и с той же целью. Многие эпизоды путешествия и описание нравов, царящих в институте, в который приехал Чжуншу, нашли через шесть лет отражение в его книге. И сколь искренно ни предостерегала бы Ян Цзян против отождествления персонажей и ситуаций романа с реально существовавшими лицами и подлинными событиями, автобиографический элемент в этих главах ощущается весьма отчетливо.
Опираясь на это предостережение, можно предположить, что образ Гао Сунняня в романе — лишь сатирическое преувеличение, что ректор Ляо Маожу не имел с ним решительно ничего общего. И все равно пребывание в этом тесном мирке, в городе, отделенном от ближайшей железнодорожной станции — не говоря о культурных центрах — горными цепями и речными потоками, вскоре стало тяготить Чжуншу. Уже на следующий год он сделал попытку вернуться в Шанхай, но безуспешно: сухопутная дорога оказалась перерезана. Лишь летом 1941 года через провинцию Гуанси и занятый тогда французами Северный Вьетнам он добрался до побережья и поплыл домой. А в Шанхае его ждало новое приглашение из Юньнани от Объединенного Юго-Западного университета, в который входил и Цинхуа. Военное лихолетье собрало там лучшие интеллектуальные силы, там было интересно жить и работать.
Однако судьба распорядилась иначе. 7 декабря вероломным нападением Японии на американский флот началась широкомасштабная война на Тихом океане. Выехать из Шанхая стало невозможно, «одинокий остров» — так называли неоккупированную, управлявшуюся до того иностранцами часть города — перестал существовать. Всюду стали хозяйничать японцы и во всем им послушные органы власти Нанкинского коллаборационистского правительства во главе с Ван Цзинвэем, некогда левым гоминьдановцем, в ходе борьбы за власть с Чан Кайши докатившимся до прямого пособничества захватчикам.
Цяню пришлось искать занятие и средства к существованию. Помогло то, что интервенты и их пособники, свирепо карая за малейшее проявление протеста, одновременно изображали из себя друзей и покровителей китайской культуры и науки. В городе продолжала работать часть учебных заведений, действовали театры, издавались журналы и книги. Конечно, лицам, известным в прошлом прогрессивными взглядами, доступ в них был закрыт. Многие из таких людей, как замечательный ученый-литературовед и писатель Чжэн Чжэньдо, вынуждены были перейти на нелегальное положение. Другой славный представитель мастеров китайской культуры, непревзойденный исполнитель женских ролей в традиционном театре Мэй Ланьфан отрастил себе бороду, чтобы не выступать перед врагами своей родины. Менее известные (и более нуждающиеся) литераторы и артисты вынуждены были избегать сколько-нибудь «опасных» злободневных тем, уходить в своем творчестве в глубь веков, сочинять приключенческие повести и любовные истории. В театре ставились развлекательные пьески или мелодрамы.
В это самое время начала свою недолгую карьеру драматурга Ян Цзян. На общем фоне ее комедии «Полное удовлетворение» и «Непредвиденные последствия» выделялись хорошим литературным вкусом, живостью ведения интриги. Их темы и сюжеты были во многом традиционны — вознагражденная верность и наказанное кокетство, беспричинная ревность и хитрости, приводящие к непредвиденным результатам. В то же время точные житейские наблюдения, юмор способствовали их успеху у зрителей, обеспечивали приличные сборы. Кроме того, Ян Цзян давала уроки языка, а ее отец уступил Цянь Чжуншу свои часы занятий в Фуданьском женском колледже. Прежнего достатка в семье, в которой появилась дочь, уже не было, но концы с концами сводить все же удавалось.
Тянулись годы; где-то грохотала война, казавшаяся нескончаемой, судьба не предвещала просветов, не сулила перспектив. Свои тогдашние настроения Цянь Чжуншу выразил в двустишиях классического стиля, построенных по принципу параллелизма: «Уплыть бы на плоту в лазурь к Млечному Пути, да нет больше дорог; Войти хоть бы во сне в красный терем, да не знаю, какой искать ярус». И еще: «Сердце, словно алый абрикос, трепещет от приближения весны, А перед глазами словно сливовые дожди — чуть развиднеется и опять льет». Что можно было противопоставить унынию и мраку? Погружение в науку, увлечение творчеством.
Занимаясь филологическими проблемами, Цянь Чжуншу начинает пробовать свои силы и в писательстве. Первым из-под его пера выходит небольшой сборник эссе «Заметки на полях жизни». Затем он пишет рассказы и повести, составившие сборник «Люди, звери, духи» (отдельным изданием он вышел уже после победы над Японией, в 1946 году). Одновременно шла работа над книгой «Об искусстве», содержащей критический анализ различных сторон китайской классической поэзии. А однажды, вспоминает Ян Цзян, вернувшись из театра после премьеры ее пьесы, муж заявил: «Буду писать роман». Это было в 1944 году, а закончена работа была два года спустя. С этого момента судьба автора переплетается с судьбой его книги.
«Осажденная крепость» первоначально увидела свет в самом крупном и престижном в первые послевоенные годы журнале «Вэньи фусин» («Литературный ренессанс»). Его издавали два высокочтимых деятеля культуры — уже упоминавшийся Чжэн Чжэньдо и драматург Ли Цзяньу, стремившиеся возрождать и поддерживать реалистические и гуманистические традиции предвоенного периода. В журнале сотрудничали самые яркие и одаренные писатели из тех, что находились в то время на подвластной гоминьдану территории. Первые же отклики свидетельствовали, что редакция не ошиблась, предоставив Цянь Чжуншу такую большую журнальную площадь.
В начале следующего, 1947 года издательство «Чэнь гуан» («Утренний свет») выпустило роман отдельной книгой. Успех был редкий — потребовалось шесть дополнительных тиражей, книгу стали называть только входившим тогда в моду словом «бестселлер». В числе выступивших с похвальными отзывами были ученик Лу Синя литературовед Тан Тао, видный поэт и критик Бянь Чжилинь и другие известные в кругу интеллигенции деятели культуры.
Причины этого успеха убедительно вскрыл выдающийся исследователь и переводчик китайской литературы Л. З. Эйдлин. Подчеркивая общественную значимость романа, в предисловии к первому русскому изданию он писал:
«Автор объективен и точен в своем обличении среднего слоя китайской чиновничье-профессорской интеллигенции…» В нем есть «чинуши и карьеристы, полузнайки, готовые заниматься чем угодно… и доживающие свой век честные, но не приспособленные к борьбе… представители теперь уже старого-старого мира… И среди них главный герой, «вошедший в крепость», из которой ему никогда не выйти. (Приведенное в романе французское изречение о том, что супружество подобно осажденной крепости, должно иметь и расширительное толкование.) …Он достаточно умен, чтобы разглядеть порочность своего общества, но сделать ничего не может, да уже и не хочет. И если сам он несколько лучше других, то и он составная часть той среды, которая пассивно взирает на беды отчизны, заменяя думы о ней заботою о себе. Иные, прогрессивные силы, за которыми будущее страны, вне поля зрения автора, но столь ясно, столь четко обозначены недостатки описанной части общества, что у читателя не остается никаких сомнений в необходимости уничтожения «новой» затхлости, пришедшей на смену конфуцианскому застою».
Читательский энтузиазм разделяла отнюдь не вся критика: прохладное, чтобы не сказать больше, отношение роман встретил у представителей самых противоположных литературных течений. Так, в выпущенном издательством Католического университета в Бэйпине объемистом справочнике «1500 прозаических и драматических произведений современного Китая» хотя и говорится о присущем автору чувстве юмора, о мастерстве описаний и удачном выборе персонажей, книга в целом объявляется несерьезной и «не стоящей времени, которое было на нее затрачено». Благочестивый рецензент усмотрел в романе лишь «рассказ о поездке молодого человека в глубь страны, его любовной истории и повседневной жизни», а поскольку один из эпизодов показался ему фривольным, он не рекомендовал роман молодым читателям. Что ж, книга Цянь Чжуншу и вправду не помогает утверждению идеологии католицизма.