ВСЕ ПРОЧЕЕ — ЛИТЕРАТУРА
Когда Рунет только возник, он был литературоцентричной средой: возможно, потому, что в середине девяностых картинки грузились слишком медленно. Не случайно одним из первых консолидирующих проектов русского Интернета стал конкурс «Тенета», а среди авторов первых номеров Zhurnal.ru филологов и писателей — едва ли не больше, чем программистов и математиков, составлявших тогда значительную часть русских сетян. Поэтому рассказ о первых пяти годах русской Сети во многом будет рассказом о литературе в Интернете.
Здесь собраны статьи о ранних интерактивных литературных проектах, о знаменитом скандале с романом Баяна Ширянова «Низший пилотаж», о литературных экспериментах в Сети и о неожиданных публикациях вполне офф-лайновых авторов. Эта часть охватывает 1995–2000 годы, но надо заметить, что теперь мечты устроителей первых «Тенет» стали явью: Интернет признан полноценной площадкой для публикаций. Если когда-то книги, впервые напечатанные в Сети, а потом вышедшие на бумаге, легко пересчитывались по пальцам одной руки, сегодня никто даже не ставит перед собой такой задачи: достаточно назвать имена Андрея Геласимова, Линор Горалик, Дмитрия Горчева, Мерси Шелли и многих других, кто зачастую известен поклонникам по сетевым перво-публикациям.
Впрочем, самая громкая история, связанная с бытованием литературы в Сети, перенесена в следующую часты это история суда между Сорокиным и Черновым, важный этап в борьбе вокруг копирайта в России.
1. Самый старый виртуал
Завершена публикация мемуаров самого старого жителя Рунета.
Человек устроен так, что одной жизни ему мало. Чтобы хоть на час почувствовать себя в шкуре другого, он платит деньги в кассу — и становится Джеймсом Бондом; выходит на сцену — и становится Гамлетом; надевает на голову медный таз — и превращается в рыцаря. Сейчас он покупает доступ к Интернету — и становится кем ему заблагорассудится.
В первые же годы существования сетевого сообщества сетяне открыли для себя возможность «второй жизни». Первый шаг к этому — обзаведение nickname-ом — то есть прозвищем, под которыми Вася или Валя пишут письма или вступают в беседы на IRC, превращаясь в какой-нибудь заковыристый «Кислотный ожог» или «Сахара Медовича». Люди более опытные выбирают не столь бросающиеся в глаза псевдонимы, а самые продвинутые сочиняют «персонажа» целиком — с указанием пола, возраста, места жительства и рода занятий. Некоторым удается замаскироваться так удачно, что лицо создателя полностью пропадает под личиной создания.
Легендой Рунета стала Катя Деткина, написавшая в начале этого года тринадцать «обзираний» русской Сети (www.kulichki.com/kadet/), нажившая множество врагов и друзей и в конце концов объявленная погибшей. Как и большинство сетян, я не знаю, кто скрывался под этим именем, но уверен, что это был мужчина — виртуальный трансвестизм слишком соблазнителен.
Впрочем, объявить себя девушкой может каждый — назваться пенсионером может только человек с незаурядным чувством юмора.
О существовании именно такого человека свидетельствует появление в русской Сети Мая Ивановича Мухина, «первого и последнего пенсионера в Повсеместно Протянутой Паутине» (кстати, именно Мухин придумал этот перевод World Wide Web на русский). Восьмидесятилетний Май Иванович появился на свет, когда Гагин еще и не помышлял о журналистике и Паравозове, Горный — о Zhurnal.ru, а Делицын — о баннерной рекламе, то есть около трех лет тому назад. Известно, что жил Май Иванович в Тарту, как и многие другие известные люди русской Сети, детей у него не было, компьютер ему подарили дальние родственники из Австралии, а к Интернету подключил старый сослуживец Хмель Лезгиныч. Благодаря этому Мухин смог создать свою страницу (www.cs.ut.ee/roman_l/muxin.html), написать множество буриме, несколько глав РОМАНа, полдюжины сетевых обозрений «Перелетные мухи» и — недавно — пять глав воспоминаний.
Воспоминания Май Ивановича называются /ME МУАРЫ, и любой, хоть раз бывавший на IRC (интернетовском канале, где множество пользователей могут общаться одновременно), сразу поймет каламбур: /ME — команда, сигнализирующая, что идущие после нее слова не реплика («Privet! Vot ia!»), а комментарий: так, написанное Май Ивановичем «/ME smeetsia» на моем экране превратится в «Muxin smeetsia».
От напечатанных в» Журнале. ру» воспоминаний одного из самых известных виртуальных героев Рунета можно ожидать тонкой игры на грани реальности и Сети; появления среди действующих лиц легко узнаваемых старожилов Паутины или псевдонимов, словно созданных для того, чтобы их раскрыли. Однако Май Иванович — кем бы он ни был на самом деле — в очередной раз проявил себя человеком абсолютно непредсказуемым.
Вместо ожидаемого сетевого междусобойчика читатель получил написанные по всем правилам воспоминания родившегося в 1917 году и много повидавшего на своем веку человека. Жанр выдержан идеально — это действительно мемуары старика, которому, в общем-то, нечем заняться, но хочется оставить что-то на память о своей бурной (беспризорник, связник, егерь…) жизни. Как и в настоящих мемуарах, многие персонажи появляются ровно в одной фразе, чтобы больше не появиться уже никогда — ни в жизни рассказчика, ни в его рассказе. Особенно очаровывает, что здесь нет никакой аллегории, никакой подначки: все рассказанное Май Ивановичем не имеет к Интернету — русскому ли, эстонскому — никакого отношения (кроме пары рассуждений, известных почитателям Мая Ивановича по ранним интервью). Даже эпизодического китайца зовут «товарищ Цзы», а не «Де Лит Цзын».
Если правда, что настоящее искусство создается ради свободной игры безо всякой цели, то /ME МУАРЫ — бесспорный шедевр. А что до реальной жизни Мая Мухина — да и самого факта его существования, — то первый и последний пенсионер давно уже отчеканил: «Когда я слышу слово «реальность», моя рука тянется к джойстику». Тут уж нечего добавить.
Главу, посвященную литературе в Сети, мне не случайно захотелось открыть именно этой статьей. Май Иванович Мухин — прекрасная отправная точка для начала разговора о сетевой литературе. Во-первых, потому, что он был активным участником РОМАНа и «Буриме» — первых интерактивных литературных проектов Рунета. Во-вторых, потому, что создание виртуального персонажа тоже одна из специфических форм литературной жизни в Интернете.
Виртуальный персонаж родственен псевдониму, и первые виртуальные персонажи были, конечно, созданы писателями. Черубина де Габриак, Абрам Терц и Эмиль Ажар могут считаться предками Мая Ивановича Мухина и Кати Деткиной.
Сегодня человек, пишущий о Мае Ивановиче, оказывается в затруднительном положении. Согласно официальной версии, Мухин жив и живет (почему-то) на Галапагосских островах. Вероятно, удаленный архипелаг был выбран в свое время потому, что там нет доступа к Сети, — но с тех пор ситуация наверняка изменилась, а от Мухина ни слуху ни духу. Приходится считать его пропавшим без вести — и этот двойственный статус не дает назвать имя его создателя (или создателей), которое никогда не было секретом для завсегдатаев Калашного и жителей Тарту. Открытость — лучшая политика: я до сих пор боюсь обмануть оказанное мне доверие и потому не буду раскрывать псевдонима даже здесь.
Из журналистской дотошности (или чтобы сбить со следа?) упомяну, что чаще всего Мухина связывают с Романом Лейбовым, который всегда отвечает, что общего у них только то, что они вместе жили в Тарту и занимались Интернетом в середине девяностых. «Но мы даже пишем это слово по-разному: я со строчной буквы, Мухин — с прописной», — замечает он. Разговоры о Лейбове и Мухине были столь часты, что я в одной статье пошутил, что Лейбов — это псевдоним Мухина. Тут же откликнулся живущий в США культуролог Михаил Эпштейн: мол, он огорчен, что Мухин сменил такую прекрасную фамилию («все мы мухи во всемирной паутине») на пресный псевдоним Лейбов. Кажется, Рома остался доволен этой историей; про реакцию Мая Ивановича мне ничего не известно.
Завершая разговор о Первом и теперь уже не Последнем Пенсионере в ППП, можно вспомнить не только аббревиатуру (ППП вместо WWW), но и еще несколько русских терминов, предложенных и впоследствии забытых. В свое время я их употреблял, и потому лучше сразу сказать читателю, что «бродилка» — это браузер, «фантик» — это баннер, а междумордие — это интерфейс.
Впрочем, Настик пишет, что, переводя Рашкоффа,[11] вовсю использовала это самое ППП — может быть, кто-то до сих пор говорит «бродилка» и «фантик».
2. Игры и гипертексты
Magnet Race, 1996 г.
В такой литературо-центричной стране, как Россия, и Интернет должен был получиться соответствующий: в Сети есть множество книг, от классики до произведений никому неизвестных авторов. Конечно, произведения традиционной литературы в общем и целом остаются равно хорошими или плохими вне зависимости от формы бытования: хоть в газете их напечатай, хоть в книжке, хоть в Сети. Куда как интереснее литературные формы, которые иначе как в Интернете и существовать не могут. Я имею в виду гипертексты и специфические литературные игры. Чтобы рассказать о них, обратимся к первому конкурсу русской онлайн-литературы «Тенета» (очень удачное русское слово, обозначающее одновременно «сеть» и «паутину»). Отцами-основателями конкурса выступили издатели э-журналов «De.Lit.Zyne» (Леонид Делицын) и «Ай» (Дамиан Кудрявцев Дуглас Рашкофф. Стратегия исхода. М.: Эксмо, 2003. Пер. А. Грызуновой. цев), создатель огромного архива «Русская литература в Интернете» Алекс Фарбер и другие столь же известные деятели русского литературного Интернета. Конкурс планируется проводить ежегодно, но поскольку русский Интернет активно существует уже года три, то в этом году предполагается определить лучших не только за 1996-й, но и за 1994 и 1995 годы.
Выдвижение на конкурс происходит по нескольким номинациям, большинство из которых вполне традиционны: рассказы, романы, поэзия, публицистика и т. д. Нас, однако, интересуют разделы «Гиперлитература», «Творческие среды» и «Игры», где номинирована фактически вся русская «сетература». Таким образом, обзор номинантов можно считать одновременно и историческим обзором.
Возможность гиперлитературы стала ясна задолго до всякого Интернета, когда в семидесятые годы Тед Нельсон предложил термин «гипертекст» для нелинейно организованного текста, структурируемого посредством множества связей. В результате вместо сплошной линии повествования (глава первая — вторая — третья —… — эпилог) возникло разветвленное дерево, где каждая глава могла иметь несколько продолжений — так сказать, «главу 2.1» и «главу 2.2». Разумеется, и читать такой гипертекст можно множеством способов. Довольно быстро стало ясно, что гипертекст — это как раз то, о чем мечтает современная литература. Вспомнили про «Игру в классики» Кортасара, которая предполагает как минимум два способа прочтения, «Сад расходящихся тропок» Борхеса и «Хазарский словарь» Милорада Павича. Впрочем, эти книги были написаны и напечатаны на бумаге. А если бы у авторов был в распоряжении компьютер и соответствующее программное обеспечение?
Впрочем, те у кого компьютер с софтом был, начали не с литературы, а с «help'ов», компьютерных учебников, энциклопедий и словарей. Потом появились «издания» классических литературных произведений, с «подключенными» к ним черновиками, письмами, комментариями и т. д.
До литературы дело дошло в 1987 году, когда Майкл Джойс написал первый гиперроман «После полудня» («Afternoon»). Так симбиоз литературы и компьютера породил новый литературный жанр.
Кстати пришлись идеи Маршалла Маклюэна о конце эпохи Гутенберга и Жака Деррида о нелинейном письме. Может быть, компьютерный гипертекст отменит «бумажную» литературу, как «печатные книги» отменили рукописные? Может быть, гипертекст — «литература будущего»?
Впрочем, развитие гиперлитературы сдерживали технические причины. Если обычную книгу можно продать и получить свои деньги (или славу), то как быть с гиперроманом? Даже появление персональных компьютеров не решило проблему принципиальным образом: для чтения гиперромана нужна соответствующая программная оболочка, да еще и как минимум в двух вариантах: для «писюка» и для Мака. И как распространять гиперроманы — продавать дискеты в книжных магазинах?
Ситуация коренным образом изменилась с развитием WWW. HTML еще больше популяризировал идею гипертекста и вызвал к жизни ряд браузеров для самых разных компьютеров. Так же снятой оказалась проблема контакта с читателем: любой пользователь Интернета получил возможность читать гиперлитературу прямо у себя дома.
Неудивительно, что в WWW нетрудно найти не только классический гиперроман Джойса, но и другие, такие? как «Меня зовут Скайб» («My Name is Scibe») или «Stories from Downtown Anywhere». Интересно отметить, что принципиально открытая структура гипертекста — со множеством «финалов» и сюжетных ходов — делает, по крайней мере, затруднительным индивидуальное авторство: так, оба названных выше гиперромана — плод работы нескольких авторов.
Плодом «коллективных действий» являются и два первых русских гипертекста, фигурирующие в «Тенетах» за 1995 и 1996 годы. Первый — уже достаточно знаменитый РОМАН. Это странное заглавие (обязательно большими буквами!) объясняется прежде всего тем, что слово РОМАН (также, кстати, как и ТЕНЕТА) можно записать как кириллицей, так и латиницей (то есть pomaт, но, разумеется, заглавными буквами). Кроме того, Роман имя одного из героев (привет от Сорокина!), а также редактора РОМАНа и инициатора всего проекта Романа Лейбова.[12]
Лейбову принадлежит первоначальный фрагмент, от которого в разные стороны расходятся повествовательные ветви, не столько описывающие варианты развития событий, сколько создающие вокруг «зародыша» некую структуру, со множеством сюжетов, ассоциативных связей, флэшбэков и взаимопроникновений. Интересно, что, хотя зародышевый текст носит вполне лирический характер (юноша пришел к двери любимой, опустил в ящик письмо — и вдруг слышит: она этажом выше с кем-то целуется), выброшенные им «стрелки» уводят либо к культурологически-философско-сексуальным забавам (Мишель Фуко преследует Симону де Бовуар, переодетую Жан-Поль Сартром), либо к политически-сюрреалистским играм в стиле аксеновского «Ожога».
Словно предчувствуя затухание интереса к РОМАНу, Адмирал Безо-всяких-Правилов (ну, не так чтобы очень остроумный псевдоним) развернул в мае 1996 года гиперпоэму «Воспоминания академика-депутата», тоже номинированную в «Тенетах». Правда, до уровня РОМАНа «Воспоминания» не дотягивают, представляя из себя всего лишь стихотворную переписку, построенную вокруг фигуры академика Тенгиза Ментешашвили. Впрочем, формальное требование соблюдено: от каждой новой главы («Воспоминания, т. 1», т. 2 и так далее до 8-го, кажется, тома) отходит ответвление, где — тоже в стихах — дополняется или развивается очередной «том». С технической стороны это не так интересно, как творение Лейбова со товарищи, хотя читать забавно.
Раздел «Творческие среды» несколько разнообразнее «Гиперлитературы». Под этим заглавием скрываются литературные игры, точнее — оболочки, позволяющие в эти игры играть. Основоположником жанра на русском Web'e стал упомянутый выше Дмитрий Манин, в 1994 году придумавший «Буриме».
Возникшая во времена Людовика XIV игра в «рифмующиеся окончания» — по-французски «les bouts rime» — распространилась по всему миру, достигнув и России, где оставалась популярной вплоть до шестидесятых годов нашего века, когда превратилась, в частности, в одно из традиционных заданий на конкурсах старого КВН. Слово «буриме» стало означать как саму игру в сочинение стихов на заданные рифмы, так и получающиеся в результате тексты.
Разнообразие авторов приводит к тому, что РОМАН состоит из страниц, скажем так, различного литературного достоинства. Да и чего ожидать от разношерстной компании, куда входят не только профессиональные филологи, но директора банков, два профессора-физика, аспиранты-математики и даже одна фотомодель! Тем более что целью Лейбова не было исключительно создание шедевра — скорее, изучение возможностей новой формы. В некотором роде можно сказать, что главным итогом всего проекта на сей день является не столько сам РОМАН, сколько два вполне традиционно построенных текста: «Как читать РОМАН» Р. Лейбова и «Как писать РОМАН» Д. Манина, описывающих структуру РОМАНа.
Манин (и позже присоединившийся к нему Алексей Храбров) реализовали компьютерную модификацию игры. Главная идея осталась той же игрок получает пару рифм, сочиняет четверостишие и присоединяет его к существующему банку буриме. Остальные правила тоже достаточно просты. Рифмы, необходимые для игры, наугад берутся программой из словаря, который постоянно пополняется, — перед тем как получить задание, игрок должен предложить новую рифму. Специальный механизм голосования позволяет участникам давать оценки различным буриме и рифмам: неудачные стихотворения исключаются из основного списка, а плохие рифмы (любовь/кровь, бить/любить) выбрасываются из словаря. «Хорошими» считаются неожиданные («Скарлет / карлик»; «курага / ураган») и составные рифмы: типа «у Манина / ума нема» (вот уж неправда!) или «донага / Купидон ага». Конечно, чтобы придумать стихотворение на такую рифму, требуется проявить изобретательность:
Я вот что: я разденусь донага,
Постреливать начну в ускоренном режиме,
Не разбирая меж своими и чужими,
А люди скажут: «Видно — Купидон, ага!»
Это буриме называется «Что бы такого сделать плохого в час, когда утро встает над Невой», но встречаются названия и похлеще: «Скрипач на поехавшей крыше Родины», «Доброе утро, похмельный синдром», «Памяти продовольственной программы» или «Павлик Морозов и Эдипов комплекс»:
Кулаки таятся в чаще,
Словно в ж… геморрой,
И крадется к маме спящей
Мимо папы сын-герой.
На настоящий момент написано уже 3364 буриме (правда, 882 из них забраковано читателями-авторами; есть и такая возможность). Многие игроки составляют собственные собрания своих собственных или лучших буриме, иногда сопровождая их не лишенными остроумия комментариями. (Кстати, именно из этих собраний и состоит пока раздел «Игры».)
Вдохновленный успехом «Буриме», Манин не остановился на достигнутом и в 1995 году изготовил еще одну творческую среду: «Сонетник». На этот раз пишут сонеты, каждый может добавить строчку или исправить предыдущую, соблюдая схему рифмовки и не выбиваясь из размера. Работа получается довольно кропотливая, а результаты, в отличие от буриме, видны не сразу. Тем не менее сейчас полностью написаны 650 сонетов и еще десяток находится в работе.
В 1996 году эстафета была подхвачена Ильей (Эли) Ратнером, который использовал манинские наработки для создания двух схожих творческих сред: «Блимной» и «Пекарни лимериков». Они построены аналогично «Буриме» и «Сонетнику», но на этот раз изготовляют лимерики. Разница в том, что в «Блимной» (теперь вы поняли, что это не опечатка?) задают не рифмы, а строчки: скажем, первую и третью, а в «Пекарне» пекут не сонеты, а опять-таки лимерики. Испекли, между прочим, уже 143 штуки (в «Блимной» раза в три больше — коллективная работа оказывается сложнее однократного сочинения стишка).
У всех описанных проектов есть нечто общее, помимо литературно-игровой направленности, компьютерного носителя и сетевого способа существования. Это — принципиальное отсутствие авторства в классическом смысле слова. «Автором» РОМАНа является:
а) Лейбов, все придумавший и все редактировавший.
б) Делицын, многое сделавший для реализации РОМАНа в наиболее удобочитаемом виде, в) авторы трех с лишним сотен главок. Еще интереснее дело обстоит с «Буриме» и «Блимной», где авторство делится между создателями среды (а в случае «Блимной» — еще и между Ратнером и Маниным), авторами задаваемых рифм/ строчек, и собственно автором стихотворения. С «Сонетником» и «Пекарней» и того сложнее. Все это напоминает о столетней давности играх французских сюрреалистов — как и присутствие элемента случайности (выбор пары рифм или строк компьютером в «Буриме» и «Блимной»).
Мне вообще представляется, что «Буриме» (и «Блимная», как его естественное продолжение) является наиболее удачным из всех литературных интернетовских проектов (и, кстати, самым популярным). Дело даже не в том, что жесткие условия (заданные рифмы и количество строк) делают буриме/лимерик более формально изощренными, следовательно, более «интересным» жанром, чем традиционные стихи: просто на сегодняшний день это, наверное, самая успешная попытка создать из человека и компьютера своеобразного поэтического кентавра.
Подобные попытки предпринимались и ранее: широко известны программы, которые сами создают литературные тексты, используя заданный пользователем словарь. Впрочем, они не слишком популярны, хотя это направление и развивается более тридцати лет: стихи, написанные с использованием последних достижений структурной лингвистики, не вдохновляют владельцев «Макинтошей» и IBM PC на участие в подобных экспериментах.
Манин инвертировал схему, переложив «творческую» часть на людей и тем самым, как это ни парадоксально, превратив их в элемент безупречно работающей схемы. На место пресытившегося игрока тут же встает новый, и недостатка в желающих — в отличие от РОМАНа — нет. В некотором роде манинское «Буриме» — модель Интернета, где в самых разных областях усилиями множества добровольцев создается нечто, уже в процессе появления на свет полностью отчуждаемое от своих создателей.
Иногда мне кажется, что литературные интернетовские игры — это реализация древних гуманитарных утопий. Раймонд Луллий в Средние века и Тристан Тцара в начале века мечтали о машине, бесконечно производящей тексты. Французский ученый Ролан Барт в знаменитом эссе воспел «гул языка» — шум подобной языковой машины, работающей без перебоев и осечек. Немного воображения — и мы услышим этот гул в кабельных и оптико-волоконных линиях связи Интернета. Он не умолкнет, пока существует Сеть и русскоязычные пользователи, предпочитающие сочинение стихов и прозы игре в Doom.
История этой статьи сама по себе характерна. Осенью 1996 года со мной связался Дима Демский, работавший тогда в «Искусстве кино», и сказал, что сейчас делается потрясающий журнал «Магнет Рейс» про Интернет и вообще новую хай-тек культуру. Первый номер уже готов, а для второго он заказал мне несколько статей. Деньги были обещаны довольно небольшие, и когда я на это посетовал, он сказал, что его устроит, если я сделаю текст из уже существующих статей.
Так я и поступил. Летом 1996 года я напечатал в «Коммерсанте» две статьи — про «Буриме» и РОМАН — и теперь на их основе сделал большой текст для «Магнет Рейс». Редакцию, однако, смутили приведенные примеры буриме — она попросила убрать мат (что в 1996 году звучало как- то странно). В результате буриме про Купидона стало на место нежно любимого «На мотив «Волшебника Изумрудного города»:
Унесенная ветром, удивляется Скарлетт
Всюду нега, фонтаны, пахлава, курага,
На ковре шамаханском ухмыляется карлик
Бля! В «Руслан и Людмилу» занес ураган!
Другое же буриме выпало совсем:
Без сочного мата и пошлостей сальных как сух стал мой стих!
Он ломается с хрустом.
И, тем избегая фривольно-анальных,
я вдруг замечаю: осталось негусто.
Но даже это меня не спасло — второй номер «Магнет Рейс» так и не вышел, и спустя пару лет я использовал текст для большой статьи в «Иностранную литературу».
Надо ли говорить, что предсказания о грядущей гипертекстуализации всей литературы не оправдались, оставшись еще одним памятником консервативности человеческого мышления, успешно выдерживающего атаку технических новинок. Невольно вспомнилось, что в пятидесятые — шестидесятые Маршалл Маклюэн предсказывал, что с развитием национального телевидения отомрут местные диалекты. Диалекты почти не изменились, а РОМАН остался, вероятно, самым значительным русским гипертекстом.
За прошедшие годы «Буриме» послужило моделью еще нескольких литературных игр (самая удачная — «Сад расходящихся хокку»), да и в объеме заметно увеличилось: сейчас в коллекции уже сорок без малого тысяч стихотворений и почти 112 тысяч рифм. Кстати, перечитывая сегодня свой старый текст, я удивился собственной беззастенчивости: цитируя разные буриме, я и не думал указывать авторов. Вряд ли это была радикальная позиция («против неимущественного авторского права»). Скорее, предполагалось, что никому не понятные псевдонимы только утяжелят статью.
Восстанавливая справедливость, пишу, что в защиту свободы слова выступил Кукушкин, Купидоном оборотился Т.И., а про Скарлетт и Павлика Морозова написал таинственный ППП в ППП… впрочем, тогда все знали, что эта аббревиатура означает Первый и Последний Пенсионер в Повсеместно Протянутой Паутине, то есть Май Иванович Мухин, один из самых активных буримистов. Грех, кстати, не процитировать его прекрасную «Элегию»:
Мне больше не приехать в Ленинград и не зайти в «Сайгон», где бытовая речь отдавала бредом, выдавая совсем иной набор координат.
Не верится даже, что рифмы были заданы наперед.
О Мухине мы уже говорили, что же касается других героев этой статьи, то судьбы их сложились по-разному. Создатель РОМАНа Роман Лейбов по-прежнему профессорствует в Тарту, оставаясь заметной фигурой в Рунете: он принимал активное участие в «Журнале. ру», а последние несколько лет возглавлял отдел «НетКультура» в «Русском журнале». Именно с его легкой руки стал популярным в русскоязычном коммьюнити «Живой журнал» (www.livejournal.com), была основана Вокально-Инструментально-Аналитическая Интернет-Академия «Поющие сердца» им. Эдиты Пьехи и было сделано много всего замечательного, о чем у нас еще будет случай вспомнить.
Создатель» Буриме» Митя Манин фактически отошел отдел Рунета, занимаясь программированием в Силиконовой долине. Он, впрочем, иногда отпускает реплики на листе ЕЖЕ и раз в несколько лет пишет какую-нибудь статью. Кстати, я познакомился с ним в «real life» благодаря все тем же «Тенетам»: в 2000 году в Калифорнии я забирал у него модель символа «Тенет» — «изысканного жирафа» работы его жены Маши Казанской. Леонид Делицын (третий герой статьи) обещал сделать несколько сотен бронзовых отливок и вручить их победителям всех прошедших лет, однако что-то не задалось, и отливки не сделаны до сих пор.
Делицын за прошедшие годы успел перебраться из Висконсина в Москву, так и не защитив диссертации и не нажив миллионов. Почетный титул «создателя первой русской банерной сети «Спутник» тоже принес ему одни убытки. «Тенета», впрочем, составили ему прочную славу, и мы еще не раз вспомним о них. В Москве же Леня прославился знаменитой выходкой на дне рождения радиопередачи «Интернет-Радар».
Посвященную Интернету радиопередачу «Интернет-Радар», уже много лет выходящую на радио «Маяк», бессменно делает девушка Вика (фамилии ее почти никто не знает, вот и я не буду ее здесь писать). Вика пригласила на юбилей радиостанции множество гостей, в числе коих был Делицын и глава ФЭПа Глеб Павловский, которому на тот момент «Радар» фактически принадлежал. Народу собралось много, и все не сразу заметили, что заметно пьяный Леня Делицын сидит напротив Павловского и что-то горячо ему втолковывает. Внезапно наступила тишина, и все услышали, как Леня проникновенно и от всей души говорит хозяину вечера:
— Ну ты же сука! Сука ты, понимаешь?
Охранники увели Делицына, и потом Леня с горечью говорил, что совсем ничего не помнит.
Так обидно — назвать Павловского сукой и этого даже не запомнить! Но помнит он или нет, Делицын еще раз вписал свое имя в анналы Рунета. Уж не знаю, что круче: создать первое баннерное агентство, основать первый онлайн-конкурс или в глаза назвать сукой главу Фонда эффективной политики Глеба Павловского, когда тот был на вершине силы и славы.
3. «Тенета» — первый литконкурс в Сети
«Русский телеграф», осень 1997 г.
Русскоязычный Интернет, все чаще и чаще называемый просто Рунетом, начинался как явление в высшей степени литературное. И неудивительно: плохая связь и только начавшие развиваться «бродилки» (специальные программы для работы в Сети) вынуждали пионеров Рунета завлекать посетителей не навороченной графикой или звуковыми эффектами, а текстами, как таковыми, — чаще чужими (Булгаков, Стругацкие и так далее), но иногда и своими. Учитывая традиционный русский литературоцентризм, ничего удивительного, что среди рассеянных по всему миру русских интернетчиков оказалось достаточно много людей, писавших стихи и романы, рассказы и пьесы. Свои произведения они выкладывали на Сеть — можно сказать, публиковали on line. Таким образом, Интернет оказывался новой разновидностью самиздата, в котором можно было напечатать свои произведения, обычно вовсе не тратя денег и, главное, практически неограниченным тиражом. Многие авторы предпочли бы «настоящую» публикацию — однако постепенно стали появляться произведения, которые с самого начала были сориентированы на существование в Интернете, поскольку использовали те возможности, которые Сеть им предоставляла. Прежде всего это были гипертексты (в том числе — знаменитый РОМАН, о котором год назад много писали), а также литературные игры. Весь этот новый жанр иногда называют сетературой.
Литературных произведений было достаточно много, чтобы возникли первые сетевые журналы и архивы. И полтора года назад их создатели и издатели решили провести объединенный литературный конкурс, чтобы совместно определить победителей в основных номинациях по итогам трех лет существования Рунета. С легкой руки инициатора конкурса Леонида Делицына, ныне известного как владелец первой в России рекламной сети Sputnik, конкурс получил название «Тенета» — помимо семантического родства с «сетью» название имело еще и то достоинство, что его легко записать по-русски английскими буквами, используя вместо «эн» — «эйч». Конкурс замышлялся как способ популяризации «электронного самиздата» и хотел, в частности, привлечь внимание «бумажных» изданий к сетевым авторам.
Все, впрочем, получилось несколько иначе. В «Тенетах» (http://www.sharat.co.il/teneta/) приняли участие не только любители, но и профессиональные литераторы, такие, как ДА Пригов или Б. Кенжеев, а произведения некоторых победителей конкурса были опубликованы еще до его окончания. Таким образом, выяснилось, что Интернет — вовсе не «отстойник» для недостаточно талантливых авторов, а, скорее, еще одно СМИ, предоставляющее свои «полосы» (очевидно, виртуальные) различным писателям, в числе которых есть и графоманы, и по-настоящему талантливые люди, и профессионалы, которые по каким-то причинам предпочли Сеть другим способам публикации. Кроме того, с каждым годом Сеть становится все более и более гуманитарной (на смену физикам и математикам, сидящим у компьютеров в своих университетах, приходят «вольные художники», выходящие в Сеть из дома), и, значит, литература, публикуемая на Сети, становится все разнообразнее.
Признание заслуг сетевой литературы привело к тому, что в этом году конкурс вышел нановый виток. Открывшийся в начале этого месяца по адресу http://wwwart.spb.ru/konkurs/ конкурс называется» Арт-Тенета—97». Благодаря Алексею Андрееву, литературно-художественному альманаху «Арт-Петербург» и журналу «Мир Интернет» удалось составить представительное жюри, куда вошли такие известные писатели, как Александр Житинский, Андрей Битов, Валерий Попов, Виктор Кривулин, Александр Кушнер. Председателем жюри стал Борис Стругацкий. Разумеется, не предполагается, что мэтры отечественной литературы будут сами прочесывать Сеть в поисках шедевров — для этого существует коллегия номинаторов: к 15 марта они должны будут выдвинуть несколько лучших произведений в каждой номинации, которые затем, аккуратно распечатанные, лягут на стол членов литературного жюри. Этот механизм служит вполне надежной гарантией, что никакое интересное произведение, напечатанное в Рунете, не минует участия в конкурсе — даже если номинаторы его пропустят, любой читатель может послать им письмо, предлагая выдвинуть текст, который считает достойным, в том числе и свой собственный.
Единственный недостаток — неизбежно выхолащивается «сетевая» составляющая литературы on line. Ведь даже если речь идет о «традиционном» произведении — романе или стихотворении, — способ его представления может играть достаточно важную роль при восприятии: точно так же по-разному воспринимаются написанный от руки и набранный в типографии текст. Иными словами, первые читатели напечатанных on line работ и члены жюри будут читать несколько различающиеся работы — хотя ни одно слово в них не будет изменено.
Что уж тогда говорить о «сетературе» — гипертекстах и интерактивных литературных играх, для которых в прошлогодних «Тенетах» были предусмотрены специальные номинации? Конечно, можно сказать, что в текущем году пока не появилось ни новых гипертекстов, ни новых игр, однако это не утешает. Скорее, наоборот, — это служит печальным доказательством того, что новые возможности, предоставляемые Интернетом, оказываются чрезмерными для тех, кто предпочитает использовать Сеть «по старинке» — все равно как если бы по телевизору показывали цветные картинки с позаимствованным из радиопередач звуковым сопровождением. Конкурс мог бы, напротив, способствовать развитию сетевой литературы, выделив ее в отдельные номинации.
Конечно, и сейчас еще не поздно создать дополнительное «сетевое» жюри, которое в рамках конкурса «Арт-Тенета—97» будет судить «сетературу». Хочется надеяться, что организаторы так и поступят, — и тогда конкурс перестанет быть простым интерфейсом между Интернетом и «реальным миром», а станет надежным индикатором положения дел в русской сетевой литературе.
Учредителями конкурса «Арт-Тенета» являются сетевой литературно-художественный альманах» Арт-Петербург» и конкурс русской сетевой литературы» Тенета». Соучредителями конкурса выступают журнал «Мир Internet», журнал сетевой культуры «Zhurnal.ru» и художественно-развлекательный сервер «Чертовы кулички».
Список номинаторов и членов жюри, а также подробные правила подачи работ на конкурс приведены по адресу http://www.art.spb.ru/konkurs/polgen.htm.
Текст был напечатан в «Русском телеграфе». В моем файле сохранилась приписка для редактора отдела культуры Петра Поспелова: «Петя, я очень прошу, чтобы этот бокс не выпал при публикации. Это, как сам понимаешь, важное дело, и я не хочу еще полгода разгребать обиды и обвинения в том, что я делаю кому-то избирательную рекламу:-) В крайнем случае их всех надо запихать в текст, что, на мой взгляд, не очень хорошо».
Приписка, вероятно, связана с тем, что в «Тенетах» всегда кипели страсти и копились обиды — вероятно, по причине изобилия литераторов, народа нежного и эмоционального. Сам я оказался там полуслучайно: когда я сделал свою первую домашнюю страницу (www.sharat.co.il/krok/), меня позвали в первое жюри, и я, таким образом, сразу оказался в компании отцов-основателей: Лени Делицына, Романа Лейбова, Мити Манина, Антона Носика, Валеры Колпакова и других. Я же привел в жюри Илью Кукулина, чтобы самому не судить поэзию. Впоследствии Илья стал одним из участников Вавилона и создателем журнала TextOnly — не говоря об Илюшиной офф-лайновой активности, включая работу в «Новом литературном обозрении».
Говоря о Кукулине и русском Интернете, нельзя не подивиться тому, что Москва — удивительно маленький город: в какой-то момент выяснилось, что Александр Гагин снял у Ильи квартиру. Если бы в Рунете была тогда светская колонка, можно было бы написать: «Главред журнала «Интернет» снял квартиру у члена жюри конкурса «Тенета». Особую комичность ситуации придавало то, что квартира была снята через агентство, и долгое время ни хозяин, ни жилец не подозревали, что время от времени играют в одной виртуальной песочнице.[13]
Делицын рассказывал, что создал «Тенета» в момент экзистенциального отчаяния, желая денег и славы. Денег не пришло, но славы образовалось достаточно. В одном интервью его спросили:
«Ты создал РУЛИНЕТ, целый виртуальный мир.
Ты создал его обитателей, один из них сейчас задает тебе вопросы.
Все это прерогативы Бога — создавать и населять миры.
Ты ощущаешь себя Богом?»
Скромный Делицын ничего не ответил.
«Тенета» стали главным детищем Делицына, а я от конкурса постепенно отходил, ограничиваясь тем, что время от времени писал про него в различные газеты и журналы, по мере сил популяризируя. Кстати, анонсированный в «Русском телеграфе» конкурс стал одним из самых скандальных: в нем победил «Низший пилотаж» Баяна Ширянова. Впрочем, это уже другая история.
4. «Низший пилотаж» Баяна Ширянова
«Время МН», июль 1998 г.
Когда говорят о русской литературе в Интернете, чаще всего имеют в виду собрания текстов классических и современных авторов, перепечатанные и выложенные на Сеть их поклонниками. Между тем несколько лет назад в Рунете (=русском Интернете) стали появляться журналы, публикующие специально предоставленные авторами стихи, рассказы, романы и эссе. Два года назад количество таких произведений достигло критической массы, и в результате возник первый литературный конкурс «Тенета», в жюри которого вошли издатели этих журналов и другие авторитетные в рунетовских литературных кругах люди.
Несмотря на то что возможностью опубликоваться на Сети раньше, чем на бумаге, обычно пользовались молодые и непечатавшиеся прозаики и поэты, среди участников конкурса оказались и известные литераторы, такие, как Бахыт Кенжеев и Дмитрий Александрович Пригов. Прошлой весной конкурс закончился, победители получили небольшие — скорее, символические — призы, а осенью 1997 года стартовал новый конкурс, названный «Арт-Тенета»: на этот раз к организаторам «Тенет» добавился сетевой альманах «Арт-Петербург».
В отличие от первых «Тенет», «Арт-Тенета» не делали ставки на возможное участие маститых литераторов в конкурсе. Вместо этого усилиями Александра Житинского было собрано жюри, основу которого составили известные питерские писатели, такие, как Кушнер, Кривулин или Валерий Попов. Председатель жюри — Борис Стругацкий, один из самых любимых на Сети авторов. Новый конкурс стал двухступенчатым: номинированные произведения сначала проходили предварительный отбор сетевым жюри (примерно совпадающим с прошлогодним «тенетовским»), а потом Большое жюри определяло лучших из лучших.
В прошлые выходные жюри закончило свою работу. Победители были определены в девяти категориях, а жюри отметило неожиданно высокий уровень представленных работ.
Произведения победителей будут напечатаны в различных журналах. Планируется также издание на CD-ROMe (хотя лично мне не совсем понятны резоны подобной публикации).
Однако умилительное зрелище единения новых технологий и литературы было омрачено скандалом, причиной которого послужил анонимный роман «Низший пилотаж», рассказывающий о жизни московских наркоманов, употребляющих «винт» — дешевый самодельный стимулятор на основе первитина. Автор скрылся за значимым псевдонимом Баян Ширянов и наполнил свою книгу галлюцинациями, грязным сексом и сквернословием. Подобный коктейль, выдержанный в традициях Уильяма Берроуза и Ирвина Уэлша, пришелся не по вкусу многим участникам конкурса и членам сетевого жюри. Еще до начала голосования по первому туру раздались требования убрать «Низший пилотаж» из числа номинантов: в противном случае недовольные грозили покинуть конкурс. После недели напряженных переговоров, то и дело становившихся достоянием сетевой общественности, конфликт был улажен, и «Низший пилотаж» остался — во многом потому, что его противники были уверены: роман даже не пройдет во второй тур.
Они ошибались: скандальная книга Баяна Ширянова не только дошла до Большого жюри, но и заняла первое место в категории «Повести и романы». Борис Стругацкий сказал в сетевой пресс-конференции, что хотя лично он не считает «Низший пилотаж» лучшим из представленных произведений, но этот роман — яркая, неожиданная и жестокая книга.
Как и в любом подобном случае, с решением жюри можно не согласиться (мне, например, жаль, что интересная вещь Д. Болотова «Роман Бо» заняла только третье место), однако надо признать, что из всех представленных на конкурс больших работ только роман Ширянова имеет шанс привлечь внимание далеких от Сети читателей и издателей — если не профессиональными достоинствами, то достаточно редкой в русской литературе смелостью и откровенностью. По крайней мере, ему обеспечена культовая слава в кругах, близких его героям, — хотя вряд ли ему удастся вызвать скандал в «реальном мире».
История» Низшего пилотажа» показала, что вопреки распространенному представлению о том, что Интернет отучает людей от литературы, именно в Сети возможен накал страстей, о котором в «реальной жизни» успели забыть со времен перестроечного журнального бума. Возможно, причина в том, что многие зачинатели Рунета покинули Россию в начале девяностых, законсервировав в себе настроения той поры. Возможно — в форме бытования литературы на Сети, где дистанция между автором и читателем сокращена по сравнению с обычным литературным процессом.
Тем же, вероятно, объясняются нешуточные страсти, кипевшие в оргкомитете конкурса. Их результатом стал «развод» — часть членов оргкомитета на следующий год будет делать конкурс на основе возглавляемого А. Житинским сетевого «ЛИТО им. Стерна», а часть — во главе с основателем «Тенет» Леонидом Делицыным — продолжит делать «Тенета», утратившие свою приставку «Арт». Остается надеяться, что в одном из этих конкурсов будут возрождены разделы, посвященные гиперлитературе и сетевым литературным играм — единственному, в чем бумажная литература по самой своей природе не может конкурировать с сетевой.
В статье не было написано, что «Низший пилотаж» обнаружил в Сети Максим Кононенко (Mr. Parker), делая поиск по слову «влагалище». С закрытого «Гласнетом» сайта ВадВада Гущина он перенес его к себе и потом предложил Антону Носику, бывшему одним из номинаторов «Арт-Тенет», номинировать роман. Как написано выше, роман вызвал бурные дискуссии среди номинаторов и участников конкурса. Алексрома и Митя Коваленин (переводчик Мураками, тогда еще почти никому в России неизвестного) потребовали его снять, возмущаясь не то матом, не то наркотиками, не то сценой воображаемого секса с участием детей. К ним присоединился сопредседатель «Арт-Тенет» Александр Житинский, опасавшийся преследований за пропаганду наркотиков.
Скандал с Баяном Ширяновым был не первым тенетовским скандалом. Чуть раньше в том же году Леонид Делицын пытался убедить меня снять номинированный мной абсолютно невинный рассказ Инны Райхман «Москва и москвичи», выложенный на сайте Эака Мая «База», о котором я позже расскажу подробней. Причина, как выяснилось, заключалась в том, что в рассказе были выведены какие-то реальные люди, связанные с scs/scr. Я этого не знал и рассказ снимать отказался, в результате во время скандала вокруг «Низшего пилотажа» требования убрать заодно и «Москву и москвичей» то и дело возникали, окончательно сбивая с толку участников.
Дальнейшая судьба «Низшего пилотажа» показала, что публикация в Сети не препятствует коммерческому успеху: изданный сначала ограниченным тиражом в издательстве Житинского, роман Ширянова был перекуплен издательством «Ad Marginem» и выпущен в свет в 2000 году. Теперь уже хорошо известно, что в скандальной раскрутке этому издательству нет равных — и в этом смысле они с Кириллом Воробьевым (настоящее имя Ширянова) хорошо подходили друг другу: незадолго до выхода романа в печать по Рунету распространилось сообщение о смерти Баяна Ширянова от передозировки первитином. Выяснилось, однако, что Кирилл Воробьев жив, а умер только «персонаж» Баян Ширянов. Впрочем, когда пришла пора давать интервью после выхода книги, он воскрес снова, и только отказ магазина «Библио-Глобус» продавать роман вызвал наконец-то столь милый сердцу Ширянова скандал. От этой истории у меня осталось довольно неприятное чувство. Мне кажется, никакие тиражи не стоят того, чтобы хоть один твой друг в течение хотя бы нескольких минут переживал то, что ты умер.
Так или иначе, «Низший пилотаж» оказался вполне успешной книгой, права на нее были выкуплены книжным гигантом «Эксмо», который и выпустил два следующих пилотажа — «Срединный» и «Верховный». Их я уже не читал: будучи активным защитником права Ширянова публиковаться и участвовать в «Тенетах», я никогда не был поклонником его творчества. Но, так или иначе, никто уже не вспоминает, что Ширянов начинал как сетевой литератор. Чего, собственно, и добивались отцы-основатели «Тенет», стремившиеся сделать Интернет одной из равноценных площадок для первых публикаций прозаиков и поэтов.
Что же касается самого конкурса, то с каждым годом он становился все больше и больше. Делицын так и не смог поставить его на коммерческую основу — и хотя время от времени у него появляются новые спонсоры, конкурс существует только стараниями самого Лени и последние пару лет не проводится. Я, впрочем, верю, что такой брэнд не может умереть.
5. «Антибукер» за интернет-публикацию
Екатеринбургский прозаик Александр Иванченко напечатал свою новую повесть в Интернете.
Мало-помалу «литературный Интернет» перестает восприниматься как пристанище для начинающих и/или графоманов. Процесс идет одновременно с двух сторон: не только писатели, начавшие с публикаций в Сети, уже довольно успешно печатаются на бумаге («Низший пилотаж» Баяна Ширянова), но и профессиональные авторы, которых привечают толстые журналы, избирают местом первопубликации Сеть. Первым заметным примером были «чеховские» рассказы Владимира Солоуха (частично напечатанные потом журналом «Октябрь») но здесь налицо был концепт (писатель писал по рассказу в месяц и «в режиме реального времени» их выкладывал). Недавняя публикация Александра Иванченко на сервере Марата Гельмана — другой случай.
Екатеринбургский прозаик Иванченко стал известен читающей публике еще в 1992 году, когда его роман «Монограмма» вошел в шорт-лист первого Букера, наряду с Сорокиным, Маканиным, Петрушевской, Горенштейном и Марком Харитоновым. Последующие его произведения (прежде всего «Автопортрет с догом») критика тоже не обходила своим вниманием, а толстые журналы (прежде всего родной «Урал») охотно печатали.[14] И вдруг Иванченко публикует в Сети повесть «Urbi et Olbi», сопровождая ее кратким предисловием, в котором объявляет, что размещает текст в Интернете «после безуспешных попыток напечатать эту статью[15] в ряде «демократических» изданий».
После знакомства с текстом повести Иванченко безуспешность попыток получает свое объяснение: «Urbi et Olbi» — довольно жесткий памфлет на шестидесятническую интеллигенцию, погрязшую, с точки зрения автора, в беспросветной пошлости, которая стала особенно заметна в описываемый период — с августа 1991 по 1997 год. Под легко узнаваемыми псевдонимами выведены Евг. Евтушенко, А. Вознесенский, А. Солженицын, А. Приставкин и многие другие. Можно понять редакции толстых журналов, которые не решились — или просто не захотели — портить отношения со старыми друзьями и постоянными авторами, хотя, возможно, и оценили мрачный юмор и полупародийный стиль Иванченко.
Можно было бы сказать какие-нибудь слова о «либеральной цензуре» и назвать выход Иванченко в Интернет обращением к новому самиздату — к той крайней мере, на которую шел в семидесятые годы автор, отчаявшийся опубликоваться официальным путем. Можно, однако, предположить, что если бы Иванченко захотел напечататься не в «демократических», а в «патриотических» изданиях, у него не возникло бы особых проблем с публикацией — однако в глазах «товарищей по цеху» он выглядел бы куда большим ренегатом. Интернет в этом смысле — существенно менее одиозный вариант, чем, скажем, публикация в литприложении к газете «День». В отличие от самиздата семидесятых, Интернет — идеологически нейтральная среда. Тем более что в качестве «издателей» выбраны Марат Гельман и Вячеслав Курицын, которых нельзя упрекнуть в приверженности «коммуно-патриотическим» ценностям.
Иванченко разыгрывает сюжет двадцатилетней давности (невозможность опубликоваться), но сюжет выходит смягченным, почти пародийно-сниженным. Странным образом это опять возвращает нас к теме его повести, больше всего напоминающей «Зияющие высоты» Зиновьева. То же обличение продажности и пошлости, те же маски, надетые на героев, тот же тип «честного одиночки» Бестыжева… Но повесть Иванченко выглядит куда мягче и безобиднее Зиновьева. Не потому, что сатира менее безжалостна, и даже не потому, что за подобные писания нынче не последует оргвыводов, — просто спустя четверть века после «Зияющих высот» Иванченко так и не нашел для своего памфлета новых героев. Зиновьев сводил счеты со своим поколением, а Иванченко рассчитывается с поколением «отцов». Все те же Евтушенко и Вознесенский да Солженицын, превратившийся из героического Правдеца в пародийного Крестовоздвижнера. Весь пафос «Urbi et Olbi» сполна укладывается в сентенцию Зиновьева «Когда людей насилуют, им кажется, что они способны на многое. Дай им свободу, и выяснится, что они не способны ни на что».
Между тем новое время выдвинуло новых героев, и, скажем, Виктор Пелевин с Владимиром Сорокиным могли бы стать прекрасными персонажами для подобного рода опусов. В этом смысле толстые журналы куда более органичная среда для сатиры Иванченко. По счастью, с каждым годом все больше читателей толстых журналов получают доступ к Сети — и потому не вызывает сомнения, что повесть Иванченко найдет своих поклонников. Но молодым любителям литературы из Интернета большинство персонажей «Urbi et Olbi» давно и основательно не интересны. Так что даже псевдонимов их никто разгадывать не будет.
Публикация «Urbi et Olbi» оказывается еще одним свидетельством того, что Интернет из пристанища программистов и маргиналов все больше и больше превращается в мультикультурную среду, где всему есть место: и «модной литературе», и текущему литературному процессу, и сатире на шестидесятников, и текстам самих шестидесятников.
Наверное, это первый текст в моей книге, к которому, собственно, нечего добавить по сути — да, в самом деле Интернет стал мультикультурной средой. Стоит сказать несколько слов о самом памфлете Иванченко. Выяснилось, что называется он «Купание красного коня» — во всяком случае, именно под этим названием он получил «Антибукера» и был в конце концов издан в составе авторского сборника Иванченко. Присужденный ему позднее «Антибукер» стал первым примером присуждения крупной (хотя и скандальной) литературной премии книге, опубликованной только в Сети. Лично я бы предпочел, чтобы премию присудили книжке получше и поинтересней, но, видимо, на тот момент судьба литературы в Рунете была такова, что на бумагу прорывались все больше тексты скандальные — такие, как памфлет Иванченко или роман Ширянова. Иванченко, кстати, «Антибукера» получить отказался.
Остается добавить, что, поскольку в то время я работал еще и начальником отдела культуры в «Вестях. ру», мне пришлось написать об этой публикации вторую статью. В качестве выноса к ней была цитата из Иванченко, которую и привожу, чтобы читатель мог лучше представить себе стиль «Купания красного коня»:
Трансплантация языка чужой эпохи на новую почву (при пересадке гибнет). Одни имена его сыновей должны уже были насторожить чуткого к пошлости читателя (дети ни при чем): Архип, Демьян, Серафим. Лучше бы он назвал их Арманд, Авангард и Рокамадур, или, на худой конец, Сексус, Нексус и Плексус, что ли, — по крайней мере, не так смешно и претенциозно.
6. Однословия Михаила Эпштейна
«Вести. ру», апрель 2000 г.
Наверное, Михаил Эпштейн был одним из первых — если не самым первым — профессиональным российским культурологом, пришедшим в Сеть. В 1995 году он сделал проект «Интелнет» и даже получил за него награду Лондонского Института социальных изобретений. Вместе с тем в Рунете он всегда выглядел несколько странно. Во-первых, высокий профессиональный статус в гуманитарных областях (преподаватель американского университета, автор семи — сейчас уже восьми — книг, член Союза писателей и так далее и тому подобное). Во-вторых, все-таки возраст: в этом году Эпштейну исполнится (исполнилось) полвека… Май Ивановичу Мухину, конечно, больше, но всем остальным, кажется, сильно меньше.
Короче, Эпштейн был чуть моложе американских шестидесятников, закрутивших этот самый Интернет, и сильно старше молодой шпаны, обустраивающей Сеть последние годы. Неудивительно, что он всегда сторонился русской Интернет-коммьюнити и существовал как бы сам по себе. Впрочем, не для того ли придуман Интернет, чтобы всем нам было уютно самим по себе?
Но вот 17 апреля Михаил Эпштейн представил свой новый проект, называющийся «Дар слова». Проект представляет собой своеобразный лист рассылки, на который раз в неделю Эпштейн шлет «слово недели» с определением, толкованиями, производными словами и примерами употребления.
СОЛНОЧЬ (с ударением на первом слоге, как в слове «полночь») — яркая тьма, черное солнце, сияние мрака. Образовано скорнением полуоснов от «солнца» и «полночи». «Ночь — это тоже солнце» — так говорил ницшевский Заратустра.
Солночь — это ночь, яркая и сияющая, как солнце, — черное солнце Апокалипсиса.
Сходный проект» A.Word.A.Day» действует в англоязычном Интернете — http://wordsmith.org/awad/gift.html. Однако слова и толкования, которые ежедневно высылаются подписчикам, общеизвестны и берутся из стандартных словарей.
Особенность проекта «Дар слова» в том, что ни одного из предлагаемых слов нет ни в одном из существующих словарей. Каждое слово создается автором проекта и передается всем подписчикам и читателям в свободное пользование. Новое слово может стать рефреном предстоящей недели, паролем в общении подписчиков, предметом дальнейшей рефлексии и литературного творчества.
В настоящий момент выслано уже три слова: однословие (заодно описывает жанр), сбывчивый (то есть обладающий свойством сбываться) и солночь (если не догадался, смотри анонс наверху). Слова емкие, трактовки длинные и убедительные, с примерами и пояснениями. Эпштейн обещает, что проект продлится год, и призывает всех подписывать друзей на лист. В результате за две недели количество подписчиков возросло человек на сорок… думаю, что не будет нарушением нетикета призвать и читателей присоединяться. Для этого надо послать по адресу russmnebemory.edu письмо с сабджем dar subscribe. Чтобы отписаться, надо, разумеется, послать письмо dar unsubscribe.
Приятных вам однословий!
Поскольку, как я и писал, Эпштейн — не какая-нибудь молодая шпана, а серьезный гуманитарный человек, у него и проекты основательные. Ну сколько бы продержалась такая рассылка, если бы ее сделал любой другой герой этой книги, особенно учитывая что денег за эту работу, насколько можно судить, Михаилу Эпштейну не платят.
Я, разумеется, не хочу сказать, что в Интернете все держится на деньгах, — я лучше многих знаю, что нет (взять хотя бы «Живой журнал»). Однако самыми долгоиграющими оказываются проекты, в которых авторы сменяют друг друга — то же манинское «Буриме». «Дар слова», в отличие от него, — проект все-таки авторский, хотя, верный духу Сети, Эпштейн привлекает к работе читателей.
Так или иначе, к сегодняшнему дню рассылка продолжает выходить, у нее чуть менее двух тысяч подписчиков, вышло 130 выпусков, из которых 45 — читательские, гостевые и конкурсные, а остальные написаны самим Эпштейном. Серьезный результат, что ни говори.
Однако рассылка — только надводная часть айсберга. За это время Эпштейн опубликовал несколько выпусков в «Комсомолке» и в «Новой газете»; еще 25 вышли в «Русском журнале». Раз в две недели на «Топосе» публикуется «Проективный словарь философии», родственный «Дару слова», а издательство «Русский язык» планирует выпустить весь корпус однословий в 2005 году.
К сожалению, лично я совершенно бесталанен в сочинении новых слов — а так бы хотелось придумать какое-нибудь слово для самого Эпштейна… скажем, «оснозуемый» — в смысле «основательный» и «непредсказуемый». Или «версебенный» — то есть «верный себе» и «невъебенный» (в смысле — «грандиозный»).
Нет, я же сказал — не умею я однословия составлять.
7. Футурологический календарь Линор Горалик
Накануне годовщины падения Останкинской телебашни журнал «Здравоохранение России» публикует данные об увеличении количества мужчин с проблемами потенции: разница за истекший год составляет 56 %. Этот трагический рекорд статья профессора сексопатологии Арсения Викторовича Ганина объясняет тем, что на бессознательном уровне россияне воспринимали телебашню как фаллический символ государства, и ее падение нанесло мужчинам сексуально-психологическую травму, сходную с результатом неожиданного исчезновения эрекции в ответственный момент.
Прочитали? Испугались? Ну а вот это понравится еще меньше:
К столетию со дня ядерной бомбежки японских городов Хиросимы и Нагасаки планировалась, по моде тогдашнего времени, инсценировка трагического события. В соответствии с планом, особо подготовленная маломощная ядерная бомба должна была взорваться во время церемонии памяти погибших на особом полигоне, в присутствии нескольких сотен тысяч зрителей со всего мира. Цель организаторов — напомнить человечеству об ужасах ядерной войны — была, к сожалению, достигнута совсем не так, как им хотелось: в результате ошибки бомба была сброшена на один из жилых районов Нагасаки. Устранение последствий катастрофы, в первую очередь — экологических, заняло более двадцати пяти лет. Число жертв достигло в общей сложности восемнадцати тысяч человек. В результате расследования шесть организаторов неудавшегося «черного юбилея» были приговорены к высшей мере.
Постойте-постойте, скажет читатель, какое еще столетие бомбардировки? Какая еще годовщина падения башни? Это же будет только в 2045 или хотя бы в 2001 году. И, кстати, какое еще падение? Башня вроде вполне устояла. Ах, это, наверное, фантастика.
В некотором роде — да. Что нам интересней всего в фантастике? Только не говорите, что сюжет, — в большинстве случаев он тривиален, построен по стандартной пропповской схеме (то есть у героя чего-то там нет, он за этим отправляется, помощники помогают, враги мешают, финальный поединок, хеппи-энд). Фантастику — футурологическую в особенности — любишь за детали. Я вот, например, с трудом могу пересказать сюжет «Нейроманта» — но что речь идет о так называемой «виртуальной реальности», я помню. И что их сеть образовывается путем подключения к ней нервной системы человека, тоже помню. И что если человека, когда он вошел в эту «как-бы-сеть», жахнуть наркотиком, появляются всякие побочные эффекты, тоже помню. Ну и так далее.
Иными словами, для хорошей фантастики нужно побольше деталей и поменьше сюжета. Лучше всего — одни детали. Мастером на такие вещи является Станислав Лем: в доброй половине его вещей все строится на наборе гэгов и гаджетов (то есть фантастических трюков и примочек), а сюжет чисто служебен. Впрочем, и у братьев Стругацких, которых я читал по молодости, тоже вычитывались всякие мелочи про историю будущего.
Ключевые слова сказаны: история будущего. Оба магических слова присутствуют в проекте Линор Горалик, о котором и идет речь. Его полное название: «Этот день вне истории: новости будущего прошлого». Представляет он из себя календарь знаменательных дат, написанный предположительно из четыре тысячи какого-то там года: на каждый день сообщается, что в этот день произошло знаменательного с 2001 и далее годов. Это и есть прошлое для будущего, описанного Линор.
Картина будущего получается пестрой, а структура напоминает «Хазарский словарь» Павича, то есть максимально приспособлена для гипертекстового представления. Отдельно радует возможность подчищать прошлое-будущее: скажем, теперь, когда башня не упала, запись от 29 августа можно спокойно стереть или заменить на другую. Скажем, такую:
2010. Этот день объявлен в России днем Устойчивости: десять лет назад фаллический символ страны, Останкинская телебашня, устоял, несмотря на многочисленные порвавшиеся тросы. За прошедшие десять лет, благодаря трудам профессора сексопатологии, академика Арсения Викторовича Ганина, установлено, что медитация на Останкинскую башню помогает в излечении от импотенции 85,7 % больных. Благодаря новой методике, разработанной в лаборатории Ганина, количество больных этой древнейшей болезнью удалось за десять лет сократить в полтора раза. Методика включает в себя просмотр видеокадров пожара на башне, символически осмысляемого как пожар чувств, мешающих нормальному функционированию организма, и завершающегося зрелищем праздничного фейерверка 2003 года, устроенного в честь возвращения Останкинской башни в строй. В ряде случаев в видеоряд рекомендуется включать широко известные кадры, изображающие человека, похожего на Дмитрия Шляпцева (чиновника мэрии Москвы, курирующего восстановление Останкинской башни) в компании трех несовершеннолетних элитных проституток.
Стиль у меня, конечно, так себе. Но трудно было удержаться. Так что на месте Линор я бы дал читателю возможность дополнять ее календарь своими собственными годовщинами — и тогда каждый мог бы выбрать себе прошлое-будущее по вкусу.
Линор Горалик, которой посвящена эта статья, — персонаж, по-своему легендарный. В контексте данной книги она должна быть прежде всего упомянута как известный сетевой журналист. Публикации в Zhurnal.ru, сотня с лишним статей в «Русском журнале», еще больше — в «Гранях. ру». Важно, однако, что многие статьи Линор — не столько статьи, сколько проекты. В «Русском журнале» она вела интертекстуально-постмодернистскую игру «е2-е8», в «Гранях» — знаменитый проект «Нейротика», в котором временами делала настоящую литературу из новостей, посвященных сексу, эротике и порнографии. К этому можно добавить ежемесячные заметки на ее собственной минималистской странице на Geocities, недавно объединенные в книгу «Недетская еда», и тогда станет окончательно ясно, что Линор в большой степени — проектно ориентированный человек В этом смысле «Этот день вне истории» — очень характерный пример: проект существовал, пока был интересен Линор, и в один прекрасный миг оборвался на полуслове, как однажды оборвутся «живые журналы», которые она вела от лица своей кошки и вымышленной шиншиллы.
В 2001 году Линор переехала из Израиля в Москву и в течение нескольких лет устроила несколько вполне офф-лайновых проектов, обживая новую территорию. В назначенный день она вместе с друзьями отправлялась по Москве разыскивать заранее спрятанные предметы («Предмет может быть любым — обнаженная фотография критика Курицына, белая обезьяна, кепка Лужкова, сорок использованных презервативов» — «Большая Московская Игра»), потом вместе с Максом Немцовым и Настиком организовала на Арбате акцию «Save The Пушкин»: Макс и Линор читали стихи Лермонтова (!), а Настик собирала подписи в защиту Пушкина. С Александром Гавриловым Линор устраивала благотворительный аукцион в поддержку зайцев Московского зоопарка в «Кофе-Ине» и — чуть позже — с тем же Гавриловым сыграла в театре «Doc» несколько спектаклей из цикла «Ангелы/Андроиды» — к сожалению, этот цикл остался незаконченным, как и «Этот день вне истории».
Помимо статьи в «Вести. ру», я написал о «Дне вне истории» в своем сетевом проекте «НасНет» — и не могу отказать себе в удовольствии привести еще несколько цитат — скорее из Линор, чем из себя.
Тексты, между прочим, хороши сами по себе. Они, что приятно, разные.
Есть — пугающие:
18 августа 2326 года — в Санкт-Петербурге в один вечер происходит 10 убийств: одиноких пожилых женщин зверски зарубают топором. Полиции удается установить, что все убийства были совершены одним человеком. Маньяк работал без помощников. Украшения, деньги и ценные предметы, находившиеся при жертвах, не тронуты. Не обнаружено следов сексуального насилия. Удалось установить, что из кошельков, по крайней мере, трех из десяти жертв было взято по десятикопеечной монете. Полиции не удалось объяснить это нелепое и зверское преступление или хотя бы составить психологический профиль убийцы. Преступник так и не был задержан.
Есть — совсем безопасные, но изобретательные:
2012 год — в годовщину смерти Мэрилин Монро в Милсуорси, штат Огайо, проходит гигантский перформанс под руководством Мацеуса Верони: две с половиной тысячи женщин, загримированных под Мэрилин и расположенных в шахматном порядке на поле для гольфа площадью в 5 квадратных километров, при скоплении 250000 зрителей в течение пяти минут прижимают ладонями к бедрам раздуваемые специальным оборудованием (содействие студии «Голдвин-Майерс») белые подолы. Таким образом великий художник почтил память великой актрисы.
Есть — неизобретательные, но пробуждающие воображение.
Так, 2 августа 3006 года умирает самый высокий человек за всю историю постшокового периода — анавитянин Дан Сулимаен (1 м 76 см). Что за шок и кто такие анавитяне, не объясняется, — и ты судорожно читаешь дальше, пытаясь это выяснить.
Недосказанность — главный прием Линор. Преступление так и не было раскрыто, никто не знает, почему заговорили животные 11 августа 2211 года, читателю не объясняют, зачем инопланетяне на 26 секунд похитили участников парада сексуальных меньшинств и что такое чхенская цивилизация.
Впрочем, «Этот день вне истории» и все прочие проекты, о которых я говорю, лишь приправа к тому, что, вероятно, является главным в жизни Линор — занятиям литературой (не уверен, впрочем, что она одобрила бы эту слишком пафосную формулировку).
Можно сказать, что я знакомился с Линор Горалик несколько раз — в 1996 году по переписке, в 2000 году лично в редакции «Поля. ру» и опять по переписке в 2001–2002 годах, когда, сидя в Америке, я читал ее малую прозу, позже вошедшую в сборник «Неместные». Первое впечатление было очень сильным — да мне и до сих пор кажется, что это как раз те самые слова, которые могут убить на месте.
Помню свой ужас, когда летом 2002 года я присутствовал в магазине «Библио-Глобус», где Линор читала «Электрификацию». Покупатели ходили вокруг, почти не обращая на автора внимания, а мне казалось, что мир должен немедленно сойти с ума. Прямо сейчас.
Мир, надо сказать, выстоял. А мы с Линор через месяц начали писать роман «Нет», который я считаю лучшим текстом, под которым стоит моя фамилия. Удивительно, что, пока мы писали свой роман, никто из нас ни разу не вспомнил об этой старой статье. Вот бы я удивился в 2000 году, если бы мне кто-нибудь сказал, что когда-нибудь стану соавтором Линор и фраза «Фантастику — футурологическую в особенности — любишь за детали» будет иметь к нам самое непосредственное отношение. Так что, немного покривив душой, можно сказать, что в результате сама эта статья оказалась предчувствием грядущего, «новостью будущего — прошлого».
Архив проекта лежит по адресу http://www.fuga.ru/days/.
8. Поможет ли утопия коммерции?
«Вести. ру», июль 2000 г.
На фоне ругани вокруг Napster'a и прочей музыки-онлайн настоящей идиллией выглядит положение дел в области литературы — даже очередное дело Сорокина/Иванова против Чернова не портит картины, потому что все больше писателей поворачиваются, так сказать, лицом к Паутине. На этот раз речь не идет о вкладывании текстов — простом, как у Мошкова, или сопровождаемом комментариями и разными прибамбасами типа тех, что обещает Акунин. Писатели придумывают и отрабатывают схемы взаимодействия с читателем.
Первая носит, скорее, финансовый характер и принадлежит человеку, чьему финансовому гению вполне можно доверять, — Стивену Кингу. Вдохновившись успехом онлайн-продаж рассказа «Верхом на пуле», Кинг задумался о том, как можно дистрибьютировать большой роман. Уже через два дня хакеры выложили текст «Пули» для бесплатного доступа (мне, правда, в свое время его не удалось найти), — и, если так пойдет с романом, финансовая привлекательность всей затеи резко упадет. И потому Кинг предложил вариант, выглядящий, с моей точки зрения, наиболее прогрессивным: текст выкладывается бесплатно, а читатель перечисляет деньги, если хочет. Признавая, что авторское право — зло, я не готов разделить радикальную точку зрения Вербицкого (авторы должны доплачивать читателям) и потому считаю, что нет ничего плохого в том, что автор живет на добровольные пожертвования поклонников — а ведь именно к этому сводится схема Кинга.
Вторая тонкость, предложенная автором «Мизери», — публикация романа «Растение» по главам. Дело даже не в том, что глава идет по доллару (учитывая объемы кинговских романов, нетрудно представить, сколько там глав!), а в том, что подобный способ дистрибьюции меняет саму структуру романа, возвращая его к временам романа-фельетона: главу надо завершать так, чтобы хотелось читать следующую.
Именно этот сюжет — про роман с продолжением — вскоре начнет разворачиваться и в «русском сегменте Сети». Известный фантаст Сергей Лукьяненко планирует публиковать на сайте книжного магазина «оЗон» «Прозрачные витражи» — новую повесть о Диптауне — тоже по главам, но, в отличие от Стивена Кинга, готов обсуждать дальнейшее развитие сюжета:
«Витражи» будут публиковаться на сайте «оЗон» еженедельными выпусками и, вероятно, корректироваться по ходу публикации. Вобщем-то, это старая литературная традиция — роман с продолжениями, так писал Диккенс и многие другие писатели. Просто вместо газеты у нас будет Интернет. И скажу честно: у меня есть завязка сюжета, есть несколько персонажей, есть предположения — как все окончится, но до конца сюжет не разработан. У читателей остается право голоса, возможность советовать, предлагать варианты развития сюжета, голосовать за ту или иную развязку повести. То есть — это будет в полном смысле слова интерактивный роман.
Вне сомнения, это самое интересное, что происходит в сетевой литературе. Вероятно, следует признать, что художественные гипертексты останутся экзотикой, и потому основные изменения в литературе будут связаны с изменениями способа распространения самых обычных линейных романов и повестей.
Статья была написана для читателей сетевого издания «Вести. ру», и потому в первом абзаце скороговоркой проговорены важные вещи, на которых пора остановиться чуть подробнее. Одним из самых острых вопросов, поставленных Интернетом, был вопрос о границах копирайта и о целесообразности сохранения этого института в нынешнем виде. Любители фильмов, музыки и литературы начали бесплатно распространять любимые произведения по Сети — с одной стороны, это было бескорыстное действие, нечто вроде «дай почитать любимую книжку товарищу», а с другой — наносило финансовый ущерб издательствам и прочим распространителям интеллектуальной собственности. Подробнее об этой проблеме мы будем говорить в главе, посвященной упомянутому выше делу Чернова/Сорокина, сейчас только скажем о Napster'e — специальном сетевом сервисе, который позволял меняться файлами через Интернет. Поскольку менялись они преимущественно записями музыки, история завершилась тем, что Американская ассоциация звукозаписи (RIAA) через суд добилась закрытия сервиса. На смену Napster'y пришли другие обменные системы, уже не имеющие собственных серверов, которые можно было бы закрывать. Борьба RIAA с бесконечно совершенствующимися программами для файло-обмена, типа Gnutella, Kazaa или Morpheus, длится по сей день — однако ясно, что выход из этой войны вовсе не в том, чтобы пересажать всех, кто бесплатно распространяет музыку, а в том, чтобы предоставить возможность скачивать музыку официально, что сейчас и пытаются с переменным успехом делать западные студии.
Статья, написанная мной четыре года назад, рассказывает как раз о попытках издателей решить подобную проблему применительно к литературе. Надо сказать, эти попытки пока неудачны: публикация романа Кинга была прервана на шестой главе, потому что уже после четвертой заплатили только 46 % читателей. Несмотря на то что и в Америке, и в России продолжают возникать сайты со свободным доступом к книгам (например, Baen Free Library), но сколько-нибудь заметных бизнес-схем, наследующих кинговской, что-то не видно. Максимум — продажа электронных книг.
Хотелось бы сказать немного о последнем абзаце моей старой статьи. В 1996 году я верил, что за гипертекстовостью — будущее литературы. Или, по крайней мере, одно из будущих. Через четыре года япризнал: единственное, что дала литературе Сеть, — новыйспособ распространения. Да и тот, как мы теперь знаем, оказался не слишком эффективным.
Интермедия: «Газета. ру»/«Вести. ру»
В «Газету. ру» меня завербовал Антон Носик В январе 1999 года, сразу после кризиса, он собрал команду журналистов — из Сети и из бумажной журналистики, — чтобы делать первую в Рунете ежедневную газету. Носик был ее главным редактором, а пригласил его на эту должность глава ФЭПа Глеб Павловский. Заказчиком выступал ЮКОС, которому «Газета. ру» и была передана летом 1999 года. Носик рассказывал, что на каком-то этапе шли переговоры о передаче домена вместе с редакцией, но Антона якобы отпугнула юкосовская бюрократия и анкета на шести листах, которую его попросили заполнить. Вернувшись с переговоров, Антон говорил, что почувствовал себя в атмосфере советского учреждения, и восклицал, что нет таких денег, за которые он согласится вернуться в Советский Союз. Дабы избежать подобного развития событий, в графе «служба в армии» Носик честно написал «вооруженные силы государства Израиль» и понадеялся, что этим достаточно напугал кадровиков ЮКОСа.
Может, на самом деле все было совсем по-другому, но так или иначе «Газету. ру» стал делать выходец из издательского дома «Коммерсант!» Владислав Бородулин, человек, до того в Рунете не замеченный. Новая «Газета. ру» оказалась одним из лучших онлайн-изданий, что помимо прочего показало: Интернет созрел для журналистики более традиционного типа.
Осенью 1999 года Носик запустил» Вести. ру» и» Ленту. ру», разделив темсамым аналитическую и новостную части старой «Газеты». Через год «Вести. ру» все-таки закрылись (редкое информационное издание переживает выборы, под которые создано), домен отошел сначала ФЭПу, а потом ВГТРК. Архив старой «Газеты. ру» лежит на gazeta.lenta.ru, а старые «Вести. ру» некоторое время жили по адресу old.vesti.ru. Помню, регистрируясь на каком-то круглом столе, мы с Паркером (ведущим рубрики «Русский POP») записались от издания «Олд. Вести. ру» и были страшно довольны собой. Нынче, впрочем, пришлось бы регистрироваться от «Вести. Лента. ру», поскольку архив переехал как раз на этот адрес.
Эти полтора года оставили о себе очень приятные воспоминания: каждый день утром надо было сесть за компьютер, прочесть свежие новости и быстро написать что-то вроде эссе. Как всякая рутинная работа, это дисциплинирует — и я до сих пор вспоминаю те времена с ностальгией. В память о них я помещаю здесь несколько материалов: статью об Антоне Носике (надо же ее куда-то приткнуть в этой книге), три больших текста, сделанных для журнала «Амадей» «по мотивам» моих публикаций в «Газете»/«Вестях», и, наконец, заметку, написанную мною после закрытия «Вестей».
Как можно видеть, по жанру большинство материалов являются комментариями, так что собственно комментариев на сей раз будет немного.
1. Антон Носик
«Неофициальная Москва», осень 1999 г.
Никогда не подозревал, что так чудовищно трудно писать статьи про старых знакомых.
Уже час я пытаюсь придумать, с чего бы начать статью: «Самый известный интернет-журналист Антон Носик родился в хорошей семье…», «Про молодость Носика ходят легенды…», «Когда я впервые увидел на кухне Димы Ицковича Антона, он…» или вот еще: «Не так-то легко учуять приближение славы…» (с намеком на фамилию героя и имя главного редактора НМ). За это время я скачал себе пару звуковых файлов в МРЗ-формате, связался с Носиком по Аське, чтобы уточнить ряд деталей («Как лучше назвать твою маму: славист, балканист, филолог или культуролог?» — «Старший научный сотрудник ин-та слоноведения и вулканистики, с начала 1990-х возглавляет Центр еврейского образования «Сефер»), позвонил по телефону, скачал новый скин к WinAmp'y… короче, ничего не придумал и решил написать все варианты сразу.
Итак: самый известный интернет-журналист Антон Носик родился в хорошей семье.
Отец — Борис Носик, автор первой русской биографии Набокова и Швейцера, отчим — самый известный в мире современный русский художник Илья Кабаков, мать — славист Вика Мочалова. В результате все детство Антона прошло среди московской богемы, и примерно к его тридцатитрехлетию известный искусствовед Иосиф Бок-штейн смог написать воспоминания, условно называемые «Когда был Носик маленький»:
Антоша всегда был вундеркиндом, это как-то было понятно всем окружающим. Я осознал это, когда наблюдал за тем, как восьми лет от роду он писал бесконечные романы на русском, английском и французском языках. Ввиду дефицита бумаги в 70-е годы Вика, Антошина маменька, вынуждена была вставлять в пишущую машинку рулоны туалетной бумаги, которая, впрочем, тоже была в дефиците.
И дальше — тоже по лучшим канонам жанра: «Его комментарии всегда ставили взрослых в тупик», «непринужденное обхождение стало важным качеством взрослеющего Антоши» и так далее.
Про многих можно такое вспомнить, но мало про кого есть кому вспоминать.
Про молодость Носика ходят легенды, которые не всегда удобно предавать гласности.
Антон учился в медицинском, пил водку и интересовался девушками… из этих компонентов нетрудно составить гремучий коктейль. В результате, получив диплом хирурга, Носик подался в Израиль, где из врача превратился в журналиста.
Писал тогда Носик про экономику, и весь русский Израиль зачитывался его статьями. Одна из легенд гласит, что Антон сорвал израильским банкам план выдачи жилищных ссуд русским иммигрантам, развернув в прессе разъяснительную кампанию: мол, недвижимость все равно подешевеет, а вас, пользуясь бумом, обдирают как липку. Во всех версиях легенды ему предлагают огромные деньги, чтобы он прекратил писать свои статьи; деньги он либо берет, либо нет, но статьи продолжает писать все равно. Счастливый финал: часть иммигрантов ссуду не берет, недвижимость, вместо того чтобы подешеветь, дорожает в несколько раз. Пострадавшие, разумеется, считают Носика виноватым в их несчастьях. Как обтекаемо написал еще один израильский экс-патриант Александр Шерман, «прогнозы не оправдывались, но Носика любили все равно».
В 1996 году Носик совершает еще один крутой поворот: он внезапно меняет тему своих журналистских штудий. В газете «Вести» Антон завел ежедневную рубрику «Наши сети», посвященную, как читатель уже мог догадаться, Интернету. С гордостью Носик говорит, что это было первое русскоязычное ежедневное обозрение Интернета. К этому моменту Антон уже достаточно давно занимался Сетью, состоял в «Гусарском клубе», где был известен под ником «Эмигрант», владел сервером под названием www.sharat.co.il (sharat, собственно, и значит на иврите «сервер». Так, во всяком случае, говорит Носик, а сам я не в курсе). На Шарате Носик за большие деньги делал сайты крупным израильским фирмам. В свои сети Антону удалось уловить, в частности, Государственный банк Израиля и Музей Израиля, но, видимо, этого ему было мало — и в конце 1996 года он переключается на чистую интернет-журналистику, плавно перейдя от «Наших сетей» к «Вечернему Интернету», ежедневной колонке, положившей начало эпидемии веб-обозрений.
Когда я впервые увидел на кухне Димы Ицковича Антона, он выглядел замерзшим и чужеродным в суровом российском климате. Он только что приехал из Израиля и, чтобы не забывать историческую родину, надел кипу, которую, по утверждению очевидцев, в Израиле отродясь не носил. Итак, Носик являл себя во плоти московской интернет-элите в редакции Zhurnal.ru. Сегодня это выглядит даже трогательным: все последующие годы Антон оказывался в основном в компании конкурентов Журнала (сначала Cityline/Netskate, потом ФЭП), но тогда Рунет был еще достаточно мал и конкурентные отношения почти не мешали дружеским. Правда, первые тучи уже сгущались на горизонте — и не без участия Носика.
«Вечерний Интернет» выходил на сервере «Ситилайна», первого московского провайдера, поведшего агрессивную и жесткую рекламную политику. Люди, которые стояли у истоков этого дела, были старыми друзьями Антона. Носик рассказывал, как один из них позвонил ему в Израиль на мобильник и сказал, что хочет заняться интернет-провайдингом.
— Я тут же сказал ему, что надо взять Тему Лебедева и Ивана Паравозова. И еще до того, как я доехал до квартиры, он перезвонил мне и сказал, что обо всем договорился.
Особый шик этой истории в том, что в Израиле запрещено говорить за рулем по мобильнику.
«Ситилайн» был, наверное, первым местом в Рунете, где журналистам платили заметные деньги. Антон получал за «Вечерний Интернет» много… даже по меркам докризисного 1997 года. Но работа того стоила — Антон ежедневно собирал на своей странице несколько тысяч читателей. Фантастическая цифра для тех времен!
Именно тогда Носик и проявил себя как патологический трудоголик, способный писать ежедневно по десять страниц текста в «ВИ» и еще по паре статей в неделю в бумажные издания. Одна из легенд гласит, что все это время он сидел на чудовищных стимуляторах… впрочем, такое всегда говорят про трудоголиков. И та какая разница, от чего возникают возбуждение и аддикция — от алкоголя, работы, секса, кокаина или калипсола?[16] Вероятно, Интернет возбуждал его не хуже наркотика, и временами казалось, что «Ситилайн» посредством Носика втянул в себя весь Рунет, с кокаиновым присвистом исчезнувший в виртуальных безднах «Вечернего Интернета».
Именно во времена «ВИ» определилась роль Носика в Рунете. В этом достаточно идеологизированном пространстве он занял странное положение плавающего центра. С одной стороны, он был заинтересован во внешних инвестициях и тем самым в создании положительного имиджа Интернета в России. Поэтому он осуждал отдельные случаи хакинга, объяснял всем, что Сеть вовсе не порнографична по своей природе, и вел сложные закулисные игры с различными бюрократическими организациями. С другой стороны, Носик был плоть от плоти раннего Рунета, с его культом матерщины, флейма, наркотиков, экстремизма и русской литературы. Не случайно одним из первых ресурсов Носика, получивших большую известность, были мемориальная страница Иосифа Бродского, сделанная через несколько дней после смерти поэта, а другим — vaginal page, посвященная результатам поиска в Lycos по слову pizda. Вылезали все сплошь домашние страницы всяких иммигрантов из Восточной Европы с соответствующими фамилиями. Мне особо памятен Jonothan Pizdets. В свое время именно Носик выдвинул на конкурс «Арт-Тенета» нашумевший роман Баяна Ширянова «Низший пилотаж», с его дешевыми наркотиками, матерщиной и грязным сексом (кстати, первые «Тенета» хостились все на том же Шарате).
Странное положение Носика, словно колеблющегося между экстремизмом и благопристойностью, легко объяснимо. В русской Сети Носик повторил путь героев андерграунда восьмидесятых, успешно вписавшихся на телевидение и в издательский дом «Ъ». Будь он старше на пять — десять лет, тоже мог бы стать Александром Тимофеевским или Сергеем Шолоховым, но теперь места в офф-лайне были заняты, и ему оставалась только Сеть. Во многом это двойственное положение способствует его популярности: те, кого возмущают такие ходы Антона, как демонстративный взлом счетчика «Рамблера» в 1997 году, примиряются с Носиком благодаря его радениям за цивилизованные отношения в Сети, а те, кому претит его конформизм, готовы простить ему высокие заработки и здоровую журналистскую продажность за Баяна Ширянова и вполне либеральное отношение к авторскому праву.
Не так-то легко учуять приближение славы, и уж тем более трудно сказать, когда внутрисетевая известность перешла в широкую офф-лайновую. Публикации в прессе, от «Итогов» до «МК», конечно, сыграли свою роль: Антону удалось стать рупором Рунета. Изнутри было хорошо видно, что Носик пристрастен. Но то — изнутри. Похоже, он легко обыгрывал всех своих соперников, используя тонкие провокации (наподобие того же взлома «Рамблера») и умело манипулируя читателем путем все новых и новых разделений (между «Ситилайном» и «Нетскейтом», между собой — независимым журналистом и собой — автором «ВИ» и так далее). Стороннему человеку разобраться в этих хитросплетениях было фактически невозможно, и только крики конкурентов «Ситилайна», обвинявших компанию в демпинговании, нечестной конкуренции и намеренном введении в заблуждение пользователей, позволяли предположить, что здесь что-то не так Но, к слову сказать, Носик никогда не был владельцем «Ситилайна»: тут с него взятки гладки. А что писал для них, так и что? Мало ли кто для них писал…
Вдобавок Носик блестяще пользовался приемом неответа. Скажем, фраза «X никогда не покупал компанию Y» означает, что переговоры идут полным ходом, но бумаги еще не подписаны. Читатель же уверен, что Носик сказал: о продаже компании Y человеку X никогда и речь не шла. Сам виноват, читать надо внимательнее. Подобная тактика была на удивление эффективна, и потому альянс Носика с Фондом эффективной политики, возглавляемым Глебом Павловским, выглядит более чем закономерным.
В 1999 году Носик появляется на страницах бумажных изданий уже не автором, а героем статей. Став в январе главным редактором первой ежедневной онлайн-газеты «Газета. ру», он из охотника за новостями наконец-то превратился в ньюсмейкера. В сентябре «Газета» сменила владельца, Носик сделал новостное агентство «Лента. ру» и в октябре запустил точный клон «Газеты. ру» — «Вести. ру». Так его сетевая жизнь замкнулась: от израильских «Вестей» к «Вести. ру».
Написав эту статью, я послал ее Носику — по дружбе и чтобы избежать фактических ошибок. Носик заметил, что в Израиле действительно нельзя говорить по мобильному в машине, но в тот раз он не был за рулем. Мы, впрочем, решили это оставить, в качестве легенды. Вероятно, в благодарность Носик присвоил мне звание своего официального биографа, о каковом звании я, честно говоря, и не просил. Правда, после выхода статьи Антон прочитал ее еще раз и возмутился пассажем:
Какая разница, от чего возникают возбуждение и ад-дикция — от алкоголя, работы, секса, кокаина или калипсола? Вероятно, Интернет возбуждал его не хуже наркотика, и временами казалось, что «Ситилайн» посредством Носика втянул в себя весь Рунет, с кокаиновым присвистом исчезнувший в виртуальных безднах «Вечернего Интернета».
Отсюда, сказал Носик, следует, что он, Носик, любит кокаин. А он, Носик, не любит кокаин.
В предисловии я опрометчиво пообещал написать в этой книге о том, кто из ветеранов Рунета какие наркотики любит или не любит, но как-то пока находились темы поинтереснее. Впрочем, раз слово дадено, нельзя не воспользоваться случаем, чтобы восстановить справедливость: прошу не понимать процитированный абзац в том смысле, что Антон Носик любит кокаин. Насколько я помню, он всегда утверждал, что нет, он не любит кокаин.
Следующие три материала были написаны для журнала «Амадей» в качестве краткого отчета о моей работе в «Газете. ру»/«Вестях. ру» в течение 1999 года. Первый из них замышлялся как обзор важных событий 1999 года, и потому все оригинальные названия заменены на информативные.
2. Избранные места
1999 год «Амадей», 1999 г.
Для меня этот год был знаменателен тем, что я принял участие в смелом эксперименте: начиная с февраля — марта я каждый будний день писал заметку в некое виртуальное (в смысле — существующее только в Интернете) издание, называвшееся сначала Gazeta.ru, а потом Vesti.ru. Таким образом, все культурные события были мною освещены в режиме реального времени. И потому в качестве календаря я решил отобрать несколько своих статей — разумеется, подсократив их и подредактировав.
В клубе «О.Г.И.» прошел вечер поэта Бахыта Кенжеева
Седой и косматый Кенжеев пришел с молодой рыжей девушкой, получил в качестве гонорара бутылку «Ливадии», которую не спеша потягивал весь вечер. В кулуарах успел рассказать историю под условным названием «Как меня кинули в Алма-Ате».
Некоторое время назад Кенжеев очутился в родном городе Алма-Ата, где вместе с братом, до сих пор там проживающим, познакомился в кафе с двумя молодыми людьми, какими-то старыми знакомыми брата, сейчас торгующими фьючерсами или еще чем-то. Молодые люди предложили вечером встретиться в мастерской кого-то из местных скульпторов или художников. Кенжеев пришел — но, увидев, что кроме него с братом, хозяина и двух торговцев фьючерсами никого нет, приуныл, предчувствуя недоброе. Предчувствия скоро оправдались: один из молодых людей достал исписанный лист бумаги и сказал:
— Можно я задам вам несколько вопросов?
— Да, пожалуйста, — ответил Кенжеев, приготовившись услышать вопросы о том, сколько стоит масло в Канаде и как туда переехать насовсем. «Провинциалы», — подумал он без любви.
Юноша заглянул в бумажку и сказал:
— Ну, начнем, пожалуй, с этого. Не кажется ли вам, что концепция времени у Хайдеггера принципиально отличается от концепции времени у Мандельштама? Для одного из них время — внешний поток, а для другого…
Кенжееву оставалось только извиниться за подозрения. Даже сейчас, рассказывая об этом, он был совершенно счастлив.
Мэрилин Мэнсон сделал предложение Рози Макгоун.
Мэрилин Мэнсон, певец, в своем псевдониме объединивший имя самого знаменитого секс-символа с фамилией человека, считающегося «главным сатанистом» шестидесятых, решил жениться и 14 февраля сделал предложение актрисе Рози Макгоун, доказав, что можно сколько угодно себя называть сатанистом, а свой сингл — «Я не люблю наркотики, но наркотики любят меня», но в какой-то момент звездно-полосатая культурная начинка потомка пуритан дает о себе знать: ты делаешь предложение своей девушке не в Вальпургиеву ночь, а на день св. (!) Валентина и, вместо того чтобы, по де Саду, призвать любимую убить свою мать, послушно и радостно бежишь знакомиться с будущей тещей. Да, если подумать, Мэрилин Монро и Чарли Мэнсон — это так старомодно и, по большому счету, трогательно. Уорхол мог бы нарисовать их парный портрет. Второй сюжет связан с самой Рози. Более всего памятная широкой аудитории по триллерам «Фантомы» и «Крик» (если помните, ее защемило дверью гаража — с летальным исходом), она вошла в кино, сыграв главную роль в картине Грегга Араки «Поколение судного дня» — одном из самых кровавых и мрачных фильмов девяностых, воплощении подросткового кошмара, в котором двух героев-тинов (Эми и ее дружка) соблазняет демонический Ксавьер Ред с черепом на перстне и ужасающе-прекрасными татуировками. Кассовые аппараты все время выбивают 6,66, кровь льется рекой, в конце фильма банда неонацистов отрезает герою член, и Рози с Ксавьером остаются вдвоем. (Неудивительно, что после съемок в таком фильме Рози может приводить к мамочке кого угодно!).
Нетрудно видеть, что Ксавьеру в фильме Араки отведена роль змея-искусителя со всеми библейскими подтекстами. И потому знакомство и возможный брак главной героини фильма с главным поп-сатанистом Америки представляется еще одним проникновением искусства в жизнь. Иными словами — выбирай фильмы, в которых снимаешься, — может быть, это фильмы про тебя.
Хочется пожелать молодым счастья и крепкой американской семьи: с яблочным пирогом, семейным адвокатом и распятием на стене.
Сид Шоу выиграл право на имя Элвиса Пресли.
Теперь я знаю, что такое настоящая слава. Это не когда тебя узнают на улице. И не когда ты можешь ничего не делать и жить на проценты с былого величия. И даже не когда тебя включают в школьную (университетскую) программу. И — вопреки подозрениям коллеги Курицына — не когда тебя включают в кроссворды.
Слава — это когда твое имя может стать торговой маркой.
Английский бизнесмен Сид Шоу (Сид Вишез + шоу-бизнес? Надо надеяться, что это псевдоним) выиграл в Верховном суде Великобритании дело, заведенное на него Elvis Presley Enterprises. Дело в том, что Сид Шоу уже 17 лет держит в Лондоне магазинчик «Elvisly Yours», где торгует сувенирами, связанными с покойным музыкантом. Разумеется, наследникам «Короля» это не дает покоя — и особенно они взъелись, когда сувениры Сида Шоу стали продаваться буквально у них под носом, в Мемфисе.
В марте 1997 года ЕРЕ подали на Сида Шоу в суд — и вот суд признал, что имя Элвиса является общественным достоянием и не может считаться торговой маркой. Стоя на ступенях суда в знакомой по открыткам и постерам элвисообразной позе, Сид Шоу сказал:
— Я горд тем, что доказал: Элвис принадлежит всем нам. Элвис — часть нашей истории, нашей культуры.
Чуть выше мы сказали, что слава — это когда твое имя может стать торговой маркой. Теперь можно добавить: настоящая слава наступает, когда твое имя уже не может стать торговой маркой.
Отменен концерт группы KISS.
Как всякое массовое чувство, культурная ностальгия вызывает омерзение. К сожалению, омерзение это не спасает от ностальгии тебя самого. Таким образом, культурологические наблюдения над обществом в который раз оборачиваются наблюдениями культуролога над самим собой.
Пока ностальгические чувства вызывало то, что я любил двадцать лет назад, я терпел. Но когда развешенные по всему городу афиши группы KISS стали вызывать у меня меланхолическую задумчивость и желание рассмотреть их поближе, я понял: предел морального падения достигнут.
Впрочем, в моем сознании группа KISS не отделима от общей атмосферы начала восьмидесятых — с воем глушилок, самиздатом и очередями. Картина стала полной, когда концерт отменили «в связи с ухудшением российско-американских отношений».
Вот он, ностальгический запах! Вдохнем его полной грудью, впитаем всеми порами, вслушаемся всеми ушами. «Агрессоры НАТО», «народ Сербии поднялся как один»… что там еще в запасе? Слово, как любят подчеркивать поэты, — настоящее магическое оружие. Принято считать, что они имеют в виду поэтическое слово — но, как мы видим, слово газетной передовицы тоже может сработать: потому я склонен полагать, что отмена концерта KISS (вряд ли по инициативе принимающей стороны) объясняется именно этим магическим влиянием слов. Музыканты — или их менеджеры — испугались, хотя вряд ли кому-то пришло бы в голову на рок-музыкантах выместить свое недовольство политикой Североатлантического альянса. Просто знакомые лингвистические формулы вытащили из забвения заржавленную тень железного занавеса.
Теперь ностальгия по-настоящему правит бал: нам сначала напомнили про группу KISS, а потом, как в старые годы, все отменили. Еще бы парочку продуктовых очередей на Москву — и глядишь, к поколению тридцатилетних вернется юношеская гиперсексуальность.
Начался суд над Авдеем Тер-Оганяном.
Художник Авдей Тер-Оганян был обвинен в оскорблении чувств верующих. Во время выставки «Арт-Манеж» он разрезал несколько бумажных икон, приобретенных им в церковной лавке в Софрино, был задержан, выпровожен с выставки и обвинен на основании статьи УК Несколько месяцев не стихают споры об акции Тер-Оганяна.
В свое время я выступил скорее с осуждением, чем с одобрением акции Тер-Оганяна. Мне казалось, что использование предметов, связанных с трансцендентной стороной бытия, в художественных и политических целях, по крайней мере, не особо интересно. Я даже признавал, что подобные действия вызвали бы у меня больше понимания, если бы Авдей был не художником, а еретиком или сатанистом. Я приводил в пример Тер-Оганяну дзенского учителя Танку, который, как известно, сжигал статуи Будды, чтобы согреться. Для меня тут важно, что мастеру дзен позволено то, что не позволено художнику. Если и делать такое, то не в качестве художественного жеста.
Однако перспектива трехлетнего заключения за проведение не очень остроумной и тактичной художественной акции заставляет меня заступиться за Тер-Оганяна. Все-таки он делал это не в церкви и не на улице, а на выставке, в маркированном пространстве. Можно сказать, что очень немногие верующие могли это видеть, и потому все действия Тер-Оганяна оскорбляют не верующих, а объект их веры. То есть Бога.
За оскорбление религиозных чувств нескольких человек три года российской тюрьмы — слишком жестокое наказание. Но, возможно, за оскорбление Бога — слишком мягкое. Потому что даже Верховный суд — все-таки не Высший. И с последовательно религиозной точки зрения Господь, оскорбленный выходкой (акцией) Авдея Тер-Оганяна, сам подберет ему меру пресечения.
Майкл Джексон дал интервью газете «The Mirror»
Интервью, данное Майклом Джексоном, много лет избегавшим контактов с британской прессой, разочаровывает. Он сообщал, что скорее даст себе отрезать руку, чем обидит ребенка, и что он хотел бы всем помочь. И этим он похож на принцессу Диану, которая была второй матерью Терезой. И его, Майкла, подругой, которая часто звонила ему ночью и исповедовалась в своих горестях.
В четко структурированном мире Джексон занимает положение, ускользающее от всяких жестких дефиниций и классификаций. Он негр? Белый? Голубой? Зеленый? Не знаем. Он сделал операцию, чтобы мы ничего не могли понять про его расу. Он общался с детьми, чтобы мы ничего не могли понять про его ориентацию (любит он мальчиков или девочек? Или и тех и других? И если да, то как он их любит?). Он изображает оборотня в известном клипе и возит с собой свою огромную статую. Он — воплощение медиатора, посредника — между полами, расами, живым и неживым, человеком и животным. Донна Харуэй сказала бы, что он — киборг.
И вдруг — обычная лажа про дружбу с леди Ди, царство ей небесное. Будто дружба с коронованной особой что-то может ему прибавить. Это принцесса Диана должна была бы гордиться дружбой с ним. Или — в крайнем случае — можно было бы рассказать всю эту историю (звонила… исповедовалась…), если бы леди Ди звонила ему после смерти. Уже с того света.
Ведь настоящий посредник — всегда посредник между жизнью и смертью. Между живыми и мертвыми.
Нарисуй своего Сальвадора Дали.
В Испании арестован Джон Питер Мур, работавший личным секретарем Сальвадора Дали в последние годы жизни художника. Мура обвинили в изготовлении 10 000 поддельных литографий Дали. Почти все они были пронумерованы и подписаны художником. И ни один эксперт не заподозрил подделки. Учитывая, что продавались литографии по тысяче с лишним долларов (все-таки литографии, что поделать), нетрудно подсчитать, сколько наварил на этом Джон Питер.
А теперь главное. Выяснилось, что, хотя литографии были новоделами, все подписи Дали были подлинными.
Оказывается, незадолго до смерти Дали на всякий случай надписал 350 000 (прописью: триста пятьдесят тысяч) чистых листов бумаги. Утверждается, что он достиг удивительной скорости в 1800 автографов в час. Иными словами — подпись в секунду. Попробуйте сами — и вы получите еще одно подтверждение тому, что Дали был очень трудолюбивый человек.
Что же подвигло Дали на подобную экстраваганцу? Первая причина очевидна: художник очень любил деньги и не мог удержаться. Гениальный способ избавить себя от лишней работы — только подписать, а остальное пусть делает секретарь. Вряд ли его волновало, что там будет после его смерти. (Точнее, что будет тут.) Но больше хочется верить, что у Дали была и другая причина.
Вдруг на старости лет Дали вспомнил, что когда-то начинал не как Главный Сюрреалист, а как член группы художников-сюрреалистов, провозглашавших конец буржуазного искусства. Они надеялись, что творчество перестанет быть уделом избранных и станет доступно всем. Сам Дали предпочел коллективному творчеству — индивидуальное. Но, может быть, перед смертью, двигаемый ностальгическими мотивами и понимая, что всех денег уже не заработать, он решил создать триста тысяч заготовок, позволяющих любому, кто способен управляться с литографическим оборудованием, создать «произведение Сальвадора Дали».
Джон Питер Мур израсходовал лишь малую часть: свыше трехсот тысяч работ Дали еще ждут своих авторов.
Умер Марио Пьюзо.
Сэмми «Бык» Гравано, босс семьи Гамбино, выходя из кинотеатра, где он впервые посмотрел «Крестного отца», сказал: «Может, для кого-то это вымысел, но для меня — это наша жизнь». Если так, братки трех континентов должны были бы собраться в Америке, где Марио Пьюзо, сделавший для их респектабельности больше, чем кто-либо другой, получил от Костлявой предложение, от которого не смог отказаться. Он, в натуре, умер.
Сейчас, перечитывая биографию Пьюзо (родился в 1921 году, вырос на «чертовой кухне» в Нью-Йорке, воевал на фронте, написал два хороших романа, разошедшихся малым тиражом, и задумал написать бестселлер, чтобы заработать денег), я обратил внимание, что этот решительный шаг Пьюзо предпринял, когда ему было уже сорок пять.
«О! У меня еще до фига времени до мировой славы», — подумал я.
Но как проходит слава мира, я уже знаю — спи спокойно, Марио, и если ангелы, как мечтал Воннегут, организованы по принципу мафии, они будут рады принять тебя в свой сонм.
Последний концерт Псоя Короленко перед отъездом из Москвы.
Только те, кому не везет в жизни, ходят на большие концерты на «Горбушку» или — упаси Господи! — в еще более цивильные места. Там много народу, там душно, там музыканты, которых можно увидеть и по ТВ и которых — поэтому — лучше было бы слушать минимум пять лет назад. Те, кому в жизни повезло, знают ходы в небольшие клубы, на камерные концерты, где, несмотря на объявления, все равно собираются только свои.
Полтора часа Псой никак не мог разойтись в полной мере, а потом сказал, что пора заканчивать, потому что он ночью уезжает в Питер и скоро поезд. Тут-то все и началось.
Он пел еще полтора часа, изредка объявляя: «еще две песни — и все». Публика, оставшаяся к этому моменту, была из старых поклонников, знала все песни наизусть, танцевала, подпевала, требовала «Дядю», «Чертово колесо» и «Азербайджанский». Псой и музыканты из «Нечеловеческой музыки» демонстрировали новый аттракцион — караоке, во время исполнения «Больше не греши» обходя зал с микрофоном и предлагая петь вместе с/вместо автора. Так я исполнил свою мечту и без слуха и голоса прорычал в микрофон:
Что-то в разговоре не склалось,
Просто так потрахаться пришлось.
Было именно так, как должно быть на настоящем концерте: полное единение. Представление шло по всему залу. Незнакомая азиатская красавица Мила танцевала так, что мужчины забывали смотреть на сцену. Зрители кричали, едва не перекрывая мощные динамики. Псой проходил в зал, обнимал знакомых, прощался — и снова шел петь. Все было уместно: танцевать, выпивать, петь, флиртовать…
Это был лучший концерт года.
На улицу все вышли истерично-возбужденные. Кто-то подошел к Псою: «Мне тут приятель только что сказал, что вот, мол, не довелось застать живого Галича, Окуджаву видел всего разок — а тут живой бард, да еще и уезжает навсегда в Америку». Псой дернулся и начал объяснять, что обязательно вернется. Все его заверили, что не сомневаются.
В самом деле — мы его здесь ждем, что ему делать в Канзасе?
Микки Руни прорекламировал crush video.
На самом деле ветеран Голливуда призвал к запрету так называемых crush video — видеофильмов, в которых женщины давят ногами крыс и других мелких грызунов.[17]
Жестокость по отношению к животным — действительно неприятная вещь. Но и призыв Микки Руни — вещь амбивалентная. Например, я до прочтения соответствующего материала понятия не имел о существовании подобного видео, а теперь знаю, что есть люди, которые возбуждаются при виде женщин в туфлях на платформе или высоких каблуках, топчущих крыс, мышей и насекомых.
Это вызывает скорее интерес, чем осуждение. Лично я склонен осуждать любое убийство, но при том все равно не могу сбросить со счетов доводы защитников краш-видео: мол, нападки на их продукцию лицемерны, пока мы живем в обществе, где существуют бойни и мясокомбинаты, а рыбалка и охота — респектабельная форма отдыха.
— Вы можете убивать сколько угодно ради еды, спорта или моды, но если вы убиваете ради сексуального удовольствия — это уже нарушение табу.
Это — сильный довод. При многих убийствах давно уже не идет речь о пользе и необходимости; но редко идет речь об удовольствии. Можно сказать, современное общество в неявной форме практикует запрет на удовольствия вообще — будь то удовольствия сексуальные или, скажем, наркотические. Но, мне кажется, было бы неверно сводить практику краш-видео только к проблематике «удовольствия».
Если задуматься, краш-видео — профанация жертвоприношения. Женщина-жрица приносит в жертву множество мелких животных, приглашая множество зрителей, сидящих перед телевизорами, к ритуальной оргии. Идея о связи смерти, секса и жертвы здесь проявляет себя как никогда — и возникновение crush video лишь подтверждает, что изгнанные в дверь архаические практики неизбежно возвращаются в окно.
В данном случае — в окно телеэкрана.
Умер Генрих Сапгир,
Известие о смерти Сапгира застало меня в пестрой разновозрастной компании. Вдруг выяснилось, что все были с ним знакомы. Кто-то вспомнил, как в бытность детским издателем покупал у Сапгира права на какой-то (так и не вышедший) текст, как классик, словно обычный человек, торговался и — как обычный же человек — оживился при появлении бутылки коньяка. Кто-то рассказывал, как по дружбе привел Сапгира в школу к своему сыну — и школьники вдохновенно читали на память «Принцессу и людоеда», а довольный автор ими дирижировал. И когда все уже перешли к обсуждению любимых стихов, одна дама вдруг сказала: «Генрих Вениаминович умел сделать так, чтобы женщина кончила от поцелуя. Прямо на улице».
Стихи останутся. А что стихи? Такого Сапгира, о котором вспоминали мы, больше не будет. Добродушного и доброжелательного. Вдохновенно читающего стихи. Выделяющегося в любой толпе. Никогда больше не увидеть его среди слушателей на вечере какого-то поэта, которого на фоне сапгировской славы смело можно назвать и начинающим, и неизвестным. Не встретишь ни в «Авторнике», ни в «Георгиевском клубе», ни в Чеховской библиотеке. Как выяснилось, он был едва ли не самой заметной частью московского литературного пейзажа. Московского пейзажа вообще. И даже умер как-то по-московски — в троллейбусе.
При виде него в голову всегда лезли какие-то анималистские мегафоры: не то Умный Кролик, не то Довольный Коn, не то его собственный пудель. Тот самый, который, и уже не здесь.
Б. Акунин — это Г. Чхартишвили.
Так должна была называться статья в газете «Ведомости», в которой самый модный детективщик раскрывает своей псевдоним.
Эта история волнует еще и потому, что позволяет сыграть в известную игру «поиск инварианта»: то есть того, что против авторской воли просачивается во все его тексты. Вряд ли возможно на основании таких исследований раскрыть псевдоним, но если автор уже известен, можно узнать что-нибудь о нем.
Вот например: Чхартишвили известен не только как переводчик, но и как автор исследования «Писатель и самоубийство» — и действительно, самоубийств в романах о Фандорине хватает, но почти все — кроме того, которым открывается «Азазель», — оказываются фальшивыми и инсценированными. Что-то это, конечно, значит — не ясно только, что именно.
Можно, например, сказать, что у Достоевского почти в каждом романе кто-то кончает с собой — но у него на самом деле, а у Акунина — нет. Это можно интерпретировать так: ФМ — подлинник, а Б. Акунин — имитация. То есть самоубийство выступает как бы критерием подлинности. Кириллову понравился бы такой поворот сюжета.
Или вот еще: учитывая обещания Акунина создать из книг о Фандорине многогранник, можно предположить, например, что цикл завершится добровольным уходом Эраста Петровича из жизни — и тогда круг замкнется. Конечно, заявив такой прогноз, я провоцирую Чхартишвили (сейчас пошлю ему ссылку на статью) — но в любом случае пусть либо прекратит в каждом романе инсценировать самоубийства, либо концептуализирует этот мотив.
Еще можно сказать, что раскрытие псевдонима — тоже вариант самоубийства. Тем более что самоубийство Бога — часть мифа о смерти и воскрешении. И, таким образом, после статьи в «Ведомостях» Б. Акунин умер и воскрес в облике Г. Чхартишвили. (Писатель — Бог для русского читателя, давно известно.)
3. Никита Михалков как скрытый суфий
Амадей, зима 1999 г.
В свое время я долго думал, предавать ли эту историю огласке. Но, когда понял, что рассказал ее уже нескольким десяткам человек, стало ясно, что умолчать о ней было бы неисполнением моего профессионального журналистского долга. И потому я решился поведать читателям «Газеты. ру» то, что я назвал «Правдой о Никите Михалкове».
3 августа я напечатал в этой газете историю о том, как в один из дней Московского кинофестиваля журнал «Искусство кино» и дирекция кинофестиваля организовали круглый стол под призывным названием «Интеллигенция — за социализм?». Тогда мне опрометчиво показалось, будто мне есть что сказать на эту тему (прежде всего о неправомочности самой постановки вопроса и его неактуальности), и к тому же часть организаторов просила меня посетить мероприятие. Я посетил.
Первым выступал председатель Союза кинематографистов и глава ММКФ Никита Михалков. Речь его была выразительна, хотя на первый взгляд предсказуема, как речь любого человека, занимающегося политикой. Мое внимание привлек один фрагмент, который я, к сожалению, не смог записать на месте, а за прошедшую неделю он неизбежно фольклоризовался. И потому я заранее прошу прощения у четырех стихий и у Никиты Сергеевича за неизбежные искажения, которые мне, как увидит далее читатель, особенно досадны.
Михалков рассказал следующую историю (при чтении желательно представлять себе Никиту Сергеевича в натуре — с вальяжным голосом, усами, жестами и прочее):
— Был я недавно на ярмарке [говорит о традициях русских купцов, об их честности и богобоязненности]. И вижу, стоит такой мужичонка, в простой такой застиранной рубашке, и держит в руках такой лист железный. «А это, грит, Никита Сергеевич, броня. Которую ни один снаряд не пробьет. До 2004 года». Вот ведь наши Кулибины, наши Иваны Ползунковы в таких условиях… [долго говорит об условиях и талантах русского народа]. Захожу я за перегородку, а там другой мужичонка стоит, в такой футболке обычной, и держит болванку железную. «Что это?» — спрашиваю, а он мне отвечает: «Это, Никита Сергеевич, снаряд, который любую броню пробьет».
Тут я замираю, потому что ожидаю услышать что угодно — о том, что лучшие наши таланты заняты в области производства вооружений, о патологической лживости русского народа, о его озорном уме, склонности к розыгрышам, юморе, который, несмотря на тяжелые условия, и так далее. Но вместо это слышу:
— И я смотрю им в глаза — и я им верю. Я чувствую, они говорят правду. Что этот снаряд действительно пробьет любую броню. Кроме той, конечно, которую ни один снаряд не пробьет до 2004 года.
Тут я замираю вторично, чувствуя, что столкнулся с умом, намного превосходящим мой собственный. Я бы не удивился, если бы Михалков без паузы продолжил: «Я чувствую, они говорят правду. Что эту броню до 2004 года действительно не пробьет ни один снаряд. Кроме, конечно, того, который пробьет любую броню».
Подобные истории рассказывают мастера дзен. Вспоминая внешний вид Михалкова, я склонен, однако, считать его не мастером дзен, а тайным суфием. Тем более что и его лихая джигитовка, продемонстрированная в фильме «Сибирский цирюльник», наводит на мысль о краях скорее мусульманских, чем буддистских.
На первый взгляд эта история — анекдот. Но мы-то знаем, что многие анекдоты — это деградировавшие притчи. Этот анекдот — притча недеградировавшая. Согласно Идрис Шаху, каждая притча имеет семь смыслов, раскрывающихся на разных степенях посвящения. У рассказанной Михалковым мы рискнем указать на несколько возможных значений. Первое из них связано с медитацией над известным вопросом: «Может ли Бог создать камень, который Он не сможет поднять?» В притче Михалкова в качестве Бога выступает русский народ и на вопрос дается твердый ответ: «Да. Бог может создать камень, который Он не может поднять, чтобы потом легко поднять его».
Второе значение связано с критикой рационалистического правила исключенного третьего. По обычной (рационалистической) логике один из двух мастеров должен безбожно врать — но нет, оба говорят правду.
Я волнуюсь, что, исказив слова Мастера, я, возможно, невольно исказил другие смыслы этой притчи. Так, для меня до сих пор непроясненным остается смысл числа «2004», а также таинственной фразы, сказанной Председателем СК чуть раньше:
— В эти годы мы вместе с ребенком выплеснули много всего полезного.
P.S. Вышедший текст вызвал неожиданную дискуссию, когда главный редактор «Газеты. ру» Антон Носик прорекламировал его на закрытом листе рассылки «ЕЖЕ». С некоторым изумлением я понял, что большинство написавших мне и на лист свои отзывы не совсем верно поняли то, что я хотел сказать.
Превалировали две точки зрения: я обстебал Никиту Михалкова, и я хотел его обличить. Леонид Делицын обратил внимание на то, что я упоминаю дзен и суфизм, то есть вписываю Михалкова в восточный контекст, в противовес западному. Мол, Кузнецов хочет сказать, что Михалков толкает Россию на Восток.
Борис Лифановский предположил, что мне просто было не о чем больше писать:
«Михалков, наверное, массу других более интересных вещей сказал. А в этой фразе человек ну явно оговорился или запутался в собственном глубокомыслии — и черт с ним. Нет, почему-то нужно было именно этот бред размусолить на две страницы».
Сомнамбулист Чезаре отметил, что современная броня — «это никакой не «лист железа», это сложная многослойная конструкция толщиной сантиметров в 20–50, которая состоит не только из металлических сплавов, но и из продуманно расположенных небольших зарядов взрывчатки (для предотвращения кумулятивных взрывов)».
Больше всего меня порадовало интертекстуальное изыскание того же Делицына, в котором он нашел литературный подтекст михалковской притчи: «Я надеюсь, что для подписчиков ЕЖЕ не секрет, откуда взялись броня и снаряд. Они пришли из романа Жюля Верна «Из пушки на Луну». Там Капитан Николь делает броню, которую никто не может пробить, а Барбикен — снаряды, которые всегда эту броню пробивают. А потом они дружной семьей летят на Луну».
С сожалением должен признать, что мне, вероятно, не удалось выразить свою мысль ясно. Я ни в коей мере не хотел обстебатъ или обличить многоуважаемого Н.С. Михалкова. Я честно хотел выразить свое восхищение человеком, который способен не дрогнув говорить то, что говорит Михалков.
Я вообще люблю странных людей. Один мой знакомый несколько лет находился в психоделическо-эзотерической связи с кроликами: покупал их изображения, выучивал наизусть стихи о них, видел их в кислотных путешествиях, брал к себе пожить домой и так далее. Другой мой знакомый рассказывал: «Вчера я не пошел на работу и прекрасно отдохнул. Посмотрел у себя дома пять фильмов и заснул счастливым под «Вспомнить все». Работал он, надо сказать, кинокритиком. Третий мой знакомый прекрасно умел изображать идиота — не хуже персонажей еще не вышедшего тогда фильма Ларса фон Триера. Четвертый придумал Бурашку — смесь Чебурашки и Буратино. Пятый…
Ну и так далее. Короче, я люблю людей, развивающих в себе необычные навыки: в качестве отдыха смотреть по пять фильмов в день, любить кроликов, пускать слюну из уголка рта, придумывать странные игрушки и тому подобные вещи, не сулящие мгновенной прибыли. Будь у меня знакомые, которые сочиняли бы проекты тоннеля от Бомбея до Лондона, я бы их тоже очень любил.
Никиту Михалкова трудно назвать моим знакомым. Но меня радует, что, несмотря на высокий социальный статус и достаточно просчитываемое поведение, он находит в себе силы (или, если угодно, «не может удержаться, чтобы не») говорить такие чудесные вещи, как те, что я цитировал выше. Причем говорение таких вещей не является главной компонентой его имиджа (как у Жириновского) — как раз тогда это было бы неинтересно. Рассказывание таких историй — явное хобби. Типа кроликов и Бурашки. И, как кролики и Бурашка, наполнено глубоким и сокрытым от меня смыслом.
Таким образом, повторюсь еще раз, целью моей статьи было не обстебать и не обличить Михалкова, а, наоборот, выразить свое восхищение.
4. Киркоров — это Летов сегодня
«Амадей», зима 1999 г.
Одним из достоинств Интернет-журналистики является возможность получить отзывы на свои творения. Говорят, в советское время редакции журналов были завалены мешками с письмами и просьбами прислать фото любимых артистов. Я этого, к сожалению, не застал, а письма, приходящие в нынешние бумажные издания, лично ко мне отношения не имели. Однажды, впрочем, в «Premiere» пришло чудесное письмо на мое имя, где хвалили меня и Стаса Ростоцкого, а некоего X, напротив, ругали: «Он, похоже, вообще не смотрит фильмы, про которые пишет». Особую пикантность ситуации придавало то, что X был моим стандартным псевдонимом, который ставился, когда на странице оказывались четыре мои рецензии подряд. Разумеется, я сам не мог различить кто что из нас писал… но читатель был проницательней: X являлся (и, собственно, является) виртуальным персонажем и, разумеется, вообще не смотрит фильмы.
Не то в Сети. Там отзывы приходят быстро и обильно. Иные, на мой взгляд, приятней читать, чем породившую их статью. Поэтому прошу считать нижеприведенный текст просто информационной вводкой к завершающим полосу письмам.
Панк не мертв! И число его приверженцев, пророков и мучеников множится год от года. Благодаря Интернету мы узнали, что в их числе не только небритые и волосатые рокеры или бритые и безволосые тинейджеры, но и такая звезда отечественной эстрады, как Мистер Алла Пугачева — сам Филипп Киркоров!
Панку есть место не только в гаражных студиях, подвалах и подпольных флэтах. На днях неизвестные выложили в Сеть запись того, что поет в головной микрофон на «фанерных» концертах Филипп Киркоров. То есть он прыгает, кричит «спасибо!», раскланивается и принимает цветы от поклонниц, а в микрофон двигает губами, стараясь совпадать с тем, что играет из динамиков. Как честный человек, он пытается повторить то, что спел раньше в студии. Ему не хватает дыхания. Голос, видимо, тоже не выдерживает нагрузок. Часть слов он пропускает, часть бубнит под нос. Впечатление очень сильное. Я бы даже сказал: гораздо сильнее, чем от любой другой песни Киркорова.
Слушая одного из самых высокооплачиваемых артистов нашей эстрады, невольно вспоминаешь письмо в газету после столетней давности «Музыкального ринга» со «Звуками МУ». Старушка-пенсионерка писала: «Я посмотрела в глаза Петру Мамонову: немолодой уже человек, а так кривляется на потребу публике. Как ему, наверное, тяжело!» Слушая эти записи — лучшие записи Филиппа Киркорова! — ловишь себя на той же мысли: «Как ему, наверное, тяжело!». А вы бы, между прочим, попробовали петь, прыгая по сцене и то и дело спускаясь в зал.
По большому счету, это настоящий панк — с «грязным» звуком, срывающимся голосом, выпущенными словами. Категория качества — не про панк писана, голос и слух — не для выкормышей Макларена. В лучших образцах панка через взвизги и фальшиво взятые ноты пробивается боль и горечь невозможности трансцендентного прорыва. Достаточно вспомнить, как тот же Мамонов запинается на самых, казалось бы, спокойных песнях, а Летов в «Прыг-скок» просто орет «ААА!!!», двух слов не может сказать, не заикаясь, и совсем теряет дыхание, доходя до «над деревьями под могилами ниже кладбища выше солнышка». Панк — по крайней мере, русский панк — это песни о невозможности. Невозможности души покинуть тело, невозможности достижения абсолюта, невозможности самого абсолюта в той жизни, которой живешь.
Удивительным образом все это чувствуется в концертной записи Киркорова — и даже все попсовые операторские приемчики и длинноногие девушки на подтанцовках не заставят об этом забыть. Когда Киркоров «на бис» исполняет припев «Единственная моя!», в голосе его звучит подлинно летовское отчаяние, а пение напоминает то самое прыг-скоковское бормотание. Можно, конечно, сказать, что отчаяние Киркорова имеет другую природу, нежели отчаяние Летова: Киркоров просто осознает, что он плохой певец, неспособный спеть «вживую». Оставим это злопыхателям и лучше вслушаемся в слова:
Единственная моя,
С ветром обрученная,
Светом озаренная,
Светлая моя.
Существует мнение, что Киркоров всегда поет об Алле Пугачевой, его «зайке». Это не должно нас обмануть: в данном случае Филипп, конечно, завывает о далекой и недостижимой алхимической возлюбленной, связанной с двумя Божественными Стихиями — воздухом и светом. Отчаяние в его голосе — это крик невозможности достичь слияния с Ней.
Зачем же теперь заря,
Звезды падают в моря,
И, срывая якоря,
Прочь летит душа моя.
Это — конец. Звезда Полынь падает на море, муха наконец-то отодралась от липкой бумаги, душа отлетает прочь. Пальцы свело, голову выжгло, тело вынесло. Душу — вымело.
Рекламный слоган статьи был: «Филипп Киркоров — это Егор Летов сегодня», и, как и следовало ожидать, откликнулись в основном поклонники Летова… хотя и от поклонников Киркорова я был бы рад письму. Видимо, их в Сети меньше, или они просто менее креативны.
Один за другим пришли три письма, одно другого приятней, и я воспроизвожу их один в один, со всеми особенностями орфографии и пунктуации.
Некто Sanjok Dohlyj (alex_dead@***.net) написал:
Это же что за х…ю ты пишешь? И ведь знаком с творчеством И.Ф. Летова, а все равно повернулась рука написать такое! Мудак! Что же, по-твоему, Егор тоже кошельком поет? А в другой раз ты напишешь, что Янка — Пугачева? И вообще, сравнивать одного человека с другим — тупо, тем более настолько разных людей. Нам, панкам, дико читать такие мерзостные вещи, ты наплевал на Игоря Федоровича, сравнив с ним это говно. Вот сам же пишешь — фанера, а у Летова ты фанеру слышал? Короче, даже больше и писать не хочется, глупо это все. Честные и совершенно бескомпромиссные песни Летова невозможно сравнить с конъюнктурным спермопусканием мужа Пугачковой.
И подписался
Следующим был «Max» (mufff@*****.ru):
Привет…
Автора!!! Автора блин!!! Статейки этой сраной, повезло бля, что виртуально, а узал бы бля что такое ПАНК…
И наконец, достойно завершил линию панка Вик (qpq@****.ru):
Материал крут… ебн в…, обосрать Киркорова — святое дело, но хули обсирать панк, помещая его в данном контексте — это ж не хрен собачий! Завидная манера мерзавца — что угодно считать чем угодно… Из вашего лона киркоровской жопы панка вообще не должно быть видно… Как оригинально — столкнуть в соседстве К. и панк… и тем, и другим вставить… скадал, нахуй, успех… Блядство это! Классическое журналистское блядство, происходящее от недостатка культуры…
Душу — вымело…
Мне особо понравилось про «лоно киркоровской жопы». Долго думал. Яркий, в самом деле, образ.
Любителям детективного жанра могу сообщить, что все три письма пришли в течение часа — и хочется представить трех панков, которые, сгрудившись у одного компьютера, по очереди шлют мне проникновенные письма. Впрочем, может, они друг с дружкой даже не знакомы…
Последнее письмо уже не поднимало тему Летова. И за Мамонова автор не обижался.
Предложенный им поворот сюжета поверг меня в трепет и волнение.
Кирилл Пестов (kpestov@*******.com.ar) писал:
Я, в общем-то, не знаю, кто такие Мамонов, Макларен и Летов. Но я слышу начало:
«Этот город скользит и меняет название…»
Башлачев, короче говоря. Вот что пришло в голову, когда послушал микрофонные записи Киркорова.
Тут уж я почувствовал себя давешним панком. Типа в следующий раз у него Алла Пугачева Янкой окажется, а Анита Цой — Виктором Цоем. И как он умудрился не знать Летова и Мамонова? Только посмотрев на адрес, я понял: судя по всему, читатель мой живет в Аргентине.
Все-таки велики дела Твои, Господи! На свете, оказывается, есть панки, ставящие отточия в матерных словах, называющие Егора Летова по имени-отчеству и попрекающие других недостатком культуры. Только для того, чтобы узнать об этом, стоило написать статью.
Тут все-таки нельзя обойтись без небольшого комментария. После этой статьи мне пришло еще одно письмо от человека из Аргентины, где он пояснял, что фразу «Я, в общем-то, не знаю, кто такие Мамонов, Макларен и Летов» следует понимать как «Я знать не желаю, кто такие…» — потому что, разумеется, на самом деле он их всех знает, и Летов даже у них концертировал в Буэнос-Айресе.
Вот ведь как судьба повернется: никогда не знаешь, что узнаешь. С тех пор так и представляю себе стоит Игорь Федорович на сцене, крутом все пьют матэ и читают Кортасара и Борхеса, а он все ходит и ищет мертвее себя.
5. На закрытие «Вестей. ру»
«НасНет», осень 2000 г.
«Вести. ру» существовали год, а до того еще полгода примерно те же люди делали «Газету. ру». И каждый день я должен был чем-то заполнять рубрику «Культура». Заполнил я ее несколькими сотнями собственных статей — не считая пары десятков, написанных под псевдонимами. Еще где-то полсотни статей я заказал другим авторам, но так или иначе каждое утро я вгонял текст в подготовленную форму, дописывал к нему три краткие новости со ссылками или без оных — и посылал Юле Миндер и Юле Березовской, с которыми было так приятно работать, что мне не хватает их существенно больше, чем скольких-то там долларов зарплаты. Иными словами — образуется пустота.
Однако это личное. Спросим себя лучше о другом: какую пустоту заполняли «Вести. ру» и что будет заполнять ее теперь? Понятно, что речь не идет о том, что «Вести» были ежедневной газетой — ежедневных онлайн-газет теперь много, взять хотя бы новые «Вести»; речь идет о какой-то другой функции. Когда «Газета»/«Вести» создавались, казалось, что большинство участников воспринимали их как неплохой заработок… собственно, даже очень неплохой по меркам Сети-99 (напомню, только что прошел кризис, и далекий рост NASDAQ мало кто примерял на себя). Однако сейчас, когда старых «Вестей» больше нет, ясно, что у них обнаружилось еще одно свойство: это было издание, в значительной степени делавшееся ветеранами Рунета.
Рунет — образование молодое, и поэтому слово «ветеран» звучит немного смешно. Но издание, дизайн которого делал Тема, главным редактором которого был Антон, в «основном составе» были Норвежский Лесной и Леха Андреев, а во вспомогательном — Гагин, Настик, Шерман, Паркер и ваш покорный слуга, невольно вызывает в памяти Zhurnal.ru. He хватало только Вербицкого, Горного, Лейбова и Делицына. Последнему, кстати, предлагали поучаствовать, но он отказался в чью-то пользу из непонятных мне идеологических соображений.
Самое смешное, что Носик наверняка не собирался «возрождать» ZR, скликать старую гвардию и тому подобное. Он просто собрал вместе людей, про которых знал, как они будут работать и чего от них ждать. В результате получилось действительно беспрецедентное издание, в котором некоторая не обязательность материалов вытекала не из низкого профессионализма авторов (что иногда бывает заметно в других ежедневных газетах), а из самого их набора и общей концепции. Собственно, именно размытость концепции, сводившейся, по большому счету, к тому, что Интернет — это то, о чем пишут Гагин/Настик, а культура — то, о чем пишет Кузнецов, и привела к закрытию газеты: провалы становились все заметнее (не хватало театра, литературы, психологии…), приходилось вводить новые рубрики. К тому же нельзя было все время выезжать на одних и тех же авторах. Понятно, почему редакция так гордилась Тучковым и Курицыным — людьми, пришедшими из офф-лайна и идеально вписывающимися. «Газета»/«Вести» были изданиями колумнистов — но набрать колумнистов на две с лишним дюжины рубрик, разумеется, было невозможно. В результате первоначальная идиотическая чистота («Интернет — это то, о чем пишет Настик») размывалась и газета становилась все аморфнее. И естественным путем умерла.
Нет ничего более естественного для духа русского Интернета середины девяностых, чем это определение темы через автора/издание: сетевая культура — это то, про что пишет «вестник сетевой культуры» Zhurnal.ru, Интернет — то, о чем пишет «Вечерний Интернет», и так далее. В 1996–1997 годах Рунет был адамическим миром, где, ткнув пальцем в любой объект, можно было дать ему имя и быть почти уверенным, что оно за объектом закрепится. Так возникли веб-обзоры и веб-дизайн (понятие, куда менее известное в Америке, чем в России… и уж точно более известное в России, чем дизайн просто: не бывает сайтов без веб-дизайнера, а магазинов без дизайнера — пруд пруди).
Сами того не ведая, «Вести. ру» стали продолжателями этой традиции: частично из-за набора авторов, частично из-за идеи Носика («ты же все равно всем этим, занимаешься, будешь заодно и нам писать»), позволившей со сравнительно небольшими инвестициями привлечь в газету звезд и обеспечить ей высокую популярность.
Именно место «продолжателя традиций» старого Рунета оказалось вакантным после закрытия «Вестей», и непохоже, что кто-то из инвесторов захочет выделить на его создание деньги: опыт новой «Газеты. ру» показывает, что существуют более эффективные способы создать популярное онлайн-издание, чем покупка «звезд».
Вероятно, не случайно в последнюю неделю существования старых «Вестей» возник проект, собравший под своей крышей едва ли не всех тех, кто делал ZR (за исключением разве что Вербицкого). Это Bagatelles, обычно называемый просто look.down (зеркало, кстати, живет по адресу look.novikov.com): ежедневная подборка афоризмов, присланных Вике теми, кому она разрешила их себе присылать. В проекте участвуют Антон Носик («yahoo я посвятил народу своему»), Александр Гагин («b2b, b2с и 2cb») и огромное количество других людей, про которых все давно уверены, что они настолько погрязли в корпоративных делах и зарабатывании денег, что за бесплатно и слова не напишут. Ан нет, как мы видим. Все тут — в том числе даже Куб, без которого «Журнала. ру» не было бы и о существовании которого большинство моих читателей, я думаю, даже не догадывались до появления «Интер(акти)вью» с ним.
Бесплатность, на мой взгляд, — едва ли не самое главное качество Bagatelles. Именно она превращает всю затею в забаву, в дело необязательное — то есть ни к чему не обязывающее. Тех, кто делал Zhurnal.ru, уже нельзя объединить общим делом, потому что они и так делают общее дело, называемое Рунет, — их можно объединить только безделицей. Потому что эти люди еще помнят время, когда слова «Рунет» не было, а сам он этим и был — безделицей, забавой взрослых шалунов.
Раз уж эта заметка попала сюда, грех не сказать несколько слов о Bagatelles, который, хотя и в полсилы, существует и по сей день. Его основательница и вдохновительница Вика (та самая, которую все знают без фамилии… тоже форма настоящей славы, к слову сказать) говорит, что его убил ЖЖ. Бессмысленные буквосочетания b2b, b2с и 2cb означают business-to-business, business-to-client и 4-бром—2,5-диметок-сифенилитамин. Первые два — бизнес-схемы, популярные в то время в Интернете, последнее — наркотик, синтезированный Александром Шульгиным, тоже популярный в описываемое время.
Помимо уже процитированных, моя память сохранила всего несколько афоризмов. Один из них принадлежит все тому же Носику — «чем больше денег, тем меньше в них радости», другой посвящен все той же теме — «деньги не пахнут только для тех, кто их и не нюхал» (AlexSYS).