— Ну?..
Додик уставился на Иванова.
— Прости… — тихо-тихо прошептал он.
— Не понял?! — повернулся к нему Борис.
— Я про тебя плохо подумал… прости, Боря… я…
— А ты не рассказывай, — прервал его Иванов, — бывает. На лбу не написано… понял? Ну, куда с этим? А народ просто вымирает! Ржёт!.. Продай, продай! А продам — так вообще никто не увидит… и выставить не выставишь, понял?! То против формализма воюют, против абстракционизма, да ещё мягкий знак в него впиливают! А это ж наше! Исконное! Русское! А как чумы боятся и на меня шикают, мол, Иванов, не дури, ты что, не понимаешь? Не понимаю, мать их…! А уже настучал кто-то… начальство косится… чего-то намекает… хорошо, что сгоряча-то не сиганули туда… в альманах этот… всё равно бы тут никто его не увидел, а что для истории останется — да, х… с ней, с историей! Её ещё столько раз перепишут! Если б эта Клио знала, какую породу продажных тварей на свет выпустила! — Додик буквально замер… ведь только вчера они то же самое говорили с Николаем! — Что толку публиковать там — всё равно здесь, не читая, осудят и с землёй сравняют…
— А ещё, знаешь, клятву я свою вспомнил, — тихо добавил Иванов и стал складывать листы, — ну, заткнут меня, и п…ц, а так… хоть кому-то помочь смогу… сам себе не изменю… как сосчитать, что лучше?! А? Фигу в кармане носить и надуваться от своего величия и бесстрашия, или дело делать и нас…ть на всех… как ты думаешь?
— Знаешь, как меня моя машинистка величает?
— Интересно!
— «Ты, писатель хренов!» — Додик выжидал, какой эффект произведёт это на собеседника.
— Это к чему? — совершенно ошарашенно спросил Иванов.
— А к тому, что недовольна она бывает часто тем, что я ей печатать несу! А она и есть народ! И весьма квалифицированный читатель!
— Ну, и за что критикует?
— Она так объясняет мне: «Ты что, писатель хренов, не знаешь, что это не пробьёшь! Чё бумагу изводишь!.. Это и при коммунизме не пропустят, а до него пешком-то с голой жопой да пустым брюхом ты и не дотопаешь! Писатель…»
— И хорошо пишет? — заинтересовался Иванов.
— Не понял?
— Ну… без ошибок, чисто?
— Ха! С филологического ушла с третьего курса, потому там перспективы никакой — училка в школе — и всё, а тут зарплата, да на казённой бумаге халтуры-то — сколько хошь… а в комитете и машинка хорошая, и бумага классная…
— В каком комитете?! — ощерился Борька.
— А чёрт его знает? — бросил Додик и через секунду, добравшись до смысла вопроса, рассмеялся. — Да не в том, не в том!.. Не в том…
В переговорном пункте было пусто. За стеклом поверх стойки виднелась только золотая Наденькина макушка. Девушка приподнялась на скрип двери и сразу отрицательно закачала головой, что означало — Милки нет.
— Не её смена? — поинтересовался Додик.
— Не… теперь две недели не будет, — кокетливо сообщала Наденька. — А я не могу помочь? — она мило рассмеялась, мол, чем я хуже-то… Видимо, Додик и ей тоже нравился.
— В этом вопросе нет! — улыбаясь, ответил он в тон. — Отпуск? — продолжал он свои расспросы.
— Ага! — подтвердила Наденька. — Учебный… у неё сессия.
— А! — понимающе протянул Додик, — две недели?
— Ага, — согласилась Наденька, — вчера ушла только… До шестого!.. А вы заходите — вдруг выручу!
— Ладно! — пообещал Додик. Что толку было звонить Милке — он знал, что она не придёт — за две недели-то ей надо усвоить полугодовую программу, да не по одному предмету… хоть на три дня, хоть на один, на день экзамена запомнить… он думал, что не сегодня — завтра придёт ответ от Веры на его письмо, отправленное уже четыре дня назад. Ящик неизменно оказывался пустым.
— Мёртвый сезон! — пропел он в голос и услыхал вкрадчивые шаги за дверью… Аннушка была начеку. — Тогда, тогда… тогда… — он оглядел комнату и вынес заключение: — Ремонт!
Это означало, что следует решительно предпринять срочные меры по восстановлению собственного здоровья!
Два года назад приятель обучил его этой нехитрой комбинации. Случайно они увидели друг друга в метро на эскалаторах, едущих в разных направлениях.
— Додик! Самарский! — окликнул его Степан. — Выручи! Подожди внизу! — через несколько минут он увидел своего знакомого, спускающегося в вестибюль.
— Что случилось? — тревожно спросил Додик.
— Помоги написать пьесу!
— Господи! Напугал меня! Что ты сказал?
— Пьесу… помоги написать!
— Да ну тебя! — отмахнулся Додик, думая, что приятель разыгрывает его. Неужели из-за этого заставил ждать и сам бегом по ступенькам летел?
— Я серьёзно! — стал убеждать Степан. — Пьеса нужна срочно, понимаешь? — он взял Додика под руку и повёл по центральному мраморному залу станции. — Для кукольного театра!
— Что??? — Додик даже захлебнулся, — для какого театра?!
— Для кукольного. Понимаешь, — торопливо объяснял Степан, — Юбилей же! Они заказали пьесу, а не подошла… не знаю уж кому, почему… срочно нужна замена!
— Какая замена, какой юбилей? Ты что, совсем тронулся? Я не умею!..
— Додик… спокойно! — пробасил Степан наставительно. — Ты всё умеешь! Пьеса для кукольного театра к юбилею Октября.
Додик уже кипел.
— А! О советской власти! — еле сдерживаясь, догадался он.
— Да! — радостно подтвердил Степан.
— Ага… это значит так, — стал фантазировать Додик, — ну, примерно, с октябрятами… нет, с пионерами на борту… ракета… ракета с пионерами на борту летит на неизвестную планету! Так?
— Ну, ну, — искренне увлечённо подтвердил Степан.
— И там они рассказывают, ага… значит, рассказывают, как хорошо живут… ну, в общем: «До чего же хорошо кругом!» — пропел он.
— Самарский, я знал к кому обратиться! — радостно ответил Степан. — Ты гений.
— Ты что, серьёзно!? — возмутился Додик.
— А то! — возразил Степан… — Слушай… только не перебивай! Значит, так. Аванс нам дают сразу, как подпишем договор. Четверть суммы, ну, это неважно… условия я обеспечиваю: ложимся в больницу…
— Что? — уже совершенно ошеломлённый напором, изумился Додик.
— Додик, — запротестовал приятель, — Я же просил не перебивать. Ложимся в больницу на месяц, на обследование.
— На какое ещё обследование, чёрт возьми?
— Ты газеты читаешь? Ты что никогда не видел информашек: такой-то и такой-то прошёл обследование в больнице номер… ну, Додик, не смеши меня — все же так делают — это оплачиваемый отпуск… ну, поставят тебе клистир, сделают кардиограмму и вколют в задницу двадцать раз по кубику Б-6, ну, что ты, помрёшь? Зато отдельная палата, окна в парк, трёхразовое питание и свободный режим — гуляй, пиши… а вышел — за каждый день бюллетеня по червонцу из Литфонда… И… ты что, с Луны упал? Додик, ты где, алё?
Додик молчал, ошеломлённый.
— Ты что, уже пробовал?
— Не смеши меня… все так делают. Все. Понял, все! Главное завотделением заиметь знакомого, лучше знакомую в хорошей больнице… Ты посчитай, сколько заработаем! Ну, купишь потом букет роз и бутылку шампанского доктору: «Ах, спасибо! Как вы укрепили моё драгоценное! Огромное спасибо!»
— Да я пропью всё, что заработаю, сразу!..
— Ты что, начал пить? — совершенно серьёзно поинтересовался Степан, пытаясь разглядеть на лице Додика следы пагубного пристрастия.
— Вот как раз после этого и начну с тоски… слушай, Стёпа… я для этой авантюры не гожусь… Рылом не вышел.
Степан долго разглядывал собеседника, встав напротив него, наконец, убедился, что уговаривать бесполезно и посетовал:
— Жаль… классная идея.
— Ты о чём? — вздрогнул Додик, взбудораженный догадкой.
— Да о ракете… пионерах.
— Ты что, серьёзно? — теперь Додик пристально разглядывал лицо Степана, думая, что его разыгрывают.
— Конечно, серьёзно! — огорчился Степан.
— Дарю, — тоже серьёзным тоном ответил Додик, еле сдерживаясь от смеха. — И что, прямо кукольные пионеры будут у тебя на ширме?
— А почему нет? Чапая вон в мультике новом пустили в атаку! Очень эффектно получилось! Не видел? Музычка такая… галоп… классно!
— Дарю! — ещё раз подтвердил Додик и протянул руку.
— Ладно, — с полным недоверием промямлил Степан и ушёл.
Что стало с пьесой, Додик тогда так и не узнал, а вот идея насчёт больницы постепенно проросла… когда несколько человек подтвердили то же самое…
Теперь настала пора её реализовать.
Звонить из дома он не мог и уже через две минуты говорил из автомата на улице:
— Зинаида Михайловна! — произнёс он насколько мог басовито.
— Да! — недовольно и даже сердито ответила трубка незнакомому голосу.
— Хм, хм… — на большее артистических способностей Додика не хватило, и он уже продолжил обычным тоном: — Зинулечка!.. — после паузы трубка радостно откликнулась:
— Додик!
— Я! — диалог стал лёгким и непринуждённым, — Зинулечка! Ты же знаешь, как я тебя люблю!
— Соскучился?
— Ага!
— Что, всех баб растерял?
— Зинуля, ты неподражаема — всегда зришь в корень!
— И что теперь?
— Ремонт! У нас есть возможность беспрепятственно видеться каждый день, в любое тобой назначенное время.
— Вот как?!
— Поговори, пожалуйста, со своей матроной… она давно мне советовала пройти курс витамина Б… не помню какого, ну, это не имеет значения.
— Милый Додик, для того, чтобы пройти курс витамина Б, не знаю какого, вовсе не надо ложиться в стационар, а надо приходить сюда, к нам в поликлинику, и я с удовольствием буду колоть твой неусидчивый задик.
— И всё!? — возмутился Додик.
— Всё! — ответила трубка.
— Зинуля, послушай, у меня очень серьёзный сопутствующий синдром!
— Да?
— Точно!
— Какой же? — Додик на секунду замешкался, и когда Зина уже готова была прощаться, резво затараторил: — Значит так! Слушай сюда, как говорят в Одессе. Первое — я отощал от невыносимо тяжёлой работы и скверных условий жизни, второе — все ресурсы кончились, а время — мёртвый сезон, и третье, — главное… Приготовься!
— Ври, ври дальше.