Он лежал, подсунув ладони под затылок, скользя назад по цепочке событий и будто впервые увидел всё совсем ясным и печальным… все свои знакомства, влюблённости, кратковременные связи… он понял, а вернее сказать, почувствовал, что во всех уже много лет искал Милку, и, если бы спросили какую, не смог бы ответить… наверное, уже давно придуманную им… которая, конечно, была похожа на Милку Шухман, похожа, как похожа любая девушка, женщина на своё детское, отроческое я… но он не знал, какой она стала, какая она теперь. Только видел её жесты и слышал привычные и родные интонации. Он сам выдумал её. Довыдумал такой, какой привиделась, и искал, искал во всех, кто попадался на пути.
Додик вышел из метро, повернул направо вдоль круглой ротонды вестибюля, сделал несколько шагов и остановился — здесь был тупик. Он знал это и теперь соображал, зачем пошёл сюда.
— Что, пописать надо? — дорогу преградила тётка с метлой, — здесь тебе не общественная уборная! Убирай за вами! — она выразительно замахнулась метлой, — Ходют! Ходют! Есчё один!
Додик отступил на шаг и повернулся уходить.
— Пошли отсюда! — воинственно раздалось за спиной, а перед ним стоял будто бы смущённый Василий Иванович и неловко улыбался. Додик шагнул чуть в сторону и бросил через плечо:
— Следите!
— Нет. Случайно, поверьте, — тон был спокойный и дружеский. Додик обернулся к своему попутчику, осмотрел его и ничего не ответил. — А вы не посетили меня, как уговорились, — ответил тот на взгляд.
— Нет, Василий Иванович, не пришёл, не мог, болел, — Додик чувствовал, что начинает психовать.
— Что-нибудь серьёзное? Помочь не надо? — собеседник явно не желал конфликтовать.
— Здоровье — это всегда серьёзно.
— Так, когда увидимся с вами, вы мне…
— Василий Иванович, а почему я должен видеться с вами? У меня на то никакой необходимости!
— Напрасно вы так, Давид Евгеньевич! Мы вроде так хорошо поняли друг друга, а вы опять…
— Василий Иванович, послушайте… у вас своя работа, у меня — своя…
— Нет, — жёстко перебил попутчик, — ошибаетесь, уважаемый Давид Евгеньевич! Работа у нас общая! Долг обязывает нас…
— Я никому ничего не должен! И расписок не давал! — не успел сдержаться Додик.
— Дадите, — тихо и угрожающе произнёс Василий Иванович и, смыв жёсткое выражение с лица, улыбнулся открыто и подкупающе, — ну куда вы денетесь? Все дают — и вы дадите… и работа у нас общая, потому что общая страна, понимаете… до свидания! — он протянул руку, и Додик вынужден был пожать её.
Сердце у него колотилось. Он стоял не в силах двинуться и смотрел в ту сторону, где только что был Василий Иванович и вдруг исчез… другие спины скрыли его, и больше ни разу не мелькнули ни его широкий затылок, ни серо-голубоватый пиджак.
Сильный хлебный запах вывел Додика из оцепенения. Он свернул за угол, встал в недлинную змейку очереди к окошку и вскоре отошёл от него с двумя горячими румяными бубликами, обжигавшими руку сквозь серый клочок бумаги. Додик уселся на скамейку напротив трамвайной остановки, медленно жевал тугое тесто и старался успокоиться… трамваи скрежетали тележками по слишком крутому кругу… и уезжали, заполненные гражданками с огромными сумками и куда-то спешащими мужчинами с портфелями и свёртками… подъезжал другой состав, в окнах появлялись другие потные, озабоченные лица… а он всё сидел и тупо смотрел, тяжело ворочая мысли и медленно двигая челюстями… До издательства было две минуты хода по трамвайной линии. Он добирался до него полчаса.
— Ты чего такой? — спросил Володя, переведя взгляд с заваленного листами стола на вошедшего и пожимая ему руку, — Садись! Прости, как всегда запарка.
— Какой такой? — с достоинством зануды переспросил Додик.
— Вздрюченный! — снова на мгновение поднял глаза редактор. — Дело какое? Говори, не обращай внимания, что занят.
— А мы кофе не попьём? — поинтересовался Додик.
— Попьём! — разогнулся человек за столом, развёл руки в стороны, сводя лопатки, медленно выбрался из-за стола, шагнул к Додику и обнял его одной рукой, — Пошли! Брось тут сумку! Я запру, если боишься…
Додик посмотрел на приятеля, отрицательно помотал головой и двинулся к двери… Они болтали о всякой ерунде, пока спускались два этажа по лестнице, стояли в тесном буфетике, раскланиваясь и пожимая руки знакомым, и усаживались в углу за крошечным столиком с чашечками крепкого пахучего кофе и булочками на тарелке.
— Ну, говори: зачем пришёл? Просто так ведь не заглянешь… да ещё без звонка!
— Потом… — уклонился Додик. Они долго мешали кофе, позванивая ложечками, и молча поглядывали вокруг… людей в буфете стало совсем мало.
— Напиши мне книгу, — почти шёпотом, перегнувшись через стол, неожиданно сказал Володя.
— Я? — удивился Додик такому повороту.
— Ты! Кто же ещё? Ты писатель.
— Что за книгу?
— О пионерах.
— Это не по адресу! — усмехнулся Додик.
— Давид, вот всегда ты так… бежишь впереди паровоза, не дашь договорить!
— Ну? Извини…
— О пионерах в разных сферах деятельности… у меня серия, старик… о лётчиках, учёных, полководцах… авторов подобрать трудно, а ты…
— Это о наших советских героях, что ли? Мы ж впереди планеты всей!
— Впереди! — вздохнул редактор. — Я ж говорю, ты вздрюченный сегодня какой-то… о пионерах в своём деле вообще… ну, отечественные предпочтительнее. — Додик внимательно слушал. — Вернёмся, список дам.
— Я уже написал… — сказал он примирительно и похлопал по сумке, которую не только не оставил в кабинете, но и не снял с плеча. Собеседник молча ждал продолжения.
— Ну, хорошо… ладно, старик… в нашу редакцию адрес?
— Пока тебе принёс. Лично. Почитай… скажешь…
— Ну так давай!
— Что, здесь прямо? — удивился Додик.
— А ты хочешь зарегистрировать рукопись, что ли, официально, тогда дуй на второй этаж в экспедицию, а потом ко мне.
— Нет, — вздохнул Додик. — Извини. У меня детство трудное было… недоедал… теперь плохо соображаю… пошли! Ты мне — список, я тебе — рукопись.
— Старик, а почему ты мне второй экземпляр даёшь? — поинтересовался Володя в кабинете.
— Понимаешь… моя Нинка-машинистка просто загнобила меня, что я каждую вещь по десять раз перепечатываю… а ты ведь без карандаша не умеешь… ну, а если потом сдавать надо будет куда-нибудь, что ж, опять перепечатывать.
— Расчётливый стал… — проворчал Володя, — да она небольшая! — он уселся за стол и покачал рукопись на ладони, — ты бы сам за два вечера махнул спокойно.
— Не, — перебил Додик. — Как начинаю перепечатывать сам, получается, что переписываю… правлю… режу…
— Ладно. — Володя выдвинул верхний ящик стола и опустил туда рукопись… — Только без звонка не приходи. Не знаю, когда выдастся минутка.
Под вечер позвонила Милка. В квартире никого не было, и Додик мог спокойно говорить по телефону, но по привычке только спросил: «Ты где?» И выслушав ответ, добавил: «Остальное при встрече!»
— Додик, я там больше не работаю, — Милка внимательно смотрела ему в глаза.
— Я знаю… там какая-то толстая тётка.
— Да, и Надюша перешла на почту… ты не догадался заглянуть…
— Не догадался.
— Додик, ну какой же ты недогадливый… — он вздрогнул от знакомой интонации, — может, тебе и не надо больше… где ты пропадал… — сказала она тихо с обидой, — я звонила, звонила… только там всё время твоя эта тётка хватала трубку… или вообще никого.
— А где ты сейчас… — откликнулся Додик.
— Я? — игриво перебила Милка, — сдавала экзамены… у меня сессия была.
— Додик! — воскликнула она совсем другим тоном, — поздравь!
— Замуж вышла? Скоропостижно?! — что-то разъедало его внутри, и он никак не мог сдержать раздражения.
— Зачем ты так, Додик? — поникшим голосом возразила Милка и сама удивилась своей уступчивости. — Я похвалиться хотела!
— Ну, прости… Хвались!
— Да ну тебя, Додик!.. Какой ты! — И он снова вздрогнул от знакомой с детства интонации — что же это такое?! Что за напасть?! Что за мука?!
— Какой? — спросил он, понурясь.
— Неуравновешенный! Вот какой! Я ещё экзамены сдавала! — продолжила Милка прежним голосом.
— Ещё? Какие?
— Догадайся теперь сам… хотела сказать — ты перебил меня! Догадайся!
— Не… я пас… ты непредсказуемая… ты…
— Ну, ну, говори, какая… — но Додик замолчал, поджал губы и развёл руками. Милке показалось, что она уже произвела эффект, и она выпалила, не в силах дольше сдержаться:
— Я сдала экзамены… в комсомольскую школу… и поступила!
— Куда? — опешил Додик, — куда?
— В комсомольскую школу, — еле проговорила растерянная Милка, она не ожидала такой реакции.
— В комсомольскую школу? Зачем? — его удивление было настолько искренним, что Милка даже огорчилась его непонятливостью и начала объяснять… она говорила, что сдала экзамены за второй курс в техникуме и ей зачли многие предметы. И что теперь она и получать будет больше, такая там стипендия, и возможностей больше — и поликлиника, и путёвки, и что там прекрасное образование широкого профиля, и командировки по обмену, даже за границу через «Спутник», а она так мечтала всегда… Додик рассеянно слушал и думал о своём, глядя на её возбуждённое радостью лицо, что ведь она тоже знала про повесть… что он закончил повесть… как он мог забыть… Милка знала про повесть… и теперь эта комсомольская школа… она никогда даже не намекала о такой возможности… у него вообще никак не связывались совершенно разнородные понятия: Милка и комсомол… всё путалось в его сознании: слова, произносимые сейчас Милкой, и то, как она пристально интересовалась его повестью… Тогда это не казалось странным, но сейчас… в нём опять всё напряглось и буквально дрожало, и спазм схватывал горло… ну, как же он мог забыть, и как мог довериться первой встречной… «В чём довериться?» укорял он себя, и «Почему первой встречной… теперь уже не первой встречной!» И он уже не мог говорить… только подумал, что это слишком много сразу… что за странное совпадение… «серый мыш»… Милка, комсомольская школа… Как хорошо было в больнице… ещё три дня назад он жил в совершенно другом мире и сам был совершенно другим.