Проведение наступления затруднялось прогрессировавшим недостатком боеприпасов. Уже к этому времени, спустя всего лишь около трех месяцев с начала войны, в русской действующей армии стал ощущаться недостаток в артиллерийских снарядах. Вызывает недоумение, каким же образом русское военное министерство и Генеральный штаб собирались выиграть войну за полгода, если снарядов хватило в изобилии только на два месяца? Просчеты в определении артиллерийского снаряжения и снабжения не позволяли проводить операции с той интенсивностью, что мог бы дать размен металла на солдатскую и офицерскую кровь. Ставка делала все что могла, но вопрос снабжения зависел от военного министерства, а предвоенное образование необходимых запасов – от Генерального штаба, высшие чины которого являлись сотрудниками Ставки и превосходно знали положение вещей. Уже 18 сентября Начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич телеграфировал военному министру В.А. Сухомлинову: «В конце сентября и первых числах октября следует ожидать весьма крупных упорных и продолжительных сражений. Докладываю об этом по поручению Верховного главнокомандующего, который просит, насколько возможно, развить доставку огнестрельных припасов, особенно артиллерийских патронов и ружей. А также подвоз укомплектований и подготовку для приема и размещения раненых внутри империи».
16 октября в ходе развития наступательных действий на левом берегу Вислы великий князь Николай Николаевич лично послал телеграмму на Юго-Западный фронт, признающую нехватку снарядов и предлагавшую в качестве паллиативной меры сокращение числа орудий в батареях. Последняя мера особенно сильно ударит по боевым возможностям войск в ходе Лодзинской оборонительной операции ноября – декабря 1914 года. В телеграмме говорилось: «Считаю необходимым принять энергичнейшие меры к уменьшению или упорядочению расхода патронов. Их нет. Сделал невозможное, повелел обездолить других, назначив два петроградских, два кавказских и полтора самарских [артиллерийских парка]. Вы отлично знаете порядок их доставки. Прошу Вас принять все меры к переходу к шестиорудийным батареям и запрещению стрельбы без действительной нужды». В итоге накануне наступления Н.И. Иванов сообщал своим командармам: «Имею сведения, что в предшествовавших боях требовали, чтобы артиллерия становилась и вела интенсивный огонь на предельных дистанциях или обстреливала цели такие, огонь по которым не мог дать существенного результата. Все это ведет к бесполезной трате [артиллерийских] патронов, в которых ощущается недостаток. Обращаю на это настойчиво внимание начальников. Требую, чтобы артиллерия тратила патроны вдумчиво, доводя силу огня до полного напряжения только тогда, когда это действительно необходимо по ходу боя для содействия атаке пехоты»[80]. Генерал Иванов сам был артиллеристом и, безусловно, понимал абсурдность требования стрелять «вдумчиво». Однако суровая реальность была куда абсурднее действительной нужды и требований обстановки.
В это время австро-германцы, прикрываясь сильными арьергардами, уже отходили на запад, пытаясь оторваться от возможного преследования прежде, чем русские соберут все силы. Гвардеец – участник войны так пишет об отходе неприятеля: «С 13 октября по первые числа ноября гвардия продолжала свое победоносное продвижение на запад. Австрийцы всячески старались нас удержать арьергардными боями, до которых они были большие мастера. Эти небольшие бои сильно затрудняли наше наступление, ибо очень часто приходилось, имея впереди себя лишь небольшие части противника, нередко состоявшие из спешенной кавалерии с приданной ей артиллерией, перестраиваться в боевой порядок, вести правильное наступление и в результате тратить на это много времени. Под прикрытием этих арьергардов австрийские главные силы стремительно отходили на свою новую оборонительную линию, проходящую на высоте Кракова, вблизи самой границы»[81].
Впрочем, намерение германского командования о выходе из сражения так и не было вовремя распознано русской стороной. Ведь как раз в этот момент германцы окончательно признали свое стратегическое поражение в Варшавско-Ивангородской операции и отказались от взятия Варшавы, для чего теперь уже явно не хватало сил. Хотя в тактике, подвижности и маневре неприятель значительно превзошел русских, нанеся им большие потери при меньшей численности войск. Великий князь Николай Николаевич так и не сумел использовать почти двойное общее превосходство в силах вплоть до подхода группы генерала Макензена к Варшаве: на решающих направлениях австро-германцы всегда превосходили русских как в численности, так и в технике. Вот и теперь: Гинденбург опять смог скрыть свои замыслы.
Быстрый отход противника для предприятия новой перегруппировки при только-только обозначившемся наступлении русских не был своевременно раскрыт русской Ставкой. Австро-германцы стали отступать столь же неожиданно для неприятеля, как и ударили несколькими неделями раньше на Ивангород с последующим переносом наступления на варшавское направление. Внезапность отхода стала для русских неожиданной, что могло только озадачить высшие штабы. Смущение от быстроты немецкого отступательного маневра наряду с разрушением местности (с фронта сообщали – «немцы, отступая, уничтожают все: мосты, телефоны, уводят всех лошадей и коров и ни за что не платят. Крестьянская Польша разорена вдребезги, хуже, чем после большого пожара»[82]), не позволили русским своевременно оценить обстановку, организовать правильное преследование и довершить поражение противника.
Отход группы Макензена (с 7 октября) и начало русского контрнаступления (2‐я армия, с которой, по плану генерала Н.В. Рузского, должно было начаться русское наступление) совпали во времени. Немцы прикрыли свой отход кавалерийской завесой: группа генерала Фроммеля из 5‐й (переброшена из Франции) и 8‐й германских кавалерийских дивизий, а также 7‐й австрийской кавалерийской дивизии. В свою очередь, Н.В. Рузский, как и ранее Н.И. Иванов во время отхода австрийцев из Галиции перед началом Варшавско-Ивангородской операции, не смог использовать свою кавалерию для решительного преследования и разведки.
Чтобы оторваться от русского преследования, германцы прибегли к разрушению всей дорожной инфраструктуры, что оставалась за их спиной при отступлении от Вислы. Мосты, железнодорожное полотно, дороги – все подлежало уничтожению, лишь бы вырвать немного времени для новой перегруппировки. Германским командованием были отданы следующие указания о подрывных работах в период отступления от линии Вислы: «а) у железных мостов требовалось разрушить главный пролет, береговые и промежуточные опоры; б) у каменных мостов – разбить замок свода наибольшего радиуса; при малых опорах по возможности взорвать и опоры; в) на станциях требовалось снять остряки стрелок и увезти их с собой; разбить стрелочные подушки и взорвать крестовины. Кроме того, следовало привести в негодность поворотные круги и устройства для управления сигналами и переводами, взорвать водоподъемные станции и водонапорные башни, и сжечь все станционные здания и наличные запасы шпал»[83].
Немцами были разрушены железнодорожные линии Скаржиска – Колюшки, Лович – Лодзь – Серадзь, Лович – Кутно, Скерневицы – Петроков – Ченстохов, Ивангород – Домбров. Во время отхода Гинденбурга от Варшавы и Ивангорода разрушения местности были столь велики, что русские инженерные войска восстановили все уничтоженное добро лишь через десять дней, и тогда русские армии смогли наконец-то развернуться. Русские восстановительные работы проходили с интенсивностью в 15 км в сутки, причем наряду с частями 4‐го железнодорожного батальона работали и организации Варшавско-Венской железной дороги. Общее руководство работами осуществлял помощник начальника Варшавско-Венской железной дороги инженер Франк.
За эти десять дней германцы успели занять исходное положение перед новым наступлением во фланг русской наступательной группировке, только-только закончившей свое движение вперед в ходе Варшавско-Ивангородской операции. Да! В этот самый момент, когда, казалось бы, воля австро-германских командиров надломлена тяжестью поражения, генерал Э. Людендорф уже составил план новой наступательной операции во фланг русской группировки со стороны крепости Торн – на Лодзь. Но для этого требовалось время, то самое время, за которое русские невольно увязнут в разрушенной части Польши, почему австро-германцы и разрушали все за своей спиной.
В это время русские наступали как бы двумя группами: 2‐я и 5‐я армии нацеливались на берлинское направление, а 9‐я и 4‐я армия оттесняли противника к Краковскому укрепленному району. Русское Верховное командование полагало возможным вести сразу две операции: готовиться к глубокому вторжению в Германию и одновременно добить австрийцев. Тому факту, что подобный план мог быть вообще принят, способствовало оперативное руководство войсками армий разных фронтов со стороны русского командования. Как отмечает С.Н. Михалев, «к числу пороков российского стратегического планирования относится и распределение сил на ТВД: отсутствие ярко выраженных ударных группировок на главных операционных направлениях – на заходящих флангах фронтов в районе передового театра. В то же время действия двух фронтов по расходящимся направлениям предопределяли ослабление центра стратегического фронта в районе Польского выступа на лодзинско-варшавском направлении, что при отсутствии в руках Верховного главнокомандования сильного резерва было чревато серьезными последствиями»[84].
К началу контрнаступления русское командование провело некоторую ротацию соединений между вверенными ему армиями двух фронтов. Группа армий Северо-Западного фронта состояла из восемнадцати пехотных и шести кавалерийских дивизий: 2‐я армия – 1, 2, 4, 23‐й армейские корпуса, 2‐й и 5‐й Сибирские корпуса, 1‐й кавалерийский корпус, Сводная гвардейская казачья дивизия. 5‐я армия – 5‐й и 19‐й армейский корпуса, 1‐й Сибирский корпус, 5‐я Донская казачья дивизия, Туркестанская казачья бригада. Группа армий Юго-Западного фронта насчитывала двадцать три пехотные и пять кавалерийских дивизий: 4‐я армия – Гренадерский, 16‐й и 17‐й армейские, 3‐й К