ь крепостная система: Познань – Бреславль – Шрим – Оборник. Эти крепости (Шрим и Оборник – просто форты) должны были сковать русское наступление по фронту, в то время как немецкие маневренные армии должны были ударить во фланг.
В то же время 1‐я русская армия П.К. Ренненкампфа еще подтягивалась от Варшавы к Ловичу: тем самым в полосе главного германского удара оказывались лишь две русские армии из трех – 2‐я и 5‐я. Ведь корпуса 1‐й армии только-только выполняли задачу штаба фронта по наступлению в Восточную Пруссию и были выведены из намечавшейся операции незадолго до контрудара германцев. И лишь теперь, когда Ставка твердо распорядилась о сосредоточении ударной группировки из трех армий, а главкосевзап Н.В. Рузский понял, что в Восточной Пруссии обороняются лишь заслоны, справиться с которыми вполне по силам и одной 10‐й армии, 1‐я русская армия двинулась на соединение с 2‐й армией. Поэтому Людендорф предполагал сковать корпуса 1‐й русской армии в районе Ловича, не допустив их соединения с войсками 2‐й армии, которые надлежало охватить и уничтожить. Для действий против 1‐й русской армии предназначались составленный из крепостных частей и ландштурма сводный корпус генерала Цастрова при поддержке кавалерийского корпуса Г. фон Холлена (прибытие которого из Франции ожидалось к 15 ноября).
Расчет германского командования строился на факторе внезапности и мощи неожиданного для противника удара. Русские не ожидали главного контрудара от Торна, рассчитывая на сопротивление немцев по фронту в Познани и Силезии. Парадокс: в ходе боев под Варшавой генерал Рузский чрезвычайно беспокоился об опасности угрозы из района крепости Торн, отвлекая на данное направление силы (два корпуса), которые были очень нужны под Варшавой. Теперь же, когда выяснилось, что главные силы немцев, сведенные в 10‐ю армию, действуют на левом берегу Вислы, об угрозе с фланга было немедленно забыто, и русские ограничились лишь заслонами, располагаемыми вдобавок близ крепости Новогеоргиевск.
Иными словами, штаб Северо-Западного фронта всегда искал противника там, где его не было, ослабляя свои войска на направлениях главного удара. Зато, когда это было необходимо, нужных войск не оказывалось там, где действовал враг. Это – результат полководчества Н.В. Рузского и его штаба, где первую скрипку играл упрямый и бескомпромиссный ретроград генерал-квартирмейстер М.Д. Бонч-Бруевич (начальник штаба фронта – В.А. Орановский, чья роль была фиктивной).
Неожиданность удара, наряду с русским рассредоточением на данный момент времени, должны были восполнить нехватку численного состава войск, которыми располагали Гинденбург и Людендорф. В свое время об этом превосходно сказал К. фон Клаузевиц: «Внезапность является средством достижения численного превосходства, но на нее сверх того следует смотреть как на самостоятельный принцип вследствие ее морального воздействия. В тех случаях, когда внезапность достигается в высокой степени, последствиями ее являются смятение и упадок духа противника; а насколько эти явления умножают успех, тому имеется достаточно примеров – и крупных, и мелких. Здесь, собственно, речь идет не о внезапном нападении, которое относится к атаке, но о стремлении вообще застать своими мероприятиями противника врасплох, а в особенности поразить его внезапностью распределения наших сил, что в одинаковой мере мыслимо и при обороне, а в обороне тактической играет особенно важную роль».
Для прикрытия предполагающегося наступления с фронта в районе севернее Ченстохова сосредотачивалась группа Р. фон Войрша в четыре дивизии. Между ударной группировкой и группой Войрша, в северо-западном углу общего фронта, располагались ополченские части Бреславльской и Познаньской крепостей – сковывание противника по фронту ландверными частями, в то время как перволинейные войска совершали маневр на охват и окружение неприятеля, стало «фирменным знаком» германской военной машины в период маневренной войны. В любом случае австро-германское руководство не могло допустить победоносного продвижения русских армий по фронту. Поэтому, помимо германских заслонов, развертывавшиеся на силезском направлении, русские 4‐ю и 5‐ю армии должны были останавливать не только германские заслоны, но и австрийцы. Русский офицер-кавалерист Г. Гоштовт впоследствии вспоминал: «Крупные боевые операции начала ноября, под Лодзью с одной стороны и под Краковом с другой, притянули к себе главную массу войск, как наших, так и у противника. На участке же возле стыков фронтов расположение войск было разреженное. Все же у нас в 4‐й армии к началу ноября наблюдалось двойное преимущество сил над противником, что создавало явную угрозу Силезскому каменноугольному району, – этому жизненному нерву германской военной промышленности, – и, естественно, сильно озадачивало германское главное командование. По его настояниям австрийцы перебросили с Карпат на участок Русец – Новорадомск свою 2‐ю армию ген. Бём-Эрмолли в составе двух армейских корпусов – IVи XII. В эту же армию включался и действовавший здесь до этих пор конный корпус Хауера, состоявший из 3‐й и 9‐й кавалерийских дивизий и двух пехотных батальонов. На левый фланг армии немцы передвинули свою испытанную 1‐ю гвардейскую резервную пехотную бригаду полковника графа Ностица, и, кроме того, добились подчинения 2‐й австрийской армии командовавшему по соседству к югу германской войсковой группой генералу фон Войрша»[231].
2‐я австрийская армия Э. фон Бём-Эрмолли должна была сковать 5‐ю русскую армию П.А. Плеве: по замыслу Людендорфа, войска русских 2‐й и 5‐й армий не должны были соединиться прежде, чем 2‐я армия С.М. Шейдемана будет полностью уничтожена. Характерно, что 2‐я австрийская армия спешно перебрасывалась в район Крейцбурга из Краковского укрепленного района, дабы обеспечить правый фланг германских войск в предстоящей операции. Для действий по фронту Ченстохов – Краков предназначались 1‐я (В. фон Данкль) и 4‐я (эрцгерцог Иосиф-Фердинанд) австрийские армии. Содействие австрийского главнокомандующего Ф. Конрада фон Гётцендорфа, как видно, наряду с прочим являлось важной слагаемой успеха.
Австро-германцы замышляли очевидные очередные «Канны», где северной клешней должна была выступить 9‐я германская армия, наступавшая из Торна, а южной клешней – 2‐я и 1‐я австрийские армии, наступавшие из района Кракова. Следовательно, минимальный успех (в случае удачи прорыва только немцев, как и получилось в действительности) должен был дать окружение одной 2‐й русской армии. Максимальный успех (удача прорыва не только немцев, но и австрийцев) – окружение двух (2‐й и 5‐й), а то и трех (+ 4‐я армия) русских армий. Такие действия в случае максимальной победы действительно останавливали бы русское наступление на запад как минимум на год. Подобная подготовка со стороны Конрада фон Гётцендорфа, располагавшего потрепанными и обескровленными войсками, при нехватке боеприпасов, приобретавшей все более «катастрофический характер», являлась самоотверженной: «Данные австро-венгерским командованием указания для наступления доказывали наличие у него сильной воли, свойственной ему вопреки всяким разочарованиям. Все признаки говорили за то, что крупным массам русского “парового катка” мог быть нанесен успешный удар двойным наступлением из Торна и Кракова. Лишь бы хватило собственных сил против гигантских масс противника»[232].
Главнейшим фактором успеха немецким командованием ставился вопрос о переходе в наступление первыми: в соответствии с этим ударная группировка должна была быть переброшена к Торну в кратчайшие сроки по железной дороге Ченстохов – Велюнь – Торн. Пока русские готовились к наступлению, в районе крепости Торн – Ярочин сосредоточивалась ударная (все та же самая, что и для наступления на Варшаву) 9‐я армия А. фон Макензена в составе пяти с половиной армейских корпусов и пяти кавалерийских дивизий, из коих две – венгерские гонведы. В состав 9‐й армии вошли части гарнизона крепости Торн, а также 1‐й и 3‐й кавалерийские корпуса, переброшенные из Франции. Из пяти пехотных корпусов два – 1‐й (К. фон Морген) и 25‐й (Р. фон Шеффер-Боядель) резервные – перебрасывались из состава 8‐й армии, дравшейся в Восточной Пруссии с русской 10‐й армией. Именно 25‐й резервный корпус вкупе с приданной ему конницей должен был идти на острие удара как наименее потрепанный в предшествовавших боях.
Будучи Главнокомандующим германскими войсками на Востоке, П. фон Гинденбург смог перегруппировать силы между 9‐й и 8‐й армиями, так как 8‐я армия пока занимала относительно пассивную позицию в Восточной Пруссии. Вся германская конница сводилась в довольно многочисленные конные группы М. фон Рихтгофена и Р. фон Фроммеля общей численностью до 12 тыс. сабель. Столь значительная численность германской конницы объясняется тем обстоятельством, что новый начальник германского Генерального штаба Э. фон Фалькенгайн, занявший место начальника штаба верховного главнокомандующего (главковерх – сам кайзер Вильгельм II), перебросил на Восток пять кавалерийских дивизий, совершенно ненужных в позиционной войне, рамки которой окончательно принял Французский фронт.
Занятие района развертывания проходило в строгом соответствии с предвоенной практикой. То есть в соответствии с теми воззрениями, что задолго перед войной проводил в жизнь наиболее известный немецкий начальник Большого генерального штаба граф А. фон Шлиффен, составивший единственно вероятный для победы план войны для Центральных держав. Как отмечает русский военный теоретик – участник войны, А.А. Свечин, «основная идея Шлиффена требует не только охвата, но занятия охватывающего положения особенно сильными частями, чтобы фланговый удар их смял весь неприятельский фронт… У Шлиффена имелось сочетание решительной оперативной установки с ударностью, направленной на фланг и тыл противника»[233].
Помимо усиления ударной группировки конницей с Французского фронта и корпусами 8‐й армии, при подготовке Лодзинской операции впервые с особенной силой сказалась тщательно разработанная перед войной система пополнения действующих войск. Так, 14 октября немцы начали общее отступление за Вислу, к 22 октября их арьергарды отошли в Силезию, а уже 26‐го числа закончилась переброска ударных частей на фронт между крепостью Торн и рекой Вартой. Столь сложный и одновременно быстрый маневр мог быть выполнен только при том условии, что железнодорожные коммуникации будут подготовлены задолго перед войной.