Чтобы пробиться в одном месте или отразить неприятельские контрудары в другом, Ставка постоянно тасовала резервы с одного фланга на другой. В итоге наступательный порыв армий распылился, и в ноябре Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с изумлением осознал, что мы уже не наступаем, а обороняемся.
Вдобавок такое наступление было совершенно не подготовлено в железнодорожном отношении. Перед войной на левом берегу Вислы русский Генеральный штаб не строил стратегических железнодорожных линий, так как предполагалось, что противник, превосходящий русских в сосредоточении, займет Лодзинскую провинцию уже в начале войны. В итоге к русско-германской границе по Висле от Варшавы до крепости Ивангород выходило только три русские колеи против десяти германских. У русских это – Варшаво-Венская железная дорога и слабая ветка на Калиш (разгромлен в начале войны немцами). Также на левом берегу Вислы была выстроена ветка на Млаву, но она вела в Восточную Пруссию – на Сольдау.
Кроме того, в связи с тем обстоятельством, что немцы еще до войны предусматривали фланговый контрудар от крепости Торн по наступающим русским армиям на левом берегу Вислы, противник построил в Познани сильную рокадную линию, соединявшую Силезию с Торном. Маневрируя на своих железнодорожных магистралях, немцы всегда могли сосредоточить ударный кулак практически в любом необходимом для контрнаступления месте. Вот этот-то возможный маневр и не учитывался русскими, не имевшими собственных условий для широкой переброски целой армии по железной дороге буквально за неделю.
В свою очередь русские, не имея даже и достаточных для снабжения трех армий железных дорог, вытянутых в меридиональном направлении, должны были наступать большими и громоздкими компактными группировками, дабы не дать разбить свои армии поодиночке. Кстати говоря, именно в связи с железнодорожным обеспечением операции 1‐я русская армия выстраивалась фактически «в затылок» 2‐й русской армии – снабжать две армии по одной железнодорожной ветке можно было только таким образом.
Но пока что наступление являлось непреложной данностью, а планирование готовилось исходя из имевшихся данных о неприятеле. Согласно этим данным, считалось, что большая часть 9‐й германской армии отошла к Ченстохову, около двух корпусов – к Велюню и Калишу. Выходило, что на направлении наступления 2‐й русской армии останутся лишь заслоны в один-два корпуса, которые, бесспорно, будут быстро смяты, после чего русские двинутся в Силезию и Познань. Было отмечено, что со стороны Торна обороняются около двух дивизий: именно эти данные и послужат исходными для высших русских штабов в начальный период германского наступления. Передав имевшуюся информацию в подотчетные инстанции, великий князь Николай Николаевич потребовал от командующих фронтами представить собственные идеи по поводу предстоящего наступления.
Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Н.В. Рузский предложил наступать тремя группировками от Восточной Пруссии до Галиции. Ударная часть – 2, 5, 4‐я армии. Корпуса 1‐й армии прикрывают главную группировку со стороны Восточной Пруссии. Нельзя не отдать должное организационному дару генерала Рузского: он фактически предлагает разделить разросшийся Северо-Западный фронт на два (23 октября именно Н.В. Рузский вновь предложил создать против Восточной Пруссии самостоятельный фронт[237], сознавая, что одновременно руководить и наступлением вглубь Германии, и сковывать восточно-прусскую группировку противника, дело нелегкое). Также главкосевзап предлагает наступать сразу на всем Восточном фронте, чтобы не давать неприятелю возможности маневрировать резервами, перебрасывая их на избранные направления.
Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта Н.И. Иванов предложил перебросить большую часть подразделений огромной и неповоротливой 10‐й армии в 1‐ю и 2‐ю армии, долженствовавшие прикрыть наступление ударной группы из 4, 5, 9‐й армий как раз со стороны Торна. Следовательно, тем самым главный удар должен был наноситься не в Германию, а против Австро-Венгрии (это предполагает намечаемая генералом Ивановым группировка). Такой план фактически предусматривал, что удар будет произведен в стык между австрийским и германским участком общего фронта. Еще 21 октября начальник штаба Юго-Западного фронта М.В. Алексеев в докладной записке на имя Иванова предложил сосредоточить две трети сил против австрийцев, обойти превосходными силами по левобережью Вислы краковский укрепленный район и добить австро-венгерскую армию наступлением с севера в Венгрию. Соответственно, армиям Северо-Западного фронта по этому плану отводилась роль прикрытия со стороны вероятного германского контрудара на выручку союзникам, а наступление на Берлин откладывалось.
Таким образом, штаб Юго-Западного фронта во главе с М.В. Алексеевым предусматривал возможность германского контрудара во фланг наступающим русским армиям с севера. Однако план Н.И. Иванова смещал фронт наступления к югу – в район Кракова и Верхней Вислы, в то время как план Н.В. Рузского имел в виду силезско-познанское направление, которое кратчайшим путем вело к Берлину. Понятно, что предложение главкосевзапа более отвечало намерениям великого князя Николая Николаевича. Так что начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич отказал штабу Юго-Западного фронта в штурме Краковского крепостного района, предпочитая наступать прямо на Берлин. Верховный главнокомандующий, рассмотрев предложения главнокомандующих фронтами, принял немного измененный план генерала Рузского как более отвечающий склонным к скорейшей «выручке» союзников идеям Ставки.
Ближайшей целью для армий вторжения великий князь Николай Николаевич поставил «безостановочное продвижение на исходную линию для глубокого вторжения в Германию». Целью конечной – пролом главной массой войск неприятельской обороны между Вислой и Судетами. При этом, как обычно, разгром живой силы противника предполагался лишь как помеха на пути достижения намеченной линии Ярочин – Кемпен – Катовице – Освечин. Тем самым в качестве главной цели ставился географический фактор, без учета возможных контрмер со стороны противника. И противника – как то показали бои в Восточной Пруссии и под Варшавой – весьма и весьма деятельного и предприимчивого, склонного к риску и дерзости. То есть «незримым русским главнокомандующим» в 1914 году, по меткому выражению А.А. Керсновского, был «дух Вейротера»[238] – австрийского рутинера эпохи Наполеоновских войн – личности, прекрасно известной читателю по «Войне и миру» Л.Н. Толстого.
Оперативно-стратегическое планирование русской Ставки основывалось на достижении географических «линий» и «рубежей», условно выделяемых на военно-топографической карте. При этом собственно разгром противника отходил на второй план, а отсутствие контрманевренной группы и сильных фронтовых резервов предполагалось возместить армиями и корпусами, прикрывающими фланги ударной группировки[239]. Тем самым с объективной точки зрения действия русских военачальников вновь ставились в зависимость от действий противника, который получал возможность для захвата инициативы. Также достижение рубежа шириной в двести километров означало, что удар будет наноситься не сосредоточенным кулаком, а распыленной ладонью.
Имелось и еще одно «но» не в пользу плана генералов Н.И. Иванова и М.В. Алексеева, исходившего из более разумной оценки складывавшейся обстановки: предложения штаба Юго-Западного фронта подразумевали значительную перегруппировку сил и средств, что неизбежно оттягивало сроки наступления. Между тем, помимо требований союзников, Ставка, не имевшая достоверных сведений о местонахождении главных сил противника (семь кавалерийских дивизий, наступавших от Варшавы вслед за откатывавшимися немцами, так и не смогли вскрыть замыслов неприятеля), опасалась, что германцы успеют перегруппироваться и снова пойдут в наступление, перехватывая инициативу действий. Именно поэтому общее наступление было назначено на 30–31 октября, то есть на его подготовку и передышку войск, донельзя измотанных в тяжелейшей Варшавско-Ивангородской операции, где в единоборстве столкнулось до миллиона человек, отводилось всего десять дней. Не зная исходного положения врага, Ставка стремилась своим наступлением навязать противнику свою волю и направление действий.
Однако пока Ставка и штаб Северо-Западного фронта переписывались о производстве необходимой перегруппировки, неприятель уже успел произвести скрытое сосредоточение кулака в девять корпусов, причем всего в каких-то трех-четырех переходах от русского расположения. Надо учесть, что хотя немцы перебрасывали войска по свежим неразрушенным железным дорогам, то и тогда расстояние для них было гораздо большим, нежели для русских подкреплений, шедшим к своим через Варшавский железнодорожный узел. Ведь с центрального и юго-западного оперативных направлений, на которых шли бои в ходе Варшавско-Ивангородской операции, германские войска перебрасывались на крайний правый фланг. Тот самый фланг, что нависал над выдвинувшимися вперед 2‐й и 5‐й русскими армиями.
Разрушение местности, по которой продвигались те русские армии, что, согласно замыслу Верховного главнокомандующего, должны были наступать вглубь Германии, не позволило предпринимать наступательную операцию сразу же по окончании боев под Варшавой. Отсутствие лошадей, нехватка железнодорожных мощностей, общее разорение края стали препятствием на пути русских планов быстрого удара против Германии. К сожалению, в негативе отмечались и русские войска. Так, врач 19‐й бригады государственного ополчения писал из Ивангорода: «Мародерство в некоторых полках доведено до крайности». Особенно грабят казаки[240]. К концу 1914 года выжженная боевыми действиями Польша, как показано выше, представляла собой совершенное разорение. Этот фактор также осложнял движение русских вперед, ибо подвозить с инфраструктурно слабого тыла приходилось не только резервы и боеприпасы, но и продовольствие с фуражом, которых теперь уже невозможно было достать на месте.