Ожесточенные и упорные сражения на левом берегу Вислы вполне логично проистекали из предвоенного оперативно-стратегического планирования русского Генерального штаба. В начале войны русские совершенно сознательно принесли в жертву отдельные пограничные районы к западу от Вислы. Предвоенное стратегическое планирование предусматривало перенос центра тяжести на операции с ограниченными целями: вытеснение и/или уничтожение противника в Галиции и Восточной Пруссии с последующим овладением Карпатскими перевалами и всем течением Вислы. Тем самым Восточный фронт выравнивался географически и русские армии получали выгодное оборонительное начертание фронта, так как предполагалось, что немцам удастся-таки осуществить планирование графа А. фон Шлиффена и занять Париж, уничтожив при этом большую часть французской армии. Поэтому, кстати говоря, русские военачальники надеялись на тяжелый разгром германской армии прикрытия (8‐й) в Восточной Пруссии и главных австрийских сил в Галиции: это чрезвычайно облегчало русским дальнейшую борьбу, которая в худшем варианте предполагалась как единоборство Российской империи со всем Центральным блоком – Германией и Австро-Венгрией.
Не выполнив задач по разгрому неприятеля и даже, напротив, потерпев катастрофу в Восточной Пруссии (с точки зрения русского планирования исход Восточно-Прусской операции являлся катастрофой), Ставка под давлением союзников в качестве приоритетного взяла на вооружение план «марша на Берлин». Сентябрьское контрнаступление австро-германцев на Варшаву спутало карты великого князя Николая Николаевича, однако после оттеснения противника от польской столицы русское Верховное командование упрямо требовало от своих войск вторжения в Германию. Этой идеей и было проникнуто оперативное творчество Ставки после окончания Варшавско-Ивангородской операции.
Сосредоточение
Как говорилось выше, в качестве приоритетного обстоятельства германское командование ставило переход в контрнаступление от крепости Торн до того, как русские двинутся вперед, на Познань. 9‐я германская армия заканчивала свое развертывание к вечеру 28 октября, поэтому русский план изначально запаздывал с осуществлением и потому с самого начала обрекался на неудачу. Разногласия же между фронтовыми командованиями еще более ухудшали темпы сосредоточения войск. Ведь даже и теперь, когда Ставка определила свои ближайшие задачи, штаб Юго-Западного фронта тянул одеяло на себя. Так, 21 октября начальник штаба Юго-Западного фронта М.В. Алексеев докладывал главкоюзу Н.И. Иванову, что главным врагом по-прежнему являются австрийцы, так как основные силы немцев связаны на Западе. По мысли генерала Алексеева, пока противник не начал масштабные переброски войск из Франции, следовало добить Австро-Венгрию, ибо «через нее пролегают для нас пути к Берлину». Поэтому необходимо уже теперь перебросить все резервы в Галицию, отказавшись от похода в Германию.
Уже осенью 1914 года М.В. Алексеев предполагал, что в ближайшем будущем неприятель перенесет свои усилия на Восточный фронт. В качестве панацеи он предлагал разгромить австрийские вооруженные силы, чтобы облегчить себе предстоящую борьбу. Алексеев отчетливо видел, что если австрийцев русские успешно бьют, то в отношении германцев русские берут лишь численным превосходством и большими потерями, что не в последней степени было связано с неравенством в артиллерийском огне. Тяжелая артиллерия немцев при равенстве в легких трехдюймовых орудиях явилась громадным козырем в деле борьбы за тактическое преимущество на поле боя. Соответственно, свои тактические выгоды неприятель умело использовал и при оперативном планировании: например, крепостные части, до крайности усиленные тяжелыми батареями, сдерживают русское наступление на познанском направлении, пока лучшие перволинейные части бьют русским во фланги посредством искусного маневрирования.
Однако за четыре дня до начала немецкого удара Начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич отметил на полях докладной записки М.В. Алексеева «Не могу разделить этих соображений»[241]. Следовательно, даже когда план действий уже был определен, бесплодная переписка продолжалась. Бюрократия, как то было в России извечно, душила все; зато не дремали немцы.
Германский командарм-9 А. фон Макензен решил компенсировать малочисленность сил неожиданностью своего удара, и потому начал наступление, не дождавшись подхода Сводного корпуса из гарнизонов. Эти войска – корпуса «Познань» и «Бреславль» – затем постепенно вводились в сражение, и поэтому удар оказался несколько меньшим по глубине, нежели мог быть изначально. Участие крепостных гарнизонов в полевой операции стало следствием как общей нехватки сил у германского командования на Востоке, так и больших потерь, понесенных сторонами осенью 1914 года. Ведь в сражениях за Польшу главную роль играли немецкие армии: «Если потери австро-венгерских войск в боях октября – декабря 1914 года были в целом ниже, чем в Галицийской битве, то потери германских войск возрастали с каждой новой операцией и в Лодзинской кампании достигли максимума, превысив потери за весь предыдущий период. Германское командование было вынуждено в силу этого вводить в бой и части ополчения, и запасные войска, выводить в поле гарнизоны крепостей, не имевшие достаточной боевой подготовки»[242].
Как видим, решение Макензена и Людендорфа было совершенно правильным, ибо оно опередило наступление русских всего лишь на одни сутки, но зато сразу же вырвало инициативу действий в новой операции. Вне сомнения, что неприятель знал о русских сроках путем радиоперехватов: точная информация давала врагу решительный козырь в предстоящей игре, позволив бить на упреждение. Но ведь мало знать о намерениях неприятеля – следовало еще и воспользоваться этим.
План Макензена заключался в том, чтобы, оттеснив 1‐ю русскую армию, которая и так отставала с выдвижением за реку Бзура, за речные рубежи, затем окружить и разгромить русскую 2‐ю армию в районе Лодзи, отрезав ее от главной группировки. В лучшем случае – и 2‐ю и 5‐ю армии сразу. Производству удара должна была способствовать местность: наступление в междуречье Вислы и ее притоков позволяло раздробить русские силы на части и громить их по частям же. Эта задача достигалась как созданием перевеса сил на решающих направлениях, так и уничтожением инфраструктуры (мостов, железных дорог) в возможных районах русских контрударов.
В это время русские 2‐я (С.М. Шейдеман) и 5‐я (П.А. Плеве) армии выдвинулись вперед на левом берегу Вислы, занимая исходные позиции перед наступлением. Их северный фланг со стороны Торна, где сосредоточивалась группировка генерала Макензена, несколько оттянувшись назад, прикрывала 1‐я армия П.К. Ренненкампфа. В самом же разрыве между 1‐й и 2‐й армиями, на линии Кутно – Лович, располагался 2‐й армейский корпус А.Е. Чурина.
Южнее ударной группировки занимала позиции 4‐я армия А.Е. Эверта, подчинявшаяся главнокомандованию Юго-Западного фронта, действовавшему против австрийцев в Карпатах и на краковском направлении. Прочие правофланговые армии Юго-Западного фронта должны были нажимать на австрийцев, сравнивая фронт с линией выдвижения армий Северо-Западного фронта, чтобы прикрыть его левый фланг после перехода в наступление. Выходит, что наступление как руководящая идея предполагалось для всей русской действующей армии целиком, где направлением главного удара стало берлинское.
Русский фронт от Торна до Кракова протяженностью в 400 верст имел всего лишь четыре железнодорожные линии через Влоцлавек, Серадзь, Ченстохов и Олькуш. Эти линии подходили к Висле всего на двух переправах: у Варшавы и у крепости Ивангород. Слабость русского тыла наряду с теми разрушениями, что произвел отступающий от Варшавы неприятель, не давали возможности русской Ставке осуществить широкомасштабное вторжение в Германию уже по одному только вопросу тылового обеспечения. В связи с этим ряд авторов даже считает, что германское командование на Востоке поторопилось нанести удар от Торна на Лодзь, не позволив русским армиям Северо-Западного фронта еще больше втянуться в ловушку Познани и Силезии. Тем более что из Франции к концу ноября должны были подойти подкрепления[243].
В то время как главные силы германцев уже разворачивались на северном фланге главной русской группировки, главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Н.В. Рузский предполагал главные силы противника у Ченстохова, куда наступали армии Юго-Западного фронта и где отчаянно оборонялись австрийцы. Главкосевзап считал, что неприятель может попытаться вновь ударить на Варшаву с западного направления. Поэтому генерал Рузский не принял мер для скорейшего выдвижения вперед соединений 1‐й армии, которая должна была прикрыть путь с севера на Лович и Варшаву, а заодно и правый фланг 2‐й армии. В результате войска П.К. Ренненкампфа медленно, подтягивая тылы, выдвигались к линии Вислы, находясь еще за притоком Вислы Вартой. К моменту германского удара на фланге 2‐й армии стоял лишь 5‐й Сибирский корпус из состава 1‐й армии.
Нельзя не заметить, что в русской действующей армии налицо был разброс сил: громадная группировка 10‐й армии, оставшаяся напротив Восточной Пруссии, вообще выключалась из задачи вторжения в Германию, а Северо-Западный фронт лишался резервов, необходимых для развития возможного успеха. Расчет же штаба Северо-Западного фронта всецело строился на численном соотношении сил, так как было известно, что немцы, пытающиеся прорвать англо-французский фронт во Фландрии, пока уступают русским в числе штыков и сабель. Н.В. Рузский и его сотрудники полагали, что численное преимущество одной цифрой решит исход предстоящего наступления.
Однако в штабе фронта забыли о весьма важной вещи – некомплекте в частях и соединениях: «Следствием неукомплектованности явилось отсутствие сильных фронтовых и армейских резервов, которые создаются для развития успеха в наступательной операции для парирования возможных контрнаступательных действий противника. Войска фронта представляли собой цепочку растянутых армий и корпусов, без идеи маневра с открытым правым флангом, как бы предлагающим себя для удара и последующего разгрома»