[244]. В ходе операции эти резервы пришлось выделять из действующих войск. Это требовало спешки, перегруппировок на пределе сил, неизбежного запоздания с выходом в заданные районы. В итоге немцы, имевшие ударную группировку, ударившую первой, и вводившие затем вслед за ней прибывавшие резервы, всегда имели преимущество на направлении главного удара, что позволило им добиться впечатляющих успехов в операции. Русское число позволит лишь локализовать германские успехи, да и то после поворота на помощь 5‐й армии П.А. Плеве, чье участие в наступлении первоначально предполагало вспомогательный, подчиненный характер.
Более того, подразумевалось, что энергичное наступление войск 10‐й армии с целью скорейшего овладения Восточной Пруссией позволит русским выпрямить фронт по Висле. При этом особенно не задумывались о тщательном техническом обеспечении подобной армейской операции. Предполагалось, что «успех этого наступления раз навсегда обеспечит правый фланг и тыл нашего стратегического фронта от ударов, опасность коих будет даже возрастать по мере движения нашего в глубь неприятельской территории…» Впрочем, после овладения нижним течением Вислы бо́льшая часть войск 10‐й армии также должна была принять участие в наступлении на Берлин.
Таким образом, эта проблема, как и разработка планов глубокого вторжения в Германию, тоже была самоуспокоительным мифом, совершенно не соответствовавшим силам армий Северо-Западного фронта. Предложение генерала Алексеева о возобновлении наступления на Краков было куда более реальным, однако не могло произвести такого эффекта, как наступление на Берлин, а потому Ставка и поддержала главкосевзапа. Однако в это время 5‐я армия уже понемногу втягивалась в бои на ченстоховском направлении, способствуя 4‐й армии Юго-Западного фронта. То есть получалось, что непосредственно на Германию теперь нацеливались даже только лишь 2‐я и 1‐я армии, стоявшие уступом друг за другом. Подобная группировка сил и средств никоим образом не способствовала решению задачи о наступлении, однако высшие штабы не обращали на этот факт должного внимания. Три стратегические цели – Восточная Пруссия, Берлин, Краков – вновь разбросали силы русских, не позволив ни на одном из них сосредоточить реальные возможности.
Разрывы между разбросанными в пространстве Западной Польши русскими армиями достигли критической величины. В наиболее уязвимый из них – между 2‐й и 1‐й армиями – и ударили немцы, одним махом расколов надвое русскую наступательную группировку. К тому же штаб фронта, очевидно, рассчитывал на простое фронтальное вытеснение противника, так как развернутая русская группировка не соответствовала операции на маневр, ибо была выпячена в центре (2‐я армия) с фланговыми отставаниями (1‐я армия с севера и 5‐я армия с юга от 2‐й армии). Такое развертывание определилось, во-первых, вследствие расположения войск после боев за Варшаву и последующего преследования отступающего противника и, во-вторых, ввиду требований Ставки о скорейшем переходе в наступление.
Следовательно, неверное представление о группировке противника с самого начала предоставило инициативу действий и крупный тактический успех в руки германцев. О сосредоточении крупных масс противника у Торна разведка донесла еще 27 октября, а 28–29 числа в штаб Северо-Западного фронта шли телеграммы, говорившие об угрозе германской группировки на правом фланге 2‐й армии[245], но генерал Рузский не верил разведданным. Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ограничился лишь выдвижением за реку Варта незначительного заслона из состава 1‐й армии – 5‐го Сибирского корпуса Л.Л. Сидорина. Нельзя не сказать, что еще 26 октября Рузский докладывал в Ставку, что противник, по всей видимости, готовится нанести встречный удар наступлению 2‐й и 5‐й армий. Но по мысли главкосевзапа этот удар мог быть возможен только в лоб на левом берегу Вислы, правда, возможно, «соединенный с ударом в правый фланг 2‐й армии со стороны Нижней Вислы», где обнаружено сосредоточение неприятеля. То есть Н.В. Рузский принял главную германскую группировку за вспомогательную, и наоборот.
В то же время Ставка определенно опасалась возможного удара по флангам наступающей массы. Германцы уже показали себя искусными знатоками фланговых ударов, в то время как русские всегда запаздывали с контрмерами. Кроме того, неожиданно быстрая перегруппировка и сосредоточение противника перед Варшавско-Ивангородской операцией заставляли лишний раз призадуматься. Поэтому штаб Ставки настаивал на проведении активной разведки усилиями Северо-Западного фронта, «дабы обеспечить себя от неожиданных атак, особенно на флангах своего расположения». Так, 28‐го числа Начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич еще раз предупреждал Н.В. Рузского о вероятности германской перегруппировки, но одновременно напоминал и о неизбежности общего перехода в наступление. Однако, как говорилось выше, ошибка Н.В. Рузского в оценке обстановки и недооценка им возможности германцев к сосредоточению на своем крайнем правом фланге стала роковой. Приостановка армий фронта при сохранении наступательной группировки подставила ее под фланговый удар неприятеля, начавшего операцию заблаговременно, предупредив тем самым русских на 1–2 суток[246].
Развертывание русских армий для предполагаемого 30 или 31 октября наступления не позволило вести на первом этапе германского контрудара успешных оборонительных действий. Выигрывая темпы развития успеха, немцы всегда имели инициативу и превосходство на избранных направлениях. Парировать германское преимущество было возможно лишь проведением соответствующего контрманевра, а до того можно было рассчитывать только на численное превосходство, чтобы притормозить развитие неприятельского движения и выиграть необходимое время для организации и подготовки такого контрманевра.
Надо отметить и еще одну характерную деталь. Если в Восточно-Прусской наступательной операции Верховный главнокомандующий держал под контролем Ставки два армейских корпуса из состава 2‐й армии, что во многом способствовало поражению русских под Танненбергом, то теперь дело обстояло совсем наоборот. На этот раз Ставка решила отстраниться от непосредственного вмешательства в производство операции – по крайней мере, на ее первом этапе. Учитывая шлейф «славы», тянувшийся за генералом Рузским после Львова, и собственные оперативно-тактические ошибки в прошедших сражениях, великий князь Николай Николаевич предоставил свободу инициативы полностью в руки Рузского, который должен был возглавить вторжение в Германию. При этом штаб Ставки не внес никаких уточняющих положений в разработанный штабом Северо-Западного фронта и впоследствии утвержденный Ставкой план наступления. Единственное, на чем настаивал Верховный главнокомандующий, – это поджимание сроков перехода в наступление, чтобы не потерять темпа после окончания Варшавско-Ивангородской операции.
Соответственно, Н.В. Рузский фактически становился главным ответственным лицом за исход операции: слава победы или горечь поражения прежде всего ложились на его ответственность. Однако даже 31 октября, когда Макензен рвался в тыл 2‐й армии, а 4‐я армия перешла в подчинение Северо-Западного фронта, Янушкевич указывал, что Рузскому предоставлено решение вопроса о времени перехода в общее наступление (в Ставке еще верили, что удар от Торна – вспомогательный). Сосредоточение сил и средств на избранном направлении с заблаговременным перехватом инициативы позволили командующему 9‐й германской армией А. фон Макензену реализовать на практике принцип частной победы и одержать первые тактические успехи, не переросшие, впрочем, в оперативно-стратегическую победу исключительно из-за недостатка сил. Германские сосредоточенные удары по наиболее уязвимым местам неприятельского фронта резко отличались от русской практики наступления растянутыми фронтальными линиями с лобовыми ударами, влекущими за собой громадные людские потери.
Ну что ж: немцы доказали, что они долго и упорно готовились к войне, подготовив не только превосходные войска, но и самый лучший командный состав в мире на тот момент времени. А русским оставалось учиться у противника, развязавшего войну в наиболее удобный для себя момент, чтобы затем бить врага его же оружием.
Германское наступление
Утром 29 октября 9‐я германская армия, имевшая в своем составе 155 тыс. штыков и сабель, 450 пулеметов и 960 орудий, перешла в наступление, начав Лодзинскую операцию против армий русского Северо-Западного фронта. С учетом вспомогательных корпусов «Грауденц», «Познань», «Бреславль» и «Торн», предназначенных для развития успеха в качестве резервов, германские силы доходили до 280 тыс. штыков и сабель при 1450 орудиях и 700 пулеметах.
Командарм-9 генерал Макензен сразу получил 5 армейских корпусов и 2 кавалерийских корпуса. В состав 9‐й германской армии вошли:
– 11‐й (22‐я и 38‐я пехотные дивизии) армейский корпус О. фон Плюскова;
– 17‐й (35‐я и 36‐я пехотные дивизии) армейский корпус Г. фон Панневица;
– 20‐й (37‐я и 41‐я пехотные дивизии) армейский корпус Ф. фон Шольца;
– 1‐й (1‐я и 36‐я резервные дивизии) резервный корпус К. фон Моргена;
– 25‐й (49‐я и 50‐я резервные) резервный корпус Р. фон Шеффер-Бояделя;
– 1‐й (6‐я и 9‐я кавалерийские дивизии) кавалерийский корпус М. фон Рихтгофена;
– 3‐й (5‐я и 8‐я немецкие, а также 7‐я австрийская кавалерийские дивизии) кавалерийский корпус Р. фон Фроммеля.
Немецкие корпуса имели в своем составе по 26 тыс. активных штыков при 160 орудиях. Кавалерийские дивизии насчитывали по 4,5 тыс. сабель при 12 орудиях. Два вспомогательных корпуса из четырех были введены в сражение уже в ходе начавшейся операции – с 5 ноября. Это были корпус «Познань» (четыре ландштурменные бригады) генерала Коха и корпус «Бреславль» (три ландштурменные бригады) генерала Менгеса общим числом в 41 тыс. штыков при 84 орудиях. Кроме того, в корпус «Бреславль» была влита тяжелая артиллерия: сорок 21‐см мортир (десять батарей) и четыре австрийские 30,5‐см мортиры. Несколько вспомогательных дивизионных подразделений, подкрепленных неполными перволинейными бригадами, сдерживали русских на западной польской границе.