Если немцы и впрямь не имели резервов, но зато перешли к стратегическому маневрированию, то русские вообще пока не задумывались о создании резервов на случай неприятельского контрудара, хотя войска для этого, вне сомнения, имелись. Та же 10‐я армия, например. Незнание обстановки, переоценка собственных возможностей и недооценка германского контрманевра сыграли против русских, все еще надеявшихся развить достигнутый под Варшавой успех и ворваться в Германию на плечах расстроенного поражением врага.
Дело противоборства с неприятелем осложнилось еще и тем роковым обстоятельством, что как раз в этот момент Ставка вдруг перешла к реорганизации артиллерии. Причиной проведения данной реформы стала общая нехватка орудий для новых формирований ввиду малого их производства отечественной промышленностью: уже теперь предвоенная смета Генерального штаба относительно числа артиллерийского вооружения для действующей армии стала давать сбои. Согласно требованиям штаба Ставки (приказ по армиям Северо-Западного фронта от 19 октября), вместо тяжеловесных 8‐орудийных батарей образуются более гибкие в управлении и маневре 6‐орудийные. Однако общего увеличения числа батарей в дивизии – вместо шести 8‐орудийных восемь или даже более 6‐орудийных – не произошло. Образующиеся «излишки» отправлялись на переформирование в новые части. То есть против 72 легких орудий в германской дивизии в русской дивизии теперь считалось даже не 48, а всего-навсего 36 пушек. И это не считая подавляющего преимущества немецкой стороны в тяжелых гаубицах.
Таким образом, русские приняли удар под Лодзью, будучи ослабленными в артиллерийском отношении, что еще больше увеличивало потери пехоты: во-первых, уменьшилась огневая поддержка; во-вторых, русские генералы по-прежнему считали число штыков, а не количество организационных единиц (дивизий), сочетавших в себе огневую мощь и маневр современной войны. Странно, что реорганизация проводилась накануне предполагавшегося генерального наступления: проще было бы разделить все батареи на полубатареи, как это уже практиковалось войсками в предшествовавших сражениях. И тогда было проще держать часть этих полубатарей в резерве, раз уж для всех орудий уже теперь не хватало снарядов. То есть чуть ли не главной причиной данной реорганизации послужила начинавшая проявляться нехватка боеприпасов, что не позволяло использовать в бою всю наличную артиллерию. Тем не менее масса артиллерийских обозов, которые реформированию практически не подверглись, скапливались в обозах корпусов, еще больше стесняя действия войск в маневренном отношении.
В.И. Гурко, впрочем, говорит, что реорганизация была связана с необходимостью выведения в резерв тех орудий, стволы которых исчерпали свой ресурс выстрелов. Промышленность не могла дать фронту необходимого количества 3‐дм пушек, и потому, по мнению Гурко, нехватка снарядов стала в определенной мере благом, так как орудия могли износиться даже раньше, нежели успели бы закончиться все выстрелы. Предполагалось, что изношенные пушки будут отремонтированы в тылу, где из них будет образован резервный парк, посредством которого возможно бы стало заменять очередные партии орудий с износившимися стволами[253]. Как бы то ни было, но эти пушки шли новым формированиям и в свои части уже не возвращались. А русские дивизии и корпуса, по причине ли отсутствия снарядов, или вследствие износа стволов и невозможности их своевременной замены, так или иначе были вынуждены драться в неравных с противником условиях.
Пока германцы громили сибирские дивизии генерала Сидорина, даже и на пятый день операции штаб фронта оставался в неведении относительно ее истинных масштабов. Сведениям, шедшим с атакуемого фронта, не верили. Так, 3 ноября генерал-квартирмейстер Северо-Западного фронта и ближайший помощник главкосевзапа М.Д. Бонч-Бруевич в телефонном разговоре со Ставкой сообщил генерал-квартирмейстеру Ставки Ю.Н. Данилову: «5‐й Сибирский корпус сдал у городка Влоцлавека перед небольшими силами противника, которые наступали. Никакого внезапного нападения не было. Части этого корпуса, отходя, не оказывали противнику должного сопротивления, понесли, по их мнению, значительные потери… Благодаря отходу 5‐го Сибирского корпуса 2‐й армейский корпус обходился немцами с флангов и также отошел, наличность малой стойкости очевидна»[254].
Как говорилось выше, еще 1 ноября три германских корпуса навалились на правый фланг 2‐й русской армии, где стоял 2‐й армейский корпус А.Е. Чурина. Следуя примененному принципу раздробления цельности русского фронта, немцы оттеснили корпус генерала Чурина от своих главных сил, к Кутно. На следующий день еще два германских корпуса атаковали 23‐й русский армейский корпус В.Н. Данилова, медленно выдвигавшийся на правый фланг 2‐й армии. В этот тяжелый момент германцам чрезвычайно помогла их конница. Когда 2‐й русский корпус был оттеснен к Кутно, где он занял жесткую оборону, в тыл русским была переброшена 6‐я кавалерийская дивизия Э. фон Шметтова. Спешившиеся германские конники обошли войска генерала Чурина и одним ударом захватили Кутно, взяв при этом 1200 пленных.
При отходе из Кутно штаб армейского 2‐го корпуса не удосужился предупредить следовавшие в арьергарде войска, что город очищается. Вышло, что 1‐я бригада 26‐й пехотной дивизии (101‐й Пермский и 103‐й Петрозаводский пехотные полки) вошла в город, не подозревая о том, что Кутно уже занят немецкой кавалерией. Когда изнуренные отходом русские втянулись на узкие улочки, спешившиеся германские конники ударили по ним из всех видов стрелкового оружия. Вот откуда взялись тысяча с лишним русских пленных под Кутно – из-за халатности командования корпуса. В двух полках, и без того потрепанных предшествовавшими боями, после выхода из кутненской ловушки осталось около шестисот штыков. В итоге 2‐го ноября 2‐й армейский корпус был вынужден отступить на два перехода на восток, что привело к очищению участка территории между реками Бзура и Висла к северу от Лодзи[255]. Это еще более усугубило положение обойденной с тыла 2‐й русской армии, так как позволило ударной группировке углубиться в прорыв, отрезая Лодзь с востока.
В ходе Лодзинской операции германская конница очень активно действовала в пешем строю, пользуясь своей маневренностью для охвата русских флангов и выхода в тыл русским. Так, действовавший против русской 43‐й пехотной дивизии В.А. Слюсаренко германский кавалерийский полк постоянно «нависал» над флангом русской пехоты. Тем самым немцы постоянно держали русских под угрозой конной атаки, что и без того усугубляло моральное состояние русских пехотинцев, знавших, что в тыл прорвалось более трех германских пехотных дивизий, охватывавших Лодзь с востока. Кроме того, немцы старались вести ночную стрельбу и следовали за каждым движением русских параллельными маршами. В конечном итоге русская пехота оказалась психологически надломленной, что и сказалось в бою за город Кутно, взятому спешенными немецкими кавалеристами. Как пишет участник войны, «в результате трехдневного назойливого “приставания” к [русской] пехоте маневром и огневыми нападениями на рассвете конница настолько вымотала пехоту, что при нападении на расположение ее утром четвертого дня имела над ней полный и решительный успех». Это – «моральное воздействие конницы на пехоту во впечатлении пехоты лишь одним созданием неизбежности и неотвратимости столкновения с надвигающейся конной лавиной»[256].
Первая неделя Лодзинской операции стала наиболее успешной для противника в отношении военнопленных. Впоследствии, когда германская ударная группировка бросилась в русские тылы, пленных некуда было девать вплоть до прорыва группы Шеффера из окружения, откуда немцы вывели 16 тыс. русских пленных. Перед тем же русские пленные пополнили германские трофеи как раз в момент вклинивания немецких корпусов между 2‐й и 1‐й русскими армиями, когда русские войска принимали бой, уступая в силах и средствах на направлениях главного удара.
По немецким данным, русские 2, 5 и 6‐й Сибирские, а также 2‐й и 23‐й армейские корпуса в сражениях вокруг Лодзи и на подступах к ней, потеряли 25 тыс. чел. только пленными. Удивляться нечему – слишком много резервистов старших возрастов получили войска на пополнение своих рядов. Так, командир 104‐го пехотного Устюжского полка (26‐я пехотная дивизия из состава 2‐го армейского корпуса) писал домой: «В большом полку не все герои, и особенно из числа дядей, которые думают только о жратве, бегут при первом выстреле, ранят сами себя в палец, а затем, попав в тыл, врут: “Все побито, офицеры разбежались, мы остались одни, что же нам было делать” и т. д. Мне таких дядей дали 1260 человек, они, конечно, сильно подпортили полк… Пока нам будут давать стариков, возможны всякие эксцессы вплоть до разбегания по хатам с позиции и сдачи в плен при отступлениях, когда надзор невозможен»[257].
Сосредоточенными ударами немцы раскидали русские корпуса в стороны, вынуждая их драться поодиночке, что всегда давало германцам несомненный перевес в силах и средствах на всех направлениях. Следовательно, уступая русским в исходной группировке, противник и теперь продолжал своими действиями создавать для себя перевес на всех участках развернувшегося сражения. А штаб Северо-Западного фронта продолжал почивать на предвкушаемых лаврах предстоящего наступления в Германию.
Н.В. Рузский, еще и второго числа считал, что от Торна наступают лишь две пехотные дивизии противника (25‐й резервный корпус, пленных из которого удалось взять сибирякам генерала Сидорина). Поэтому 1 ноября генерал Рузский переподчинил 2‐й армейский корпус 2‐й армии командарму-1 П.К. Ренненкампфу и приказал ему выбить неприятеля из района Кутно контрударом трех корпусов:
– 5‐го Сибирского (упорно дравшегося у Влоцлавека);