– 6‐го Сибирского (медленно переправлявшегося на помощь 5‐му Сибирскому корпусу);
– 2‐го армейского (уже оттесненного от Кутно).
В этот момент на северном фасе русской группировке не хватило бы не только сил трех корпусов, но и целой армии, однако переубеждать Н.В. Рузского генерал Ренненкампф, более-менее осознавший масштабы действий врага, не осмелился. Тем более что 1‐я армия так или иначе все равно обрекалась на контрудар по основанию германского клина, все глубже вбиваемого в русскую наступательную группировку. Так что командарм-1 занялся переправой своих корпусов на плацдармы, удерживаемые сибиряками Сидорина и армейцами Чурина.
В то же время, по мысли штаба фронта, 2‐я армия, которая уже попадала в окружение, должна была, следуя ранее поставленной задаче, наступать на запад. Командарм-2 С.М. Шейдеман сразу же, как только получилось известие о боях на его северном крыле с сибиряками, заподозрил неладное. Но и он, в свою очередь, к сожалению, также не отважился противоречить своенравному генералу Рузскому. Поэтому генерал Шейдеман пошел на компромисс между требованиями штаба фронта и собственной реальной оценкой сложившейся обстановки: наступление 2‐й армии, начавшееся 31 октября, протекало вяло, уступами, с поочередным прикрытием правого северного фланга двигавшимися вперед эшелонами.
Возможно, именно это пассивное продвижение вперед под понуканиями Н.В. Рузского и его фактического начальника штаба М.Д. Бонч-Бруевича (номинальный начштаба – В.А. Орановский) и спасло 2‐ю армию от сокрушительного поражения. Действительно, а что ожидало бы русских, задержи немцы свой контрудар на несколько дней? Полагая, что главные силы противника по-прежнему занимают Ченстохово-Краковскую укрепленную линию, штабы Ставки и Северо-Западного фронта толкали вверенные им войска на разгром. Чем дальше втягивались бы русские на запад, нацеливая удар трех армий в никуда, тем вернее они бы затягивали петлю на собственной шее, оголяя коммуникации. Как можно было ожидать, что немцы, существенно уступавшие русским в количестве штыков, будут пассивно ждать удара? Для чего же тогда перед войной строилась разветвленная сеть железных дорог? Участник операции справедливо считает, что «германское главнокомандование могло создать для наших армий более грандиозную катастрофу, чем оно создало для 2‐й армии генерала Самсонова, если бы начало свой контрманевр дня на три-четыре позже, потому что оперативные части Северо-Западного фронта и Ставки находились в состоянии полного гипноза»[258].
Демонстрируя наступление на запад, согласно приказам штаба фронта, командарм-2 стал постепенно сдвигать к северу свои войска: первым был выдвинут 23‐й армейский корпус В.Н. Данилова, который уже 1‐го числа вступил в бой. Также на северный фас армии перебрасывался 2‐й Сибирский корпус А.В. Сычевского – сибиряки к вечеру того же дня, 1 ноября, столкнулись с авангардами германского 17‐го армейского корпуса. В то же время 1‐й (А.А. Душкевич) и 4‐й (Э.Х. Султан Гирей Алиев) армейские корпуса продолжили свое движение на запад, куда двигались и войска 4‐й и 5‐й армий. Понятно, что разновременный ввод в бой отдельных корпусов против превосходящих сил неприятеля, в то время как половина армии наступала в том направлении, где врага вообще не было, рано или поздно должен был привести к поражению. И такая обстановка складывалась исключительно по вине штаба фронта, жаждавшего новых побед.
Генерал Рузский уже в Галиции отличился тем, что занял покинутый австрийцами Львов, одновременно выпустив из готовившегося окружения полмиллиона австрийцев. За это командарм-3 получил сразу два Георгиевских креста (4‐й и 3‐й степеней) и повышение на должность главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Солдаты и офицеры корпусов 2‐й армии были вынуждены драться против троекратно превосходивших сил немцев только потому, что их командиры (в частности, командарм-1 и командарм-2), подавляемые беспринципностью генерала Рузского и его сотрудников, не могли собственной инициативой исправить вопиющие ошибки штаба фронта.
Между тем вплоть до вечера 2‐го ноября штаб фронта, убежденный в том, что со стороны Торна наступает не более двух германских дивизий, приказал контратаковать врага силами корпусов 1‐й армии, переправлявшихся через Вислу. Разумеется, никакого контрудара тремя корпусами не получилось: против русских здесь стоял не один корпус, а вся 9‐я германская армия. Под превосходящими ударами противника русские стали отходить на Лодзь, очищая левый берег Вислы. Разрываясь между требованиями Н.В. Рузского и перспективой надвигающегося поражения, командарм-2 не нашел ничего лучше, как все-таки обозначить наступление, одновременно укрепляя свой правый фланг.
В то время как войска левого фланга армии продолжали движение вперед, корпуса правого фланга, напротив, отходили к окрестностям Лодзи, встречая врага. Так, на помощь отступающему 23‐му корпусу, где 1 ноября скоропостижно скончался его командир В.Н. Данилов (его сменил находившийся в распоряжении штаба Северо-Западного фронта Л.О. Сирелиус), что еще больше усугубило управление войсками, был двинут 2‐й Сибирский корпус А.В. Сычевского. Разумеется, что ввод войск в сражение «пакетами» не мог дать победы, однако смягчало горечь поражения, раз уж штаб фронта никак не мог разобраться в ситуации.
2 ноября противник вклинился в промежуток между русскими 1‐й и 2‐й армиями, начав маневр по оттеснению 1‐й армии за Вислу и Варту и окружению 2‐й армии. Здесь немцы применили тактику расчленения противостоящей группировки мощными, технически оснащенными группами прорыва. Причем в Лодзинской операции таких групп было две – генералов Р. Шеффера-Бояделя и Р. Фроммеля. Что давало противнику основания для победных расчетов? Прежде всего, разумеется, – неуклюжесть оперативно-тактических действий русских масс, столь неумело руководимых высшими штабами. Кроме того, неприятель рассчитывал на сохранение тех темпов операции, что будут необходимы не только для окружения 2‐й русской армии, но и для ее уничтожения. Еще перед войной по итогам маневров 1909, 1910 и 1911 годов германский Большой генеральный штаб сделал следующий вывод: «Мы научились планомерно подготовлять войска к большим напряжениям… Превосходство в способности к большим переходам в будущей войне может дать нам весьма важное преимущество перед нашими противниками… Превосходство в способности к большим переходам для нас является средством победы, которое мы должны сохранить за собой во что бы что ни стало»[259].
Это превосходство отчетливо выявилось в Лодзинской операции, когда главной ставкой русских стало не полководчество военачальников, а героизм войск. Главным результатом первого этапа наступления для германцев стал «провал» между русскими армиями Северо-Западного фронта. После поражения 2‐го армейского корпуса под Кутно связь между 1‐й и 2‐й армиями была потеряна, и противник с удвоенной яростью бросился к Лодзи, заслонившись от генерала Ренненкампфа сильными арьергардами. Лишь отчаянное сопротивление сибирских стрелков у Влоцлавека, позволившее удержать плацдарм на Висле под огнем тяжелых гаубиц, сохранило для русских возможность контрудара в тыл зарвавшемуся врагу.
Пока же штаб фронта «почивал на лаврах назревавшего собственного поражения», командарм-2, уже давным-давно все понявший, начинает переброску части своих сил на угрожаемые участки. Однако, чтобы не быть обвиненным в нарушении приказа, он продолжает медленное продвижение вперед головными корпусами. Забегая вперед, скажем, что это ему не помогло: оба командарма – С.М. Шейдеман и П.К. Ренненкампф – будут обвинены Н.В. Рузским в неудаче и отстранены со своих постов. Оба генерала допустят еще немало ошибок в ходе операции, но главный виновник чрезвычайно неудачного ее начала и хода – штаб Северо-Западного фронта во главе с генералами Н.В. Рузским и М.Д. Бонч-Бруевичем, как то и положено в России для вышестоящих инстанций – выйдет сухим из мутной воды.
Несомненно, что Кутненское сражение трех русских корпусов 2‐й армии 1–3 ноября в междуречье Вислы и Варты окончательно похоронило надежды Ставки на вторжение в Германию еще осенью 1914 года. Немцы неудержимо шли вперед, а русские высшие штабы все еще дремали в самоуспокоении. После падения Кутно утром 3 ноября германский командарм-9 А. фон Макензен стал прорываться к Ловичу, центру русских коммуникаций, чтобы отрезать 2‐ю русскую армию от Варшавы и прижать ее к тому участку Вислы, где нет мостов. После этого немецкий военачальник мог выбирать цель в зависимости от выгоды обстановки: разгром 1‐й русской армии или окружение 2‐й армии.
Главкосевзап Н.В. Рузский «прозрел» только к середине дня 2 ноября, когда немцев было уже нельзя остановить просто так, одними лишь оборонительными действиями на занятых позициях. Советский исследователь так оценивает деятельность главкосевзапа и его сотрудников в первые дни развития операции: «Работа штаба фронта… с 8 по 15 ноября [нового стиля] характеризуется: 1) недооценкой имеющихся сведений о противнике; 2) недооценкой или незнанием противника; 3) предвзятым мнением штаба Северо-Западного фронта, что противник там, куда отошел; 4) оперативной невосприимчивостью высших штабов русской армии»[260].
Осознание масштабов теперь уже вполне вероятного поражения могло ужаснуть кого угодно. По сути, неприятель, заведомо уступавший в силах и средствах, сейчас вполне мог уничтожить чуть ли не половину наличных сил Северо-Западного фронта. И только теперь главнокомандующий армиями фронта отдает приказ о приостановке наступления 2‐й армии и переброске 5‐й армии П.А. Плеве форсированными маршами под Варшаву и Лодзь. Войска 4‐й армии А.Е. Эверта также были остановлены впредь до выяснения обстановки: германский клин, угрожавший рассечь русскую группировку надвое, создавал все предпосылки для уничтожения русских по частям. И первой жертвой должны были стать подразделения 2‐й армии, большая доля которых уже вступила в бой с противником, всюду имевшим превосходство в силах и средствах.