Притом потери русских, вроде бы превосходивших немцев в числе, оказались чрезмерно большими. Даже пришлось временно пополнять ряды перволинейных корпусов за счет резервных, подошедших на фронт позже. В одном из фронтовых писем прямо говорится, что два раза 2‐й Сибирский корпус, где служил автор, был разбит наголову – «что называется, начисто – из корпуса не набралось дивизии». Дабы восполнить потери, расформировали 6‐й Сибирский корпус + 60 эшелонов новобранцев – настолько обескровленными оказались русские соединения. Например, в 25‐м Сибирском стрелковом полку (7‐я Сибирская стрелковая дивизия) из 4 тыс. солдат и 50 офицеров осталось соответственно 700 и 4 человек[291].
По мнению А.К. Коленковского, одна из основных ошибок германского командования в Лодзинской операции, не позволившей немцам одержать убедительную победу прорывом на Лодзь, «заключалась в том, что оба немецких фланга, которые должны были сомкнуть кольцо окружения, оказались для этой цели слабыми. Поэтому корпусу “Познань” и 3‐му кавалерийскому корпусу генерала Фроммеля не только не удалось обойти русских, но эти корпуса сами оказались битыми на протяжении всей операции. Что касается главной охватывающей группы Шеффера, которой удалось врезаться в стык 1‐й и 2‐й русских армий, то успешный результат ее продвижения получился не благодаря мощи и искусству, а только потому, что группа не была своевременно обнаружена и обходила фланг 2‐й армии без сопротивления со стороны русских. [Кроме того], ошибкой Гинденбурга следует считать и недооценку с его стороны силы 5‐й русской армии, которая, как железный клин, врезалась между заходящими флангами немцев и не позволила им сомкнуться».
Всегда и всюду при образовании так называемого «слоеного пирога» из перемешавшихся частей двух противоборствующих сторон успех обозначится на стороне тех войск, у которых будет дисциплина и сильная воля к победе. Сибиряки, доблестно дравшиеся четырехкратно меньшими силами, выказали эту волю, в отличие от своего командира. Характерно, что под Брезинами точь-в-точь повторилась ситуация августа месяца в Восточной Пруссии. Во время гибели 6‐й Сибирской стрелковой дивизии и прорыва германцев из кольца, главные силы Ловичского отряда стояли всего-навсего в 5 км (!) от поля боя, а авангарды 2‐й армии – в 8—10 км. И никто не сдвинулся с места. Конница вообще уклонилась от участия в сражении, точно так же, как и во 2‐й армии А.В. Самсонова в августе 1914 года, послужив напрасным балластом. Бой шел целый день, генерал Шеффер выводил из «кольца» обозы, батареи, пленных, а русские дивизии безмолвно стояли рядом, созерцая происходящее[292].
Накануне русским командованием в этот район были поданы специальные поезда для отправки немецких пленных в тыл. Перехватившие телеграмму с этой информацией немцы полагали, что в развитии операции наступил самый критический момент. В свою очередь, русские штабы справедливо считали, что объективно группа Шеффера не сумеет уйти. Но фактор военного счастья и бездействие конницы сыграли немцам «в руку». Горстка пехоты дралась, в то время как две пехотные дивизии и ряд кавалерийских бригад даже не пытался вступить в бой. Как и всегда, кровь героев-сибиряков пролилась напрасно: от 6‐й дивизии осталось лишь полторы тысячи человек. Кроме того, немцы взяли в плен раненых сибиряков: 3,5 тыс. солдат и 40 офицеров.
Кавалерийские командиры, по сути, начисто отказались спасать собственную пехоту. Так, после своего спасения из объятых преступным благодушием Брезин П.И. Залесский бросился в Ежево, где находилась 1‐я гвардейская кавалерийская дивизия Н.Н. Казнакова. Генерал Казнаков категорически отказал П.И. Залесскому в просьбе немедленного контрудара на Брезины, чтобы спасти людей, предпочитая весь день 11 ноября простоять на месте. Повторилась ситуация осени 1877 года, когда в три разных дня турки сумели провести в осажденную Плевну по Софийскому шоссе более десяти тысяч повозок с грузами. Эти материалы позволили Осман-паше укрепиться и продержаться до 10 декабря. Шеститысячная масса русской конницы безмолвно наблюдала за передвижением грузов в Плевну, которая вообще-то была вроде как осаждена и блокирована[293].
Между тем это спасение пленных было не только возможным, но и легкодостижимым. Когда немцы уже спешно покидали поле боя под Брезинами, опасаясь русской конницы, впереди показался конный разъезд, как потом выяснилось – германский, сумевший «проскочить» к группе Шеффера с запада. Этот разъезд ввел немцев в такую панику (кавалеристы были приняты за русские авангарды), что более тысячи пленных просто разбежались по окрестным лесам, легко обезоружив слабый немецкий конвой. А что могли бы сделать две-три русские кавалерийские дивизии, которые безучастно следили за выходом измотанных и обескровленных германских подразделений из «мешка»?
Примечательно, что сами кавалеристы считали, что в ходе операции работают много и необходимо для выигрыша сражения. Офицер-конник писал домой: «Наша кавалерия в период этих позиционных боев непосредственного участия в бою не принимает, но ни одного дня нет отдыха. Помимо работы разъездами, мы под Ловичем все время затыкали прорывы, образовавшиеся на фронте, садились в пехотные окопы и целыми днями высиживали в них»[294]. Многое говорит фраза об отсутствии «непосредственного участия в бою». Равно как «высиживание» в окопах «целыми днями», в то время как пехотинцы погибали тысячами.
Главным виновником удавшегося прорыва германцев из окружения по праву является главнокомандующий Северо-Западным фронтом Н.В. Рузский. Как говорилось выше, 9 ноября он отдал распоряжение об отходе в ночь на 11‐е число с северного участка всех трех армий. Конечно, генерал Рузский опасался, что противник сомнет северное внешнее кольцо окружения. Но надо было рисковать, а не отдавать врагу инициативу, заранее полагая сражение проигранным. Командармы П.А. Плеве и П.К. Ренненкампф выступили против такого решения, вновь отдававшего инициативу противнику, однако своевольный комфронта сумел-таки настоять на выполнении приказа.
Начавшийся было отход, грозивший обратиться в беспорядочное бегство (сам-то Н.В. Рузский уже давным-давно отбыл в Седлец), был остановлен волей Верховного главнокомандующего, превосходно сознававшего опасность подобных действий. Сам по себе факт отмены приказа штаба фронта волей Ставки говорит о многом: и о хаосе в управлении войсками Северо-Западного фронта, и о личных качествах главкосевзапа. Однако приостановка организации контрудара со стороны войск 1‐й и 5‐й армий имела следствием то обстоятельство, что на пути вырывавшегося Р. фон Шеффера в Брезинах оказалась только одна русская 6‐я Сибирская дивизия. Подкрепить ее по собственной инициативе командарм-1 П.К. Ренненкампф не решился, опасаясь своего же начальства, предпочитавшего потерпеть поражение, но не признать собственных ошибок.
Вырвавшись из-под Брезин, тем самым немцы фактически свернули операцию, переходя к статус-кво на русско-германском фронте, сложившемся после Варшавско-Ивангородской операции, только теперь уже во фронтальном противостоянии. И все-таки в какой-то мере Э. Людендорф поторопился отступить. В десятых числах ноября к Гинденбургу стали подходить подкрепления, перебрасываемые с Западного фронта – 8 дивизий (4 корпуса). Из сравнительно сносных условий Франции и Бельгии германские войска попадали в непролазную грязь Восточного фронта, где, в отличие от англо-французов, противник и не думал переходить к обороне, а, напротив, стремился пробиться в Германию во что бы то ни стало. Немецкий автор отмечает, что «в осенние месяцы 1914 года часть, получившая приказ отправиться с Западного фронта на Восток, воспринимала это почти как наказание»[295].
Переброска резервов, начатая заблаговременно и оказавшая, следовательно, свое негативное влияние на немецкое оперативное планирование на Французском фронте, окончательно свернула накал боев во Франции и Бельгии. Как пишет Э. фон Фалькенгайн, в ходе «Бега к морю» у германского командования возникла идея прорвать мощным ударом французский фронт силами 2‐й армии в Артуа или Пикардии. Однако вмешался властный фактор Русского фронта: «Эту мысль все же пришлось бросить. Для ее осуществления не хватало сил после того, как все резервы, как живой силы, так и снарядов, были потрачены для Восточного фронта»[296].
К концу боев под Лодзью с Западного фронта на Восток прибыли:
– 2‐й (3‐я и 4‐я пехотные дивизии) армейский корпус А. фон Линзингена;
– 13‐й (26‐я пехотная и 25‐я резервная дивизии) армейский корпус М. фон Фабека;
– 3‐й (5‐я и 6‐я резервные дивизии) резервный корпус Г. фон Безелера;
– 24‐й (47‐я и 48‐я резервные дивизии, 4‐я кавалерийская дивизия) резервный корпус Э. фон Клэра.
Пополненные германские корпуса насчитывали более 100 тыс. активных штыков и сабель при 640 орудиях. 47‐я резервная дивизия вскоре убыла в 4‐ю австрийскую армию, а взамен из армейской группы Р. фон Войрша прибыла 1‐я гвардейская резервная дивизия. Сделай немцы эту переброску немного раньше, всего на полторы-две недели, отказавшись от продолжения бесцельных боев на Ипре, и Гинденбург получал все шансы на уничтожение 2‐й русской армии и на разгром 5‐й. Теперь же резервы могли лишь остановить преследование со стороны русских после отступления разгромленной группы генерала Шеффера. Впрочем, и теперь можно было дать русским увлечься контрнаступлением и подставить свой фланг, чтобы потом вновь опрокинуть 1‐ю русскую армию. Но немцы опять предпочли стянуть все силы в кулак и сдержать русских в лобовых встречных боях, где артиллерийское преимущество было на стороне германцев.
Еще в начале Лодзинской операции германское Верховное командование намеревалось нанести русским решительное поражение посредством сосредоточения мощной группировки из дивизий, переброшенных из Франции и Бельгии на Восток. Не сумев добиться решающего успеха на Западе, но нанеся англо-французам ряд тяжелых поражений, германцы собирались уже в 1914 году перенести свои усилия на Восточный фронт с тем, чтобы остановить готовящееся русское наступление вглубь Германии. И все-таки «в последний момент Фалькенгайн отказался от переброски крупных сил с Западного фронта на Восток, поручив Гинденбургу и Людендорфу вести операцию в основном теми силами, которыми они располагали»