Русская наступательная инициатива была подорвана прежде всего неумением командования высшего уровня. Даже в 1915 году, во время тяжелого отступления, русские солдаты и офицеры дрались так, как никогда не смогли бы драться немцы: без снарядов, без патронов, без орудий и пулеметов. Но высшие командиры имели только волю к обороне. Между тем этой кровавой осенью у германцев тоже заканчивались предвоенные запасы боеприпасов; в конце 1914 года с фронта упоминали, что немцы «начинают стрелять из разного музейного хлама, вытащили орудия, помнящие чуть ли не войну 70‐го года»[327]. Правда, в Германии уже переводили всю промышленность на военные рельсы. Лишь наступление Юго-Западного фронта 1916 года (против австрийцев) вернуло русским войскам и их военачальникам веру в свои силы.
Современными исследователями высказывается мысль, что Лодзинская операция – это «центральное сражение 1914 г. на Русском фронте как по количеству оттянутых германских войск, так и по принятию окончательного решения о переносе тяжести главного удара противником против России»[328]. Однако это «оттягивание» имело следствием чрезмерные потери. А.И. Деникин писал, что Лодзинская операция «была для нас явно непосильна, несвоевременна и не вызывалась положением англо-французского фронта»[329]. Тем не менее сражения под Лодзью оттянули на Восток еще восемь пехотных и одну кавалерийскую дивизию неприятеля. Всего же с сентября по декабрь 1914 года с Запада на Восток было переброшено 22 германские дивизии. Так что если Лодзинская операция и стала тактической победой русских, то для немцев она стала оперативной победой. А наиболее выигравшей стороной, как обычно, стали западные союзники Российской империи по Антанте.
Виновниками в провале наступления в Германию, в больших потерях от германского удара, в успехе прорыва группы Р. фон Шеффера из кольца штабом Северо-Западного фронта были выставлены командарм-1 П.К. Ренненкампф и командарм-2 С.М. Шейдеман. Генерал Рузский рассчитал верно: оба этих генерала не самым лучшим образом показали себя в предыдущих боях, а на П.К. фон Ренненкампфе уже висело подозрение за исход Восточно-Прусской операции. Кроме того, боевая репутация самого генерала Рузского, многократно растиражированная в тылу его друзьями и покровителями из оппозиционных кругов, задававших тон пропаганде военного времени, была безупречна. Помимо блестящего военного образования (автор Полевого устава 1912 года) и участия в Русско-японской войне, успешное занятие необороняемого противником Львова реяло над ним вплоть до падения самодержавия. Так что оба командарма довольно легко были отстранены от своих постов. Генералы немецких фамилий вообще удачно вписывались в схемы начатой Ставкой и подхваченной в тылу антигерманской пропаганды шпиономании.
Конечно, вина С.М. Шейдемана и П.К. Ренненкампфа в исходе неудачных боев не так уж и мала: вялые действия не есть лучший способ добиться победы. А тактическое неумение применять в сражении с подвижным и превосходно обеспеченным артиллерийскими средствами ведения боя противником свое численное преимущество также не красят командармов. Тем не менее за ход и исход операции должна отвечать высшая инстанция: штаб фронта и сам командующий. Командарма-1 подвела его собственная практика руководства вверенными войсками – руководство подчиненными с помощью угроз отчисления от должности в случае неудачи. Это чрезвычайно мешало комкорам и комдивам проводить нормальную боевую работу, выстроенную на доверии всех начальствующих инстанций друг к другу, – это и есть та самая составляющая, что позволяла немцам успешно драться четыре с половиной года войны против превосходящего противника.
Тот же А. фон Макензен, например, нисколько не пострадал от поражения своего 17‐го армейского корпуса в сражении при Гумбиннене в самом начале войны, а, напротив, стал первым комкором на Восточном фронте, кто пошел на повышение. Именно он 25 сентября возглавил ударную группу «Макензен» (17‐й и 20‐й армейские, Сводный корпус – по сути, армия), бросившуюся на Варшаву в ходе Варшавско-Ивангородской операции. В июне 1915 года произведен в генерал-фельдмаршалы. Впоследствии возглавлял операции по разгрому Сербии и Румынии.
Главную долю вины за то, что германцам удалось сравнительно успешно провести Лодзинскую операцию (остановка русского наступления в самом его зародыше до прибытия на Восточный фронт немецких корпусов из Франции), несет главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта и его штаб. В качестве одной из причин неудачи явился факт недавнего назначения на столь высокий пост: «Предстоящее наступление оказалось первой в новом ранге спланированной и утвержденной Ставкой (в ущерб своего плана) операцией фронта, в которой Рузский получил “первую скрипку”. Его поддерживал и заверял в успехе давний семейный приятель и верный соратник в оперативных замыслах генерал-квартирмейстер Бонч-Бруевич»[330]. Правда, прочие главкомы также впервые командовали фронтами, так как фронт (группа армий) вообще впервые появляется в практике именно в 1914 году. С некоторой натяжкой о подобном можно говорить разве что о последнем периоде Русско-японской войны 1904–1905 годов, особенно о Мукденской операции, где противники – А.Н. Куропаткин и маршал И. Ойяма – руководили действиями нескольких армий одновременно. Правда и то, что против немцев драться было чрезвычайно сложно, и если сравнить действия Н.В. Рузского с деятельностью его предшественника на посту главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта Я.Г. Жилинского, то Рузский предстанет в неплохом свете.
Помимо объективной ответственности, распоряжения генерала Рузского в начале операции позволили А. фон Макензену провести успешный маневр на окружение целой русской армии – только нехватка сил не позволила противнику довести операцию до ее логического завершения. А в конце операции именно директивы штаба фронта дали Р. фон Шефферу шанс уйти из «котла»: «В общем, руководство Рузского и его штаба фронта может служить образцом, как при превосходных силах можно проиграть операцию»[331]. Здесь же следует сказать, что и взятие Кракова не состоялось ввиду занятой главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта позиции, так как непонятную идею отступления к Висле поддержал и Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич.
В наибольшем выигрыше оказалось германское командование на Востоке. За совокупные заслуги по отражению русских ударов в германские пределы кайзер Вильгельм II повысил командование на Востоке в чине: П. фон Гинденбург стал генерал-фельдмаршалом, а Э. Людендорф – генерал-лейтенантом. Усиление русской наступательной инициативы на Висле в осенних сражениях позволило Гинденбургу настоять перед кайзером Вильгельмом II на переброске очередных подкреплений и резервов с Запада на Восток. Этому обстоятельству благоприятствовал и тот факт, что после первого сражения на Ипре во Франции окончательно установилась позиционная война: «Отлив в Польшу германских резервов был важен для англичан и французов потому, что давал им возможность скорее дать своим войскам зимний отдых, приступить к их пополнению и к накоплению запасов вооружения и снарядов. Но во всем этом русская армия, понесшая огромные потери в течение первых трех месяцев войны, нуждалась еще больше наших союзников»[332].
А если вспомнить, что в декабре 1914 года ни одна сторона не имела запасов снарядов, то понятно, что штурм англо-французских укреплений без должной артиллерийской поддержки не сулил успеха, что и подтвердили бои на Ипре. Следовательно, новые восемь дивизий, образованные в ноябре месяце внутри Германии, также были отданы Гинденбургу и Людендорфу. Это были первые дивизионные подразделения, в которых имелось уже не по двенадцать, как перед войной, а всего по девять батальонов. Зато в артиллерийском отношении эти войска были оснащены так же, как и полнокровные кадровые дивизии.
Русское же командование и в 1915 и в 1916 году продолжало пополнять потери в дивизиях до уровня шестнадцати батальонов, надеясь ружейным огнем возместить слабость артиллерии. По результату такого перенасыщения соединений пехотой резерв Ставки Верховного командования к концу 1914 года составляли всего лишь 4‐й Сибирский корпус и одна стрелковая бригада. Ясно, что такие расчеты лишь вели к резкому росту потерь, что в условиях гибели кадров скажется массовыми сдачами малообученного и отвратительно вооруженного пополнения в плен летом 1915 года.
В готовивших резервистов запасных батальонах не хватало ни инструкторских кадров, ни винтовок, ни опытных офицеров. Неправильная постановка дела обучения (выправка, маршировка, ружейные приемы, а не подготовка к бою) также не способствовала улучшению ситуации. В связи с этим 1 января 1915 года Верховный главнокомандующий в своем приказе настаивал: «Ввиду чрезвычайного переполнения тех запасных батальонов действующей армии, в которых ведется первоначальная подготовка новобранцев (ратников ополчения), предписываю в отношении означенных батальонов принять к исполнению следующее: 1) установить разделение каждой роты на 8 взводов и 32 отделения, в соответствии с чем увеличить на 4 должности взводных и 16 отделенных командиров штат постоянного состава роты; 2) для замещения означенных добавляемых 20 должностей выделить из числа нижних чинов переменного состава 20 человек наиболее подготовленных и отличающихся лучшим поведением; 3) независимо означенного увеличения постоянного состава, в каждой роте из нижних чинов переменного состава постепенно образовать особую категорию заместителей взводных и отделенных командиров в числе 30–40 человек на роту. Эти нижние чины, помогая означенным должностным в деле подготовки переменного состава, в качестве учителей, будут в то же время служить: а) для замещения должностей взводных и отделенных командиров в маршевых ротах; б) для назначения в учебные команды; в) для замещения младших должностных лиц при случайной убыли их. Как показал опыт и заявления строевого начальства, подготовка пополнений, поступающих в армию, стоит в настоящее время далеко не на надлежащей высоте»