Она говорит Элизавет, что, к сожалению, ее мать больше не числится в списке пациентов.
– Моей матери точно ничего не известно об этом, – говорит Элизавет. – Она считает себя вашим пациентом. Зачем вам вычеркивать ее из списка?
Женщина из регистратуры говорит, что это конфиденциальная информация и ей запрещено рассказывать Элизавет о любом другом пациенте, помимо самой Элизавет.
– Тогда можно мне зарегистрироваться и записаться к кому-нибудь? – говорит Элизавет. – Я чувствую себя неважно и очень хотела бы с кем-то проконсультироваться.
Женщина из регистратуры спрашивает, есть ли у нее какой-нибудь документ, удостоверяющий личность.
Элизавет показывает свой читательский билет из университета.
– Действителен, пока я там работаю, – говорит она, – все университеты скоро потеряют 16 процентов нашего финансирования.
Женщина из регистратуры улыбается специальной «пациентской» улыбкой, предназначенной для пациентов.
– К сожалению, нам нужно что-нибудь с действующим адресом, а также желательно с фотографией, – говорит она.
Элизавет показывает паспорт.
– Этот паспорт просрочен, – говорит женщина.
– Знаю, – говорит Элизавет. – Я как раз его продлеваю.
– К сожалению, мы не можем принять просроченный документ, – говорит женщина из регистратуры. – У вас есть водительские права?
Элизавет отвечает, что не водит машину.
– А счет за коммунальные услуги? – спрашивает женщина из регистратуры.
– Что, с собой? – говорит Элизавет. – Прямо сейчас?
Женщина из регистратуры говорит, что лучше всегда носить с собой счет за коммунальные услуги – на случай, если кому-то понадобится удостоверить вашу личность.
– А как же все те люди, что оплачивают счета по интернету и не получают бумажных счетов? – говорит Элизавет.
Женщина из регистратуры с тоской смотрит на звонящий телефон с левой стороны стола. Не сводя глаз со звонящего телефона, она говорит Элизавет, как просто распечатать счет на обычном струйном принтере.
Элизавет говорит, что она живет у матери, в шестидесяти милях отсюда, и что у матери нет принтера.
Женщина из регистратуры не на шутку сердится, что у матери Элизавет может не быть принтера. Она рассказывает об обслуживаемых районах и регистрации пациентов. До Элизавет доходит: она намекает, что теперь, когда ее мать живет за пределами обслуживаемого района, у Элизавет нет никаких оснований находиться в этом здании.
– Так ведь можно подделать счет и распечатать его. Прикинуться другим человеком, – говорит Элизавет. – А как же все эти аферисты? Неужели фамилия, напечатанная на листе бумаге, делает вас тем, кто вы есть?
Она рассказывает женщине из регистратуры об аферисте/аферистке, называвшем/называвшей себя Анной Павловой, на имя которой регулярно поступали банковские выписки из «Нэт-Уэст», хотя она неоднократно извещала об этом «Нэт-Уэст» и достоверно знает, что никакая Анна Павлова не жила там как минимум лет десять, поскольку сама жила там все это время.
– Так что же в конечном счете доказывает лист бумаги? – спрашивает Элизавет.
Женщина из регистратуры смотрит на нее с каменным лицом. Она просит Элизавет подождать минутку и отвечает на звонок.
Она жестом велит Элизавет отступить на шаг от стола, пока она примет звонок. Затем, чтобы расставить все точки над i, закрывает рукой трубку и говорит:
– Прошу вас обеспечить данному абоненту законную конфиденциальность.
За спиной Элизавет образуется небольшая очередь из людей, желающих записаться к врачу в этом окошке регистратуры.
Вместо этого Элизавет идет на почтамт.
Сегодня на почтамте почти пусто, не считая очереди перед автоматами самообслуживания. Элизавет получает талон: 39. По-видимому, сейчас обслуживаются номера 28 и 29, хотя у окошка никого нет – ни сотрудника почтамта, ни посетителя.
Через десять минут из двери подсобки выходит женщина. Она выкрикивает номера 30 и 31. Никто не откликается. Тогда она выводит на экран номера четвертой десятки, попутно их выкликая.
Элизавет подходит к окошку и отдает женщине паспорт и новые снимки из фотобудки, на которых ее лицо в точности нужного размера (она сама замеряла). Она показывает квитанцию об уплате 9 фунтов 75 пенсов за услугу «Проверить и отправить» на прошлой неделе.
– Когда вы планируете отправиться в поездку? – спрашивает женщина.
Элизавет пожимает плечами.
– Ничего пока не запланировано, – говорит она.
Женщина смотрит на фотографии.
– К сожалению, есть одна проблема, – говорит женщина.
– Какая? – говорит Элизавет.
– Эта прядь волос не должна закрывать лицо, – говорит она.
– Но она не закрывает лицо, – говорит Элизавет. – Это мой лоб. Она даже не касается лица.
– Она должна быть отброшена с лица назад, – говорит женщина.
– Если бы я сфотографировалась, отбросив ее с лица, – говорит Элизавет, – то сама на себя была бы не похожа. Какой смысл в фотографии для паспорта, если я буду вообще не похожа на себя?
– По-моему, она касается глаз, – говорит женщина.
Женщина отодвигает свой стул и относит лист с фотоснимками к окошку, где выдают «Наличные для путешествий». Она показывает лист сидящему там мужчине. Тот подходит вместе с ней к окошку.
– С вашей фотографией могут быть проблемы, – говорит он, – моя коллега считает, что волосы на ней касаются лица.
– В любом случае волосы не играют роли, – говорит женщина. – У вас слишком маленькие глаза.
– О господи, – говорит Элизавет.
Мужчина возвращается к своему окошку «Наличные для путешествий». Женщина засовывает снимки Элизавет в прозрачную целлофановую папку с напечатанными на ней отметками и размерами в различных рамочках.
– Ваши глаза расположены на недопустимом расстоянии внутри заштрихованного участка, – говорит она. – Они не на одной линии. Они должны находиться в середине, а находятся, как вы сами видите, рядом с вашим носом. К сожалению, эти фотографии не отвечают требованиям. Если вы сходите не в фотобудку, а в «Моментальные снимки»…
– То же самое сказал мужчина, которого я видела здесь на прошлой неделе, – говорит Элизавет. – Какая связь между почтамтом и «Моментальными снимками»? Чей-то брат там работает?
– Значит, вам уже советовали сходить в «Моментальные снимки», но вы решили не ходить, – говорит женщина.
Элизавет смеется. Она не в силах сдержаться: так сурово женщина осуждает ее за то, что она не пошла в «Моментальные снимки».
Женщина приподнимает прозрачную папку и снова показывает Элизавет ее собственное лицо с заштрихованной рамочкой сверху.
– К сожалению, это отказ, – говорит женщина.
– Послушайте, – говорит Элизавет. – Просто отправьте эти фотографии в паспортную службу. Я возьму ответственность на себя. Думаю, все будет нормально.
Женщина выглядит уязвленной.
– Если их не примут, – говорит Элизавет, – я вернусь к вам и скажу, что вы были совершенно правы, а я ошибалась: мои волосы неправильные, а глаза расположены в совершенно неправильном месте.
– Нет, потому что, если вы отошлете их через услугу «Проверить и отправить» сегодня, то наше отделение больше не будет иметь никакого отношения к этому заявлению, – говорит женщина. – Как только заявление будет отправлено, с вами свяжется паспортная служба по поводу несоблюдения требований.
– Хорошо, – говорит Элизавет. – Спасибо. Отправляйте. Попытаю удачи. И не могли бы вы сделать мне одолжение?
Женщина кажется очень встревоженной.
– Пожалуйста, передайте привет своему коллеге, который здесь работает и у которого аллергия на морепродукты. Скажите ему, что женщина с неправильным размером головы желает ему всего наилучшего и надеется, что он жив и здоров.
– По такому описанию? – говорит женщина. – Простите, но… это может быть кто угодно. Их тысячи.
Она пишет шариковой ручкой на квитанции Элизавет: «Посетительница пожелала отправить фото под свою ответственность».
Элизавет стоит у почтамта. Ей лучше. Прохладно, дождливо.
Она собирается пойти и купить книгу в том букинистическом.
А потом навестить Дэниэла.
Данные Элизавет вводятся в компьютер за долю доли секунды. Затем женщина из регистратуры возвращает ее отсканированный документ.
Дэниэл спит. Сестричка, сегодня другая, залихватски машет шваброй, пахнущей хвойным очистителем.
Элизавет задумывается, что станет со всеми этими сестричками. До нее доходит, что все, кого она здесь встречала, из других уголков мира. Утром по радио она слышала, как выступающий говорил: «…но дело не только в том, что мы на словах и на деле поощряем полную противоположность интеграции иммигрантов в нашей стране. Дело в том, что мы на словах и на деле поощряем самих себя не интегрировать их. Мы делаем это в рамках саморегулирования, поскольку Тэтчер научила нас быть эгоистичными и не просто считать, а верить в то, что никакого общества не существует».
Затем другой участник диалога сказал: «Ну, что бы вы еще сказали. Смиритесь с этим! Повзрослейте! Ваше время истекло. Демократия. Вы проиграли».
Как будто демократия – это бутылка, которую кто-то грозится разбить, чтобы нанести небольшие увечья. Настало время, когда люди говорят что-то друг другу, но, как ни странно, их разговор никогда не становится диалогом.
Это конец диалога.
Она пытается вспомнить, когда именно это началось, как долго она этого не замечала.
Она садится рядом с Дэниэлом. Спящий Сократ.
– Как вы сегодня, мистер Глюк? – тихо говорит она в его спящее ухо.
Она достает свою новую/старую книгу и раскрывает ее в самом начале:
Ныне хочу рассказать про тела,
превращенные в формы
Новые. Боги, – ведь вы
превращения эти вершили, —
Дайте ж замыслу ход
и мою от начала вселенной
До наступивших времен
непрерывную песнь доведите…