— В деревьях? — изумлённо воскликнул мой дядя.
— Эта долина окружена горами, что простираются до самого горизонта. И все эти горы до прихода белых людей были покрыты густыми лесами, настоящими зарослями.
— А ведь точно, ты прав, — медленно произнёс Миксцин, припоминая прошлое путешествие. — Мне тоже показалось: что-то здесь не так. Сначала я не понял, в чём дело, а теперь вижу: окрестные горы из зелёных стали бурыми.
— Это потому, что они лишены деревьев, — пояснил Почотль. — Испанцы их вырубили — подчистую извели — на строевой лес да на топливо. По правде говоря, это вполне могло разгневать Чикомекоатль, богиню зелёных растений, и она в отместку могла уговорить бога Тлалока посылать меньше дождей, что он и делает, а бога солнца Тонатиу — пылать более жарко, а ведь именно так он и поступает. Как бы то ни было, обратите внимание: со времени появления богов кристанйотль наши боги погоды ведут себя довольно странно.
— Извини, друг Почотль, — сказал я, сменив тему. — Я надеюсь найти здесь работу. Не для того, чтобы нажить состояние, но такую, чтобы оплаты хватало мне на жизнь. Могу я рассчитывать на это?
Сухопарый оглядел меня с головы до ног.
— А что ты умеешь делать, паренёк? Может, владеешь письмом белых людей? Каким-нибудь ремеслом? Или искусством?
— Нет. Ничему особенному я не обучен.
— Ничего страшного, — безразлично промолвил он. — Раз так, значит, ты не должен чураться простой и грубой работы. На строительстве — таскать камни и бадьи с раствором. На очистке каналов — выгребать оттуда наносы, мусор и всякое дерьмо. Носильщиком-тамемиме — надрываться с поклажей. Работа найдётся, а уж хватит или нет средств тебе на жизнь, зависит от того, насколько скудны твои потребности.
— Вообще-то, — разочаровано пробормотал я, — мне бы хотелось найти что-нибудь более...
Тут вмешался дядя Миксцин:
— Друг Почотль, мы видим, что язык у тебя подвешен. Надо думать, ты человек толковый и получивший образование, а белых людей, как можно понять из твоих слов, не жалуешь. Почему же тогда ты кормишься их подачками?
— Да потому, — вздохнул Почотль, — что я владею настоящим мастерством, даже искусством. Раньше я был золотых и серебряных дел мастером, изготовлял из драгоценных металлов изысканные украшения. Браслеты для рук и ног, перстни, ожерелья, диадемы. Но белым людям ничего этого не нужно. Они жадны до золота и серебра, но, заполучив их, превращают в бесформенные слитки, которые отправляют за море, к своему королю. Варвары! А работу с другими металлами — испанцы называют их железом и сталью, медью и бронзой, — поручают крепким мускулистым кузнецам, которые выковывают лошадиные подковы, доспехи, мечи и тому подобное.
— А ты разве не мог бы это делать? — спросил Миксцин.
— Эта работа по плечу любому деревенскому олуху, была бы силёнка. Я же считаю, что столь грубый, тяжёлый труд ниже моего достоинства. Кроме того, мне вовсе неохота уродовать свои тонкие, чувствительные пальцы художника шишками да мозолями. Нет уж, надеюсь, что когда-нибудь для меня найдётся настоящее дело.
Я сидел, скрестив ноги, на циновке, пропахшей бесчисленным множеством немытых тел предыдущих постояльцев, и, лишь вполуха прислушиваясь к разговору, размышлял о своём затруднительном положении и непривлекательности тех занятий, которые наш костлявый сосед считал для меня подходящими. У меня имелось твёрдое намерение сдержать свою клятву, сделать всё, что потребуют от меня боги, дабы получить возможность отомстить белым людям, и если бы самый грязный, тяжёлый, плохо оплачиваемый труд мог поспособствовать этому, я бы не колебался. Однако сейчас единственной целью моего пребывания в этом городе было обнаружить никем доселе не замеченное слабое место в железной хватке, которой держали испанцы Сей Мир. Требовалось отыскать какой-нибудь изъян в системе управления Новой Испанией, брешь в организации обороны, — что угодно, лишь бы это смогло создать угрозу их казавшимся неколебимыми могуществу и власти. И я сильно сомневался, что сумею выведать что-либо полезное в этом отношении, ковыряясь в качестве землекопа на дне грязного рва или сгибаясь под тяжестью поклажи носильщика. Ну ладно, может быть, нотариус Алонсо де Молина сумеет помочь мне устроиться получше, так, чтобы работа давала мне возможность высматривать, выслушивать и выведывать как можно больше?
Почотль между тем рассказывал моему дяде о еде:
— Что до снеди, то не могу не признать: белые люди действительно привезли из-за моря кое-что вкусное. Их домашние птицы — курицы или цыплята — нежнее и сочнее нашей, пусть даже и более крупной дичи уашлоломи. Они выращивают особый тростник, из сока которого получают порошок, именуемый сахаром; он гораздо более сладкий, чем мёд или кокосовый сироп. А ещё они возделывают новый сорт бобов, называемый горохом, и другие овощи, которые называются капуста, артишок, салат-латук и редис. Хорошая еда для тех, кто может позволить себе покупать эти овощи или имеет участок земли, чтобы их выращивать. Правда, я думаю, что сами испанцы нашли здесь, у нас, гораздо больше новых, полезных для себя вещей, чем завезли сюда. Они в восторге от наших томатль, чили, чоколатль и ауакатль и говорят, что ничего подобного в Старой Испании нет. О, и ещё они учатся получать удовольствие от курения нашего пикфетль.
Постепенно я стал различать в темноте вокруг и другие голоса: многие люди не спали, а беседовали, как Миксцин и наш сухопарый знакомый. Чаше всего разговоры велись на науатль и не содержали ничего особо интересного. Иные, правда, беседовали на неизвестных наречиях, и если даже речь у них шла о высшей мудрости мира или сокровенных тайнах богов, понять это мне было не дано. В то время я даже не мог разобрать, к каким племенам принадлежат постояльцы, однако впоследствии, проведя в странноприимном доме несколько ночей, уяснил для себя кое-что интересное. Например, что почти все искавшие там ночлега, за исключением самих жителей города Мехико, пришли в этот приют Сан-Хосе откуда-то с севера, в большинстве случаев, с дальнего севера.
И это было понятно. Как я уже говорил, все племена и народы к югу от города Мехико — а также к востоку — давно покорились испанским завоевателям и за прошедшее время успели приспособиться к новой власти, усвоить её требования и поддерживали с центром провинции постоянные и оживлённые отношения. Поэтому все, прибывавшие в столицу с юга или с востока, были послами, гонцами-скороходами или почтека, доставлявшими в город товары на продажу и обмен и закупавшими то, что привозилось из Старой Испании. Такого рода гости останавливались в Доме Почтека, откуда нас турнули, или даже, что тоже случалось, находили приют в каком-нибудь испанском особняке, а то и дворце.
Те же, кому приходилось искать кров в монашеском странноприимном доме, если только они не были бездомными жителями самого города Мехико, являлись выходцами из ещё не покорённых северных земель Сего Мира. Они пришли сюда либо как мой дядя Миксцин с целью оценить возможности белых людей, дабы потом решить, как их народу вести себя в будущем, либо как Нецтлин и Ситлали, для того чтобы попытать удачи в полном роскоши и диковин новом городе заморских пришельцев.
«А может быть, — подумал я, — некоторые из них тоже явились сюда с намерением уподобиться червю в плоде койакапули, дабы, прогрызая ходы, выгрызать Новую Испанию изнутри? Если такие имеются, мне нужно будет найти их, чтобы мы могли действовать совместно».
С восходом солнца братья разбудили постояльцев и снова направили вниз, в столовую, где мы с дядей были рады увидеть мою мать, целую и невредимую. Кроме того, мы были вполне довольны, получив от монахов по полной плошке густой атоли и даже по чашке пенистого чоколатль. Судя по всему, моя мать, как и дядя Миксцин, большую часть ночи провела в бодрствовании и в разговорах с соседками по спальне, о чём и поведала нам с оживлением, какого не проявляла за всё время путешествия.
— Знаете, здесь есть несколько женщин, которым довелось послужить в испанских домах, и они такое рассказывают!.. Особенно о новых тканях — о, о таких прежде Сей Мир даже не слышал! Например, есть материал под названием шерсть; его настригают с животных с длинным, кудрявым мехом, именуемых овцами. Нынче эти овцы огромными стадами пасутся по всей Новой Испании. Представьте себе, шкуры с них не сдирают, а обстриженный мех превращают в пряжу, — ну почти так же, как мы поступаем с хлопком, — а из этой пряжи ткут чудесную материю. Шерстяная ткань может быть такой же тёплой, как мех, из которого она сделана, и при этом её можно раскрашивать в такие яркие цвета, что кажется, будто бы перед тобой плетение из перьев птицы кецаль тото.
Я был рад тому, что благодаря обилию новых впечатлений вчерашняя страшная картина если и не стёрлась полностью из памяти моей тене, то, во всяком случае, потускнела, однако дядюшка, слушая щебетание сестры, только кривился и хмыкал.
Обведя взглядом столовую приюта, я задумался о том, кто из собравшихся здесь людей (если, конечно, таковые тут вообще имелись) смог бы стать моим союзником, присоединиться к моему тайному заговору или хоть чем-то помочь. Вот, например, давешний знакомец Почотль, который сейчас жадно поедал из плошки атоли, вполне может пригодиться мне — хотя бы тем, что, будучи местным, хорошо знает этот город. Разумеется, представить его в качестве воина трудно, но понятно ведь, что если даже дело и дойдёт до того, что потребуются воины, то будет это очень нескоро. Ну а кто ещё хоть на что-то пригоден? В помещении находились и дети, и мужчины (старые, средних лет и молодые), и женщины. Пожалуй, имеет смысл обратить внимание на последних: ведь есть места, куда женщина может пойти, не вызывая подозрений, тогда как для мужчины это невозможно.
— Но соседки рассказывали и о ещё более диковинной ткани, — с упоением делилась мать. — Называется она шёлк, и, как говорят, лёгкая и тонкая, словно паутина, удивительно гладкая на ощупь, но прочная и ноская, словно кожа. Здесь её не делают, а привозят из Старой Испании, где — вот уж воистину трудно поверить — этот шёлк будто бы прядут какие-то черви. Должно быть, мои соседки всё-таки ошиблись и речь идёт о каких-то тварях вроде пауков.