нных на колёсах гром-труб, именуемых кулевринами и Фальконетами. Так что теперь утёс снова представлял собой обычную каменную скалу и был примечателен разве что отведённым от него акведуком, по которому вода из источников Чапультепека поступала в город.
Точно так же, как изображения прежних правителей, испанцы уничтожили и устроенный там последним Мотекусомой парк, с клумбами, фонтанами и статуями. Теперь местность поросла сорной травой, кустами да полевыми цветами, и лишь кое-где высились древние деревья ауеуеткуин, кипарисы, слишком могучие, чтобы поддаться даже топорам испанцев. Единственными людьми, которые мне попадались, были рабы, занимавшиеся рутинной работой по поддержанию акведука в порядке. Протечки и трещины являлись здесь обычным делом и требовали постоянного внимания. Мне пришлось лишь немного отойти от берега, чтобы оказаться в полном одиночестве. Найдя место, свободное от кустов, я положил своё изделие на землю.
На сей раз я изготовил глиняный шарик с плоским основанием, а запальное отверстие разместил сбоку, так что оно находилось на уровне земли. Открыв кисет, я, начиная от запального отверстия, насыпал тонюсенькую пороховую дорожку, обогнувшую толстый ствол древнего кипариса. Там, надёжно укрывшись за могучим деревом, я извлёк своё зажигательное стекло, поймал пробивавшийся сквозь листву кипариса солнечный луч и сквозь кристалл поджёг кончик своей пороховой дорожки. Как я и надеялся, порошок зашипел, заискрился, и огонёк весело побежал к глиняному сосуду.
Мне сразу стало понятно, что это не самый практичный способ поджигать мои шарики, ибо слабый огонёк на дорожке запросто мог задуть даже легчайший ветерок. Но в тот день царило полное безветрие. Огонёк обежал ствол кипариса и исчез из поля моего зрения, хотя я по-прежнему ощущал едкий запах горящего пороха.
Ну а потом, хотя я ожидал этого, или, во всяком случае, надеялся на это, неожиданно грянул такой гром, что я невольно подскочил. Казалось, что содрогнулось даже укрывавшее меня дерево. Бесчисленные птицы с криками взвились в воздух, кусты вокруг зашелестели из-за множества поспешно удиравших зверушек. Глиняные осколки со свистом разлетелись во все стороны, в том числе и в сторону моего кипариса, обрубив некоторое количество веток и листьев. В то время как эти листья, кружась, падали вниз, над местом взрыва распространились едкие миазмы голубоватого дыма. Откуда-то издалека до меня донеслись крики людей. Следовало поторопиться, и, как только прекратили падать осколки, я поспешил к месту взрыва. Участок земли размером с циновку петатль был выжжен дочерна, ближайшие кусты обуглились. На краю прогалины лежал убитый осколком кролик.
Между тем крики, всё более возбуждённые, звучали всё ближе. Только тогда я вспомнил, что на вершине холма Кузнечика испанцы возвели укрепление, называемое «замком». Замок этот был всегда полон солдат, ибо именно там проходили обучение испанские новобранцы. Разумеется, даже самый неопытный рекрут не мог не узнать звук порохового взрыва, а поскольку он донёсся с необитаемой пустоши, желание солдат выяснить, в чём там дело, было вполне естественным. Встречаться с ними мне, разумеется, не хотелось. У меня не было времени попытаться уничтожить следы взрыва, так что я прибрал кролика и поспешил к берегу озера.
В тот же вечер Почотль пришёл в наш дом, держа под мышкой туго свёрнутый плащ и многозначительно ухмыляясь. С лукавой миной фокусника он положил свёрток на пол и, в то время как мы с Ситлали следили за ним с горящими от нетерпения глазами, медленно его развернул. Это была она: практически точная копия испанской аркебузы.
— Оуйо, аййо, — пробормотал я, искренне радуясь и от души восхищаясь мастерством Почотля. Ситлали с улыбкой переводила взгляд с одного на другого, радуясь за нас обоих.
Почотль вручил мне ключ для закручивания внутренней пружины. Я вставил его на место, повернул и услышал то самое потрескивание, которое уже слышал раньше. Потом я большим пальцем оттянул назад «кошачью лапку» с кусочком «ложного золота», и она со щелчком застыла в отведённом положении. Мой указательный палец потянул «котёнка». «Кошачья лапка» ударила «ложным золотом» по раскрутившемуся при помощи пружины зубчатому колёсику, и высеченные искры посыпались на «полку», именно туда, куда и было надо.
— Конечно, — сказал Почотль, — это лишь предварительное испытание. По-настоящему мы сможем опробовать её с полным зарядом пороха и этих штуковин.
Он вручил мне мешочек тяжёлых свинцовых шариков.
— Но я советую тебе, Тенамакстли, сделать это подальше отсюда. По городу уже пошли слухи: в гарнизоне Чапультепека сегодня слышали какой-то загадочный взрыв. — Почотль подмигнул мне. — Белые люди боятся, — и не без основания, — что кто-то ещё, кроме них, обладает некоторым количеством пороха. Уличные патрули останавливают и обыскивают каждого индейца с горшком, корзинкой или любой другой подозрительной ёмкостью.
— Этого и следовало ожидать, — сказал я. — Отныне мне придётся быть осторожнее.
— И вот что ещё, — добавил Почотль. — Твоя идея восстания по-прежнему кажется мне дурацкой. Ну рассуди сам, Тенамакстли. Ты знаешь, сколько времени потребовалось мне, чтобы изготовить эту единственную аркебузу? Я надеюсь, что она будет стрелять как положено. Но неужто ты рассчитываешь, что я или кто-то другой сможет изготовить тысячи ружей, которые потребуются тебе, чтобы сравняться по вооружению с белыми людьми?
— Нет, — сказал я. — Других аркебуз делать не понадобится. Если эта будет стрелять как следует, я воспользуюсь ею, чтобы... ну... в общем, чтобы добыть другую у какого-нибудь испанского солдата. А потом воспользуюсь этими двумя для приобретения ещё большего количества оружия. И так далее.
Почотль и Ситлали уставились на меня — не то в ужасе, не то в восхищении.
— Ну а сейчас, — воскликнул я, торжествуя, — давайте отметим это знаменательное событие!
Я сходил за кувшином самого лучшего октли, и все мы с радостью выпили за это достижение. Налили даже маленькому Ихикатлю, а уж взрослые набрались так, что Почотль к полуночи решил не идти домой, рискуя нарваться на патруль, а заночевал у нас в передней комнате. Мы же с Ситлали, кружась и хихикая, отправились на свою циновку в другой комнате, чтобы продолжить празднование на иной, ещё более воодушевляющий лад.
Для следующей серии опытов я изготовил шарики не больше перепелиных яиц, в каждом из которых находилась всего лишь щепотка пороха. Все они взорвались с шумом, чуть большим, чем производит лопающийся, разбрасывая семена, стручок, так что местная ребятня вскоре потеряла интерес и к ним. Но зато детишкам понравилась другая предложенная мной игра: осматривать окрестности и предупреждать меня о появлении испанских солдат. Я же тем временем, уже убедившись, что полученный мной порох, если поджечь его помещённым в ограниченное пространство, обладает изрядной разрушительной силой, теперь призадумался о том, каким способом, более надёжным, чем пороховая дорожка, можно подрывать изготавливаемее мною заряды, большие или маленькие, с некоторого расстояния.
Я упоминал уже, что мои соотечественники, в отличие от испанцев, предпочитающих несгорающие глиняные трубки, обычно курят лист пикфетль, набитый в то, что мы называем покуитль — трубочку из тростника или бумаги, которая медленно сгорает вместе с содержимым.
И мы, и белые люди, чтобы придать куреву необычный вкус или аромат, порой смешивали с пикфетль другие ингредиенты — измельчённый порошок какао, семена некоторых растений или засушенные цветочные лепестки. И сейчас я занялся чем-то подобным: скатывал тонкие трубочки, заполненные курительным листом, но смешанным не с ароматическими добавками, а, в различных пропорциях, с порохом. Обычный покуитль сгорает медленно, по мере того, как курильщик затягивается, и гаснет, если его отложить. Я рассудил, что если добавить в смесь определённое количество пороха, то это обеспечит медленное, но в то же время самостоятельное горение.
И я оказался прав. Опробуя эти крохотные бумажные трубочки различной длины и толщины, наполненные смесью пикфетль с порохом в различных сочетаниях, я нашёл-таки нужную комбинацию. Вставленный в отверстие глиняного шарика, такой покуитль горел более или менее продолжительное (в зависимости от его длины) время, а когда огонёк достигал отверстия, шарик с шумом взрывался. Мне так и не удалось точно рассчитать время — например, добиться того, чтобы несколько шариков взрывались одновременно, — но, во всяком случае, у меня появилась возможность отрегулировать длину запала так, чтобы взрыв произошёл лишь после того, как я отойду на значительное расстояние. Кроме того, теперь я уже был уверен: ни случайный ветерок, ни шаги прохожего не помешают горению, что запросто могло случиться с обычной пороховой дорожкой.
И вот я решил провести испытание столь рискованное, дерзкое и даже безумное, что не стал заранее предупреждать Ситлали. Изготовив ещё один шар размером с кулак и вставив в его запальное отверстие длинную покуитль, я на следующий день положил этот снаряд в поясной кошель и направился в район Траза, к зданию, в котором, как мне было известно, находились казармы — место проживания испанских солдат низкого ранга. У входа, как всегда, нёс караул вооружённый, облачённый в доспехи часовой. Придав себе по возможности, вид глуповатый и безобидный, я неторопливо прошёл мимо него к углу здания, где остановился и опустился на колени, как будто для того, чтобы вынуть камешек из сандалии. На самом же деле я быстро поджёг торчавший кончик покуитль и засунул твёрдый шар между угловым камнем дома и камнями мостовой.
Покосившись на часового и убедившись, что он, как и все прочие, не обращает на меня ни малейшего внимания, я встал и неспешно двинулся дальше. Мне удалось отойти по меньшей мере на сто шагов, когда громыхнул взрыв. Даже на таком расстоянии до меня донёсся свист разлетавшихся осколков, а один легонько ударил меня в спину. Я оглянулся, чтобы полюбоваться учинённым мной переполохом.