Едва только они поставили парус, как на них налетели яростные весенние штормы, а после трудного плавания и высадки на далёкий берег путешественникам пришлось столкнуться с другими пугающими затруднениями. Флорида оказалась краем непроходимых лесов, быстрых рек, которые почти невозможно пересечь вброд, и вонючих, топких болот. Сами понимаете, в такой местности от лошадей толку мало. Путешественников выслеживали хищные лесные звери, их кусали и жалили змеи и насекомые, а болотная сырость насылала на них смертоносные болезни. Что же до исконных жителей Флориды, то те не только совершенно не обрадовались появлению незваных гостей, но встретили их с оружием в руках: то осыпали чужеземцев стрелами из засады, то, собравшись в значительном числе, вступали с ними в открытые столкновения. Измученные долгим путешествием и изнурённые лихорадкой испанцы едва ли могли дать им отпор, да к тому же силы несчастных всё больше ослаблял голод, поскольку индейцы угоняли с пути их следования всех домашних животных, а запасы маиса и прочих съедобных культур сжигали: как в закромах, так и новый урожай прямо на полях. (Меня это удивило, но предполагаемые поселенцы, похоже, оказались совершенно неспособными добыть себе пропитание, и это при том щедром изобилии животных, рыб, птиц и съедобных растений, которое дикая природа всегда готова подарить людям предприимчивым и деятельным). Короче говоря, число испанцев таяло с такой катастрофической быстротой, что уцелевшие, распрощавшись с надеждой закрепиться на той земле, повернули назад. А по возвращении к побережью выяснили, что экипажи их кораблей, видимо, сочтя товарищей погибшими, уплыли, бросив соотечественников на произвол судьбы в этих враждебных краях.
Сломленные духом, больные, со всех сторон осаждаемые туземцами, испанцы предприняли отчаянную попытку построить для себя новые лодки. И они сделали это — смастерили корпуса из ветвей и пальмовых листьев, обвязали верёвками, сплетёнными из конских грив и хвостов, пропитали сосновой смолой и оснастили парусами, сшитыми из собственной одежды. К тому времени испанцы уже забили оставшихся у них лошадей на мясо, а из лошадиных шкур смастерили бурдюки для воды. Когда лодки отплыли, пятеро их командиров — одним из которых был Коровья Голова — не отвели суда в открытое море, но держались в пределах видимости от прибрежной линии, полагая, что если они будут двигаться к западу, то в конечном итоге доберутся до берегов Новой Испании.
К несчастью путешественников, и море, и суша оказались по отношению к ним одинаково враждебны. И там, и там их настигали шторма, пронизывающие, теперь уже зимние ветры и холодные проливные дожди. Причём дожди обрушивались на испанцев даже в ясную погоду — дожди стрел с боевых каноэ, выходивших в море и беспрерывно досаждавших им индейцев. К тому времени скудные запасы продовольствия иссякли, а невыдубленные кожаные бурдюки для воды прогнили, но всякий раз, когда испанцы пытались высадиться, чтобы раздобыть провизии, их отгоняли от берега тучи стрел. Как и следовало ожидать, в конечном счёте пять лодок потеряли друг друга из виду. Четыре из них так и исчезли бесследно, однако экипажу пятой, Коровьей Голове и его товарищам, всё-таки удалось пристать к суше и выбраться на берег.
Поначалу белым людям, едва одетым, истощённым от голода и продрогшим до мозга костей, удалось найти прибежище у племени, ничего не знавшего об испанских завоеваниях, но когда они, откормившись и отдохнув, отважно двинулись в направлении Новой Испании, народы, через земли которых лежал их путь, отнеслись к чужестранцам вовсе не с таким дружелюбием. Пересекая густые леса, бескрайние травянистые равнины, невероятно широкие реки и выжженные пустыни, дон Альвар и его товарищи постоянно попадали в плен то к одному, то к другому племени, в том числе и к кочевникам. В плену они оказывались на положении рабов: их изнуряли непосильным трудом, били и морили голодом. (Проклятые краснокожие diablos[11], пожаловался как-то Коровья Голова, даже позволяли своим бесенятам забавляться, дёргая пленников за бороды). Всякий раз испанцам удавалось бежать, но при каждом очередном побеге они теряли одного или нескольких товарищей, погибавших или снова попадавших в руки индейцев. Судьба этих несчастных так и осталась неизвестной.
Когда наконец они добрались до дальних окраин Новой Испании, их осталось в живых всего четверо: трое белых — Кабеза де Вака, Андрес Дорантес и Алонсо дель Кастильо — и Эстебанико, чёрный раб, принадлежавший Дорантесу. Кастильо упомянул, что «они пересекли весь континент», но это мало что мне сказало, ибо, имея лишь смутное представление о том, что такое континент, я никак не мог определить, сколько мучительных лиг или долгих прогонов пришлось преодолеть этим людям. Да вряд ли отважные путешественники и сами это знали — единственное, что было известно точно, так это срок их скитаний — целых восемь лет. Разумеется, будь у них возможность двигаться вдоль побережья Восточного моря, путешествие заняло бы гораздо меньше времени, но пленников нередко передавали от одного племени к другому, зачастую живущему дальше от побережья, да и все многочисленные побеги волей-неволей заставляли их удаляться вглубь суши. Так и вышло, что скитальцы уже приблизились к побережью Западного моря, когда им посчастливилось наконец повстречаться с отрядом испанцев, дерзнувших производить патрулирование в глубине Tierra de Guerra.
Эти солдаты, выслушав невероятную историю незнакомцев и преисполнившись восхищения, отвели путешественников к ближайшему армейскому посту, где те были одеты, накормлены, а затем препровождены в Компостелью. Губернатор Гусман дал им лошадей, многочисленный эскорт, способный обеспечить их безопасность, приставил к ним брата Маркоса де Ниццу, чтобы позаботиться об их духовных нуждах, и отправил путешественников через всю страну в город Мехико. Гусман заверил героев, что там в их честь будет дан пир и они получат все почести и награды, какие заслужили своими доблестью и мужеством. И вот теперь, на протяжении всего пути, герои рассказывали и пересказывали свою историю каждому вновь встреченному заинтересованному слушателю. И я слушал их так же жадно, как и все остальные, с искренним восхищением.
Мне хотелось задать этим белым людям множество вопросов, однако они не желали вступать со мной в беседу. Впрочем, некоторые из этих вопросов им задавал брат Маркос. Он (как и я) был раздосадован тем, что часть вопросов осталась без ответа. В поисках дополнительных сведений я однажды подошёл к скромно сидевшему чернокожему путешественнику. Кстати, окончание «ико», которое испанцы добавили к его имени, имеет уменьшительно-снисходительное значение. Испанцы используют его, обращаясь к детям, я же намеренно обратился к мавру уважительно, как к взрослому:
— Buenas noches, Esteban[12].
— Buenas...[13] — пробормотал он, с подозрением глядя на говорящего по-испански индейца.
— Можно мне поговорить с тобой, amigo?[14]
— ¿Amigo? — повторил мавр, словно удивившись, что к нему обратились как к равному.
— А разве мы с тобой оба не рабы белых людей? — спросил я. — Вот ты сидишь здесь, всеми позабытый. Никому до тебя и дела нет, в то время как твой господин вовсю похваляется своими подвигами и прямо-таки купается во внимании и почтении. Мне бы хотелось узнать кое-что и о твоих приключениях. У меня есть пикфетль. Давай покурим вместе, а я послушаю.
Мавр всё ещё смотрел на меня с опаской, однако либо я сумел внушить ему доверие, либо Эстебану просто очень хотелось, чтобы его послушали. Поэтому он сдался и спросил:
— А что бы ты хотел узнать?
— Ты просто расскажи мне о том, что происходило на протяжении последних восьми лет. Я выслушал воспоминания сеньора Коровьей Головы. А теперь хочу послушать твои.
И мавр повёл рассказ, начиная с первой высадки экспедиции в земле, называемой Флоридой. Он подробно поведал обо всех разочарованиях и бедах, которые обрушивались на путешественников, когда те пересекали неведомые края с востока на запад, и неуклонно сокращали численность их отряда. Его рассказ отличался от рассказа белых людей только в двух отношениях. Эстебан в полной мере перенёс все те же страдания, тяготы и унижения, что и другие путешественники, но не больше и не меньше. Он подчеркнул это в своём повествовании, словно указывая, что эти совместные страдания в известном смысле уравняли его с белыми господами, тогда как те и словом не обмолвились о своём чернокожем спутнике и вряд ли считали его за человека.
Другое отличие состояло в том, что Эстебан приложил старания к тому, чтобы хоть чуть-чуть освоить языки различных племён, в поселениях которых им приходилось задерживаться. Самому мне раньше о таких племенах слышать не доводилось. Эстебан сказал, что они живут далеко к северо-востоку от Новой Испании. Два последних (и самых ближайших к нам племени), у которых странникам пришлось побывать в плену, называли себя акимаэль о’отам, или народ Реки, и то’оно о’отам, или народ Пустыни. И из всех «проклятых краснокожих diablos», с которыми они сталкивались, эти, по словам Эстебана, оказались наиболее свирепыми. Я постарался запомнить эти два названия. Кем бы ни были эти народы и где бы ни жили, они, похоже, по всем статьям годились в воины моей повстанческой армии.
К тому времени, когда Эстебан закончил свой рассказ, все вокруг костра уже завернулись в одеяла и заснули. Я как раз собрался задать мавру те вопросы, с которыми не смог обратиться к белым людям, когда услышал позади крадущиеся шаги, а обернувшись, увидел На Цыпочках.
— Ты в порядке, Тенамакстли? — шёпотом спросила она.
— Конечно, — ответил я на поре. — Ложись снова спать, Пакапетль.
И, чтобы слышал Эстебан, повторил по-испански:
— Отправляйся спать, мой раб.
— Я спала. Но проснулась от испуга: мне показалось, что эти негодяи схватили тебя и связали. А тут — аййа! — этот чёрный зверь!