— Не беспокойся, моя дорогая. Этот «зверь» как раз безопасен. Но спасибо тебе за заботу.
Когда она тихонько ушла, Эстебан невесело рассмеялся и насмешливо повторил за мной:
— Значит, «мой раб»?
Я пожал плечами:
— Даже раб может владеть рабом.
— Кто бы спорил. Я готов поверить, что у тебя есть свои рабы и что это существо с волосами, такими же короткими, как у меня, и вправду состоит у тебя в рабстве. Только если ты думаешь, будто я не могу отличить мужчину от...
— Тс-с, Эстебан. Ты прав, я пошёл на обман. Но только ради того, чтобы к ней не приставали эти жеребцы в синих мундирах.
— Я и сам бы не прочь маленько поприставать к такой красотке, — откликнулся он, ухмыльнувшись и сверкнув в темноте белыми зубами. — Несколько раз во время нашего путешествия я попробовал, каковы на вкус краснокожие женщины, и выяснил, что они и вправду аппетитные. И они нашли меня не таким уж отвратительным, как если бы я был белым.
Пожалуй, мавр говорил правду. Я предположил, что даже среди моих соплеменниц женщина достаточно похотливая и распутная, чтобы почувствовать искушение попробовать иноземного мужчину, вряд ли сочтёт чёрную плоть более странной, чем белую. Эстебан же, по всей видимости, принял неразборчивость этих женщин за очередной — пусть и жалкий — знак того, что в этих неведомых землях он равен белым людям. Я чуть было не поделился с новым товарищем тем, что как-то и сам получал удовольствие от женщины его расы — или, во всяком случае, наполовину чёрной — и обнаружил, что она ничем не отличается внутри от любой краснокожей. Но вместо этого я сказал:
— Amigo Эстебан, сдаётся мне, что ты хотел бы вернуться в эти дальние земли.
На сей раз пожал плечами он.
— Да, ибо там я не был ничьим рабом.
— Тогда почему бы тебе не вернуться? Давай прямо сейчас. Укради лошадь. Я не стану поднимать шум.
Он покачал головой.
— Я был беглецом целых восемь лет и не хочу, чтобы весь остаток жизни за мной гонялись охотники за беглыми рабами. А они будут это делать, даже в землях дикарей.
— Может быть... — сказал я, размышляя вслух. — Может быть, мы сумеем придумать убедительную причину, по которой ты сможешь отправиться туда на законных основаниях и с благословения белых людей.
— Хорошо бы. Но как?
— Я подслушал, как брат Маркос...
Эстебан снова невесело рассмеялся:
— А, этот el galicoso?
— Что? — переспросил я.
Тогда это слово не было мне знакомо, но впоследствии я выяснил, что означало оно страдающего чрезвычайно постыдной болезнью.
— Я пошутил. Игра слов. Мне следовало сказать galicano. Ты ведь слыхал про Новую Галисию?
— Я так и не...
— Да ладно, el francés[15]. Он ведь родом из Франции. Маркос де Ницца — так испанцы переделали на свой лад его настоящее имя Марк де Ниц. Кстати, Ницца, если ты не знаешь, это город во Франции. И там живут французы.
— Мне плевать, да пусть хоть медузы. Ты слушаешь меня, Эстебан? Так вот, брат Маркос всё время добивался от твоих белых спутников, чтобы те рассказали ему о каких-то семи городах. Что он имел в виду?
— ¡Ay de mi![16] — Мавр с отвращением сплюнул. — Это старая испанская легенда. Я слышал её много раз. Семь Городов Антилии, которые якобы полны золота, серебра, драгоценных камней, слоновой кости и хрусталя и находятся в какой-то неведомой земле за Морем-Океаном. Когда открыли Новый Свет, испанцы надеялись найти эти семь городов здесь. Даже до нас на Кубе дошли слухи о том, будто бы вы, индейцы Новой Испании, знаете, где они находятся, но не желаете рассказывать. Но пойми меня правильно, amigo, я ни о чём таком тебя не спрашиваю. И не собираюсь.
— Спрашивай, если хочешь, — сказал я. — Я могу сказать тебе откровенно, что до сих пор никогда об этих городах не слышал. А сами-то вы — ты и твои спутники — видели во время своих скитаний что-нибудь подобное?
— ¡Mierda![17] — фыркнул он. — Во всех этих землях, по которым мы проходили, любая деревушка из глинобитных кирпичей и соломы называется городом. Нам не довелось увидеть ничего, кроме убогих, жалких, вонючих, кишащих паразитами захолустных дыр.
— Но монах расспрашивал их весьма настойчиво. А когда все три героя заявили, что никакими сведениями о сказочных городах не располагают, брат Маркос, похоже, решил, будто они что-то утаивают.
— Он такой, этот змей. Когда мы были в Компостельи, мне сказали, что все, кто знаком с этим человеком, называют его El Monje Mentiroso, Лживый Монах. Естественно, он подозревает во лжи всех и каждого.
— Что ж... А скажи, может быть, кто-то из индейцев, которых вы встречали, хоть как-то намекал на эти сокровища?..
На этот раз Эстебан выругался по-испански так громко, что мне пришлось шикнуть на него снова, из страха, что кто-нибудь проснётся.
— Если уж ты так настаиваешь, то да, намекали. Однажды, когда мы находились в рабстве у народа Реки — это племя, передвигаясь от одной излучины к другой, использовало нас в качестве вьючных животных, — наши надсмотрщики указали на север и заявили, что якобы там находятся шесть великих городов народа Пустыни.
— Шесть, — повторил я. — Не семь?
— Шесть, но очень великих. Видимо, имелось в виду, что в каждом из них больше десятка глинобитных халуп. И, может быть, ещё хороший колодец.
— Мало похоже на прославленную Антилию, а?
— Ну да! — с сарказмом отозвался мавр. — Наши индейцы рассказывали, что они продают жителям тех прекрасных городов шкуры животных, речные раковины и птичьи перья, а взамен получают «великие сокровища». Только вот сокровищами они называют всего лишь дешёвые голубые и зелёные камушки, которые вы, индейцы, почему-то цените.
— Значит, там нет ничего такого, что могло бы пробудить алчность испанца?
— Ты слушаешь меня, парень? Мы говорим о пустыне!
— Выходит, твои спутники ничего не утаивают от этого брата?
— Да что там утаивать? Я единственный из них понимаю языки индейцев. Мой хозяин Дорантес знает только то, что переводил ему я. А переводил я не так уж много, так что и рассказывать, по сути, нечего.
— Но допустим... допустим... что ты отведёшь брата Маркоса в сторонку и шепнёшь ему, что белые люди не говорят всей правды, да и сами не всё знают. А вот тебе, благодаря знакомству с туземными языками, удалось выяснить гораздо больше.
Эстебан уставился на меня.
— Солгать ему? А какой прок лгать человеку, известному под прозванием Лживый Монах?
— Я по собственному опыту знаю, что именно отъявленные лжецы верят всяческим вракам охотнее всех прочих. Не сомневаюсь, монах свято верит в сказку об этих городах Антилии.
— Ну и что? Допустим, я скажу брату Маркосу, что они существуют. И что я знаю, где они находятся. А зачем мне это?
— Затем, чтобы, как я предложил некоторое время тому назад, ты мог вернуться в те земли, где не был рабом и находил женщин себе по вкусу. Причём вернуться не беглецом.
— Хмм... — буркнул Эстебан, призадумавшись.
— Убеди алчного монаха в том, что ты можешь указать ему путь к этим неизмеримым сокровищам. Он тем более охотно поверит тебе, если будет считать, что ты готов открыть ему тайну, которую белые люди приберегают, дабы с большей выгодой для себя открыть её маркизу Кортесу. Жадный монах обрадуется возможности с твоей помощью добраться до этих сокровищ, опередив Кортеса или любых людей, которых тот сможет туда послать. Поэтому он с готовностью отправится с тобой куда угодно.
— Но... куда же я его приведу? И что смогу показать, куда бы ни привёл? Смехотворные глинобитные лачуги и никчёмные голубые камушки?
— Эстебан, да не будь же ты глупцом, друг мой. Заведёшь его подальше и потеряешь. Тоже мне, велика трудность. Даже если монаху удастся вернуться в Новую Испанию, он сообщит, что ты, скорее всего, был убит бдительными стражами тех сокровищ.
Лицо Эстебана, хоть и чёрное, едва ли не засветилось от воодушевления.
— А ведь это дало бы мне свободу.
— Дело стоит того, чтобы попытаться. Тебе даже не потребуется лгать, если это тебя беспокоит. Алчная и лживая натура этого монаха сама заставит его понять твои намёки в том искажённом и преувеличенном смысле, какой ему интересен.
— Бог свидетель, я так и сделаю! Ты, amigo, человек мудрый и сообразительный. Тебе следовало бы быть маркизом всей Новой Испании!
Я скромно возразил, но должен признаться, что и сам просто раздувался от гордости, что придумал такой замечательный план, который собирался воплотить в жизнь. Эстебан, конечно, не подозревал, что я намеревался использовать его для осуществления своих собственных тайных замыслов, но ведь это в любом случае сулило мавру несомненный выигрыш. У него, впервые в жизни, не будет хозяина, и он будет волен рискнуть остаться свободным среди того далёкого народа Реки и пользоваться, сколько ему заблагорассудится — или насколько хватит смелости, — благосклонностью тамошних женщин.
Я подробно пересказал большую часть нашего ночного разговора, потому что это сделает более понятным объяснение, которое последует в своё время, — о том, как эта встреча с путешественниками и монахом поспособствовала дальнейшему развитию моего плана по свержению господства белых людей. Поджидала меня на этом пути и ещё одна встреча, которая придала мне ещё больше веры в себя. К тому времени, когда мы с Эстебаном закончили разговор, забрезжил рассвет. И, представьте, то утро принесло очередное удивительное совпадение, — а я уже упоминал, что под видом этих самых случайных совпадений проказливые боги осуществляют своё вмешательство в людские дела.
Неожиданно с той же стороны, откуда приехали мы с На Цыпочках, в наш лагерь с шумом, перебудив всех, ворвались четыре испанских всадника. Когда я услышал новости, которые, перемежая сквернословием, они сообщали teniente Тальябуэне, у меня отлегло от души: эти люди вовсе не были отправлены за нами в погоню. Лошади их были взмылены, так что всадники, скорее всего, скакали всю ночь, а если и проехали мимо того аванпоста, то вряд ли там задержались и обратили внимание на то, что он пуст.