20
Так Мэй стал женатым человеком. Для него это было начало новой жизни. Сложные обряды первых нескольких дней доставили ему еще не мало беспокойства, особенно церемония «возвращения домой», состоявшаяся на третий день после свадьбы, когда ему пришлось вместе с невестой идти в чужой для него дом Фэнов и опять разыгрывать подобную же комедию в присутствии целой толпы любопытных. Это оказалось еще ужаснее, чем сама свадьба, и он чувствовал себя еще более униженным. Множество незнакомых лиц, банальные комплименты — о том, чтобы дать отдых уставшему телу, не могло быть и речи. Но затем, совершенно неожиданно для него, его оставили в покое. Сидеть в чудесно обставленной комнате, целый день наедине с прекрасной, словно цветок, молодой женой (она казалась ему столь прекрасной, что он даже забывал о том, что она выше его на целую голову), слушать ее непривычное, нежное воркование — все это было как чудесный, весенний сон. Все печали рассеялись. Мир казался Мэю таким прекрасным, все в семье — такими добрыми, а сам он был так счастлив, что испытывал к отцу чувство благодарности за свой брак. Ничего подобного ему не приходилось испытывать, и он с радостью отдавался этой новой жизни. Он обожал жену и не отходил от нее ни на шаг. Часто, сидя рядом с ней и наблюдая, как она укладывает волосы или снимает с себя украшения, он думал, что книги не обманули его, что его мечты все же сбылись.
Само собой разумеется, что Чжоу Бо-тао, выбравший себе в снохи образованную девушку из известной семьи, был доволен. Однако ему не нравилось то, что Мэй целыми днями не отходит от. жены, проводя все время в разговорах с ней и покидая свою комнату только для еды или для того, чтобы пожелать отцу «доброго утра» или «спокойной ночи». К тому же Мэй уже несколько дней не приходил заниматься с ним, и не было возможности заставить его готовить уроки. Боясь, что такой ход событий отрицательно скажется на образовании Мэя, Чжоу Бо-тао однажды вечером в присутствии старой госпожи Чжоу, словно невзначай, затронул этот вопрос и уже собрался было послать Цуй-фэн за сыном. Но старая госпожа Чжоу остановила его:
— Пусть молодые как следует привыкнут друг к другу. Слишком ты строг. Мэй всегда был слаб здоровьем. Только теперь он стал немного приходить в себя. А ты опять хочешь заставить его заниматься. — Ее поддержала госпожа Чэнь, и Чжоу Бо-тао больше не заводил речи об этом.
Однако старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь были не так довольны молодой снохой, как Чжоу Бо-тао. Они не находили в ней никаких особых достоинств, — правда, не обнаруживая и особых недостатков. Они видели в ней только избалованную молодую женщину. Им приходилось слышать о ее плохом характере, но пока им самим еще не представилось случая убедиться в этом. Для них она была еще гостьей: ее жалели, ей сочувствовали и ничем не нарушали ее «медового месяца», предоставляя возможность целые дни находиться в своей комнате наедине с мужем.
Юнь могла бы стать близкой подругой молодой жены Мэя, так как в доме они были единственными молодыми женщинами, если не считать служанки Цуй-фэн. Но получилось обратное: Юнь чувствовала, что их словно разделяет какая-то стена, и просто не могла найти случая, чтобы сблизиться со своей новой невесткой, которая была несколько старше ее. Вместе с тем она находила большую разницу в их характерах. Молодая была особой неразговорчивой. Когда Юнь пыталась поговорить с ней по душам, та отделывалась односложными ответами, и в голосе ее не чувствовалось никакой искренности, он все время звучал монотонно. Нельзя сказать, чтобы внешность ее вызывала отвращение; наоборот, строгие черты ее лица могли даже понравиться, — особенно, если она надевала свои искусственные украшения и тщательно пудрилась; в этом случае, красивое платье и несколько робкие манеры очень шли ей. Ее портили только замкнутое и даже несколько гордое выражение лица и пара небольших, словно деревянных ножек. Это Юнь подметила раньше остальных. Нельзя сказать, что Юнь была разочарована, ведь особых надежд она и не питала, только испытывала чувство беспокойства. Теперь же она могла лелеять какие-то надежды. «Прошло ведь очень мало времени», — думала она.
Что касается матери Юнь, госпожи Сюй, то ее мнение о молодой женщине было самым обычным, на жену племянника она смотрела просто как на невестку и считала ее рядовым членом семьи. Непосредственно иметь дело с молодой ей, по-видимому, не приходилось. Но она надеялась и даже верила, что та (только потому, что она новый человек в доме) внесет в семью некоторое оживление, а в будущем даже процветание и благополучие.
Словом, молодую сноху в этой небольшой семье приняли приветливо. Все члены семьи Чжоу встретили ее с распростертыми объятиями. Каждый чего-то ожидал от нее. Но сама она этого не знала и поэтому не могла оправдать их надежды. Целые дни она проводила с мужем, окрыленная и опьяненная новой жизнью. Для нее существовали только она и ее муж. Она выслушивала, как он изливал ей свою душу, и, очень скоро поняв, что представляет из себя этот слабый юноша, полностью завладела им.
Недели через две после свадьбы, к вечеру в дом Чжоу по приглашению старой госпожи Чжоу явился Цзюе-синь с своим «вызывателем духов». Госпожа Чжоу и Шу-хуа пришли заранее. При виде этой странной деревяшки, старая госпожа Чжоу вспомнила свою внучку Хой, ушедшую в другой мир; в носу у нее защекотало, и, не в силах справиться со своим горем, она стала торопить Цзюе-синя побыстрее испытать эту удивительную вещь. Посмотреть на чудесные опыты Цзюе-синя пришли даже Мэй и его молодая жена, обычно никогда не покидавшие своих покоев.
Цзюе-синь прекрасно понимал, что все это — самообман, но не хотел огорчать родных, зная к тому же, что ему не удастся разубедить их. Ему казалось, что он понимает состояние бабушки, и, уважая ее чувства, он решил подчиниться ее настояниям и провести еще один сеанс.
Цзюе-синь уселся за стол и положил руки на деревяшку. Женщины попросили вызвать Хой. Цзюе-синь закрыл глаза и думал, думал, думал… Он думал только об одном человеке — о покойной Хой. Его стало клонить ко сну. Но руки его по-прежнему лежали на деревянном кругу, вырезанном в форме сердца. Вот задвигались две ножки, и карандаш, прикрепленный к острому концу сердцевидного круга, начал выписывать линии и круги на листе бумаги, лежавшем перед Цзюе-синем.
— Пошел, пошел, — возбужденно произнесла Шу-хуа.
— Спрашивай, спрашивай быстрее, — нетерпеливо попросила ее старая госпожа Чжоу.
— Прошу начертить круг, — произнесла Шу-хуа положенную формулу. Карандаш нарисовал на бумаге не совсем ровный круг.
— Прошу начертить большой круг, — вновь произнесла Шу-хуа. Карандаш действительно начертил круг побольше, но опять-таки неровный. Глаза Цзюе-синя были по-прежнему закрыты, словно он спал, а руки все так же спокойно лежали на приборе, двигаясь вместе с ним.
Но вот карандаш забегал быстрее; казалось, он уже не рисовал круги, а писал на бумаге иероглифы, хотя их пока еще было трудно разобрать. Шу-хуа попросила:
— Мы хотим вызвать сестру Хой, пусть она явится.
Карандаш продолжал двигаться по бумаге. Все внимательно следили. Взгляды их следовали за карандашом, но он двигался слишком быстро и глаза их не успевали за ним. Всех охватило волнение, и в этот момент Шу-хуа неожиданно вскрикнула:
— Сестра! Сестра!
Старая госпожа Чжоу поплотнее придвинулась к столу и, наклонившись, всматривалась в бумагу, невнятно бормоча:
— Где она? Где? — Ее старческие глаза затуманились слезами.
— Смотрите! На бумаге появилось ее имя, — возбужденно проговорила Шу-хуа.
— Спроси ее, помнит ли она меня, — попросила старая госпожа Чжоу.
Шу-хуа собиралась заговорить, но видя, что карандаш вновь что-то пишет, напрягла внимание и, с трудом различив написанное, испуганно воскликнула:
— Бабушка!.. бабушка!.. Она зовет тебя, бабушка, — обратилась она к госпоже Чжоу.
— Я здесь, внучка. Ты здорова? — Госпожа Чжоу говорила так нежно, словно видела Хой. Из глаз ее закапали слезы. Она вытерла свои морщинистые веки, вызвав слезы у всех присутствующих.
— Здорова. А ты, бабушка? — медленно прочитала Шу-хуа.
— Видишь ли ты нас? — спрашивала госпожа Чжоу.
— Вижу, — написал карандаш.
Неожиданно госпожа Чэнь сделала резкое движение и чуть-чуть не упала на прибор. Прерывающимся голосом она взволнованно проговорила:
— Дочка? Думаешь ли ты обо мне? Мы все думаем о тебе.
— Думаю. Вижу маму, — пришел ответ, который Шу-хуа громко прочла вслух.
— Она видит меня, — растроганно прошептала госпожа Чэнь, вынимая платок, чтобы вытереть слезы. Затем вновь спросила: — Дочка, известно ли тебе, что твой младший брат женился?
— Поздравляю маму, — гласил ответ.
— Она видит, она все видит, — прерывающимся голосом сказала госпожа Чэнь. Она вновь спросила деревянный круг: — Дочка, часто ли ты бываешь у нас в доме?
— Далекая дорога, возвращаться трудно. — Этот лаконичный ответ причинил им нестерпимую боль. Мэй не выдержал и всхлипнул. Цзюе-синь по-прежнему, словно во сне, держал руки на круге; в уголках губ его выступила пена.
— Как ты живешь, Хой? — сквозь слезы выдавила Юнь.
— Печаль и одиночество… старая кумирня… ветер дождь… шуршат черви… — читала Шу-хуа, роняя на стол слезы.
Все вздрогнули. Вдруг госпожа Чэнь дрожащим голосом сказала:
— Дочка, я понимаю, что ты хочешь сказать. Семья Чжэн оставила твой гроб в монастыре «Ляньхуа» и не хочет предать твой прах земле. Ты томишься там в одиночестве. Тебе даже некуда вернуться, правда? Это — вина твоего отца: он не только довел тебя до смерти, но и лишил пристанища твою душу.
— Хочу, чтобы побыстрее похоронили, — был очередной ответ.
— Не тревожься, дочка, я согласна и обязательно постараюсь сделать это. Я заставлю твоего отца поговорить начистоту с его дорогим зятюшкой. Ты видишь нас, а мы тебя не можем видеть. Явись ко мне во сне, чтобы я посмотрела, не похудела ли ты. Все это из-за твоего отца, дочка, из-за твоего жестокого отца… — Госпожа Чэнь произнесла все это не переводя дух, но тут же самообладание оставило ее, и, сломленная волнением, она заплакала и отошла от стола, прикрывая лицо руками.