— Случай не столь исключительный. Если по каждому сигналу выступать, газеты не хватит. Ответь от себя, и довольно. Да и рановато еще тебе спецкором выступать.
Артем просил, умолял. Редактор уступил. Он был человеком не робкого десятка, не боялся рисковать. Тем более что риск небольшой, даже если корреспонденция не очень получится. Не получится, не будем печатать.
— Согласен, ехать тебе, — выслушав энергичные объяснения молодого сотрудника, согласился редактор. — Начинать когда-нибудь нужно? Начнем.
Надо сказать, кое о чем, связанном с конфликтом, в котором нашему корреспонденту предстояло разобраться, он умолчал. Если бы Артем сообщил о том обстоятельстве, командировка, возможно, не состоялась бы. Но, утаив одно, в другом, то есть в том, что сумеет отстоять правду, Артем был уверен, потому что знал: есть человек, который поможет ему ее отстоять.
Он сидел у окна электрички, везущей его к месту «одного происшествия», как сообщалось в письме, и его возбужденный ум рисовал самые оптимистические картины. Он беспристрастно, объективно вникнет в дело, руководствуясь комсомольскими убеждениями, здравым смыслом, борясь за добро против зла, и напишет… Он представлял полосу в газете или три колонки, что тоже довольно эффектно. Представлял толпящихся на улицах перед витринами с газетой людей, негодование по поводу происшествия и одобрение в адрес его, автора статьи.
«Молодчина, здорово выдал! Ловко бюрократа разделал. Убил наповал. Так и надо! Что ни говорите, а наше молодое поколение растет смелым, крылатым. Куда ни глянь, всюду на передовых позициях молодые. Космос? Не старикам же завоевывать космос? Физики — лирики, исследователи антарктид и океанских глубин, изобретатели, кто они? А? И в литературе, если вчитаться внимательнее. Классики? Честь и хвала им, кто спорит, советские классики сделали свое, исполнили миссию. А сейчас кто скажет новое слово, чьи книги рвут нарасхват? Чингиз Айтматов, Борис Васильев, Валентин Распутин, Фазиль Искандер… О-о-о! Сила. Племя молодое, талантливое…»
Артем и не заметил, как причислил себя к племени молодому, талантливому, воображая свою будущую первую в жизни статью. Не заметил, что думает не столько о деле, разобраться в котором командирован областной газетой, сколько о славе, какую непременно принесет ему выступление в газете. Бывает, что газетное выступление грянет как гром. В один день газетчик становится известен всей стране.
В таких мечтаниях двухчасовая поездка на электричке пролетела для Артема почти незаметно, и под вечер, в радостном ожидании предстоящих, вчера еще не предполагаемых встреч, он перешагнул порог родительского дома.
— Артем! — хлопая в ладоши, запрыгала сестренка.
— Ох-ох-ох! Гостек дорогой, желанный, родименький! — низким голосом охала нянька. — Голодный небось, счас обед соберу. Наши-то всё на работе да на собраниях, речи говорят, голосуют.
Она пошаркала шлепанцами в кухню разогреть обед. Лялька козликом скакала возле Артема, а он вмиг обежал новую трехкомнатную квартиру родителей, узнавая низкие столики на тонких ножках, стулья, сервант, телевизор.
— Как у вас ново, красиво! — сказал Артем.
— А ты тоже наш, — ответила Лялька.
Конечно! Но все же это была квартира родителей. Артем живал здесь гостем, правда, нередким, но все же только наездами. Когда три года назад родители переехали сюда из областного центра, он учился в десятом классе, там и остался кончать школу, поступил в институт, потом в газету.
— Отрезанный ломоть, — жалела нянька, вынянчившая Артема с первых дней его появления на свет. — У других, поглядишь, как деток-то берегут, у сынка плешью макушка сквозит, а его всё поют, кормют, а нашего с рук спихнули, и без заботы.
Так она отчитывала родителей Артема. Те помалкивали. Спорить с нянькой опасно.
Артем открыл крышку пианино в кабинете отца, заиграл что-то бравурное, шумное, созвучное его приподнятому настроению.
— Артем! — узнала мать, еще за дверью слыша музыку.
Она целовала его, теребила густые пряди волос, отпущенных, как у всех современных юнцов, ниже ушей, не портя, как ей казалось, милое, родное лицо с расплывчатыми чертами и так любимым ею выражением ребяческой доверчивости и открытости.
— Дорогой ты наш, как я рада, как соскучилась! Ну, кажись, кажись, не похудел? Нет. А усы? Лялька, няня, взгляните на его усы, его каштановые усы! И замшевая куртки, ах-ах, щеголь, весь в отца. Ну, рассказывай, что у вас там в газете. Здорово тебе достается: и газета и учеба. Тёмка, ты редко нам пишешь, лентяй, ни о товарищах не расскажешь, ни…
Она не договорила, пытливо вглядываясь в его лицо, чуть порозовевшее от ее недосказанного, но угаданного им вопроса.
Разумеется, он влюблялся. И не раз, и, казалось, навечно. Но рано или поздно наступало охлаждение, разрыв. Он не встретил еще свою Беатриче и был невинен, как отрок, и стыдился, и прятался грубых порою разговоров на любовные темы некоторых опытных или притворявшихся опытными в отношениях с женщинами знакомых ребят.
— Сынище! — входя в дом, обрадовался Игорь Петрович, обнимая сына, раскачивая из стороны в сторону.
— Да миленькие вы мои, да хорошие, да полюбовные! — приговаривала нянька, вытирая фартуком большой нос.
Словом, Артем попал под мирную отчую кровлю, где жизнь текла безмятежно, как в детстве. Все удачны, веселы, счастливы.
— Выкладывай. Учеба? Служба? Успехи? Да или нет? — допрашивал отец, расположившись в кресле у письменного стола, аппетитно закуривая папиросу, смеющимся взглядом разглядывая сына: «Взрослеет. Уже не тот недавний юнец. Усы отпустил, ишь ты! И во взгляде что-то такое… А ведь, судя по физиономии, в чем-то подвезло»…
— Какими судьбами до дому? — спросил Игорь Петрович.
— Командирован спецкором газеты! — стараясь не сиять, ответил Артем.
— Растешь, мальчуган. Егоровна, высоту сын набирает. А я, признаться, немного уже беспокоиться начал: не слышно нашего корреспондента А. И. Новосельцева. Начнешь печататься, подписывайся — Артем Новосельцев. Звучит, Анна, да? По какому делу прибыли, товарищ спецкор?
— Пока секрет, — пряча волнение, сказал Артем. — Мама, папа, не спрашивайте. Мне хочется самому, без помощи… Я так и вижу обстановку, действующих лиц. В общем, мне ясна ситуация, мотивы и выводы…
— А вот это нельзя, — вмешалась Анна Георгиевна. — Принимать решение заранее нельзя. Все может оказаться другим, не так, как ты воображаешь.
— Не бойся, мама, буду объективен и мудр, как Соломон. Уверен, что ты меня поддержишь, мама, станешь целиком за меня.
— Увидим. Дело покажет.
Она снова запустила пальцы в его густые волнистые космы, потрепала.
— Подрос сынишка! Уже не сынишка, а целый сын.
— Мама, знаешь, как с командировкой получилось, — в порыве доверия сказал он, отвечая на ласку. — Разбираю письма, вдруг будто электрическим током: адрес на конверте обратный!
Артем умолк, на миг призадумавшись, нащупал в нагрудном кармане письмо. «Дать им прочесть? Может быть, дать?» Но нет! Хотелось самостоятельных наблюдений и выводов, без подсказок и взрослых советов. Хотелось эффекта. Конечно, в конце концов они все узнают. Завтра же все узнают, но пусть немного после того, как узнает и разберется во всем сам спецкор.
И он продолжал:
— Я к редактору. Сначала уперся, дело, говорит, не такое уж важное. А я: как же не важное, там семья, дом, говорю. Ну и сдался, уж если, говорит, случай такой, поезжай. Надо когда-нибудь начинать, говорит.
— Что верно, то верно, — одобрил отец. — Под лежачий камень вода не течет.
— Отсюда вывод — лежачим камнем больше не будем, — заключил Артем, раскрасневшись от одобрения отца.
— Егоровна, наш сын растет. Только глупостей не наделай, смотри.
— Нет, папа, расследую все, и тогда уж посоветуюсь с вами и такую грохну статейку, что… ах! А сейчас не расспрашивай. Сначала сам хочу познакомиться.
12
Возле одного из новых домов на одной из центральных улиц города всегда можно увидеть несколько машин, легковых и вездеходов, многолюдно, дверь подъезда то и дело открывается, впуская и выпуская посетителей, — здесь расположен горсовет со всеми его отделами.
Отделу народного образования принадлежат комнаты на втором этаже. Таблички на каждой двери крупным каллиграфическим почерком сообщают ее назначение:
Инспекторы
Материальный отдел
Расчетный отдел
Централизованная бухгалтерия гороно
Инженер по технадзору
Секретарь гороно
И рядом, в глубине коридора:
Зав. гороно А. Г. Зорина
Сегодня завгороно принимает посетителей.
Обычно к концу этого дня у Анны Георгиевны голова идет кругом, хотя старший инспектор Надежда Романовна ни на полчаса не оставляет ее одну и, правду сказать, здорово помогает, особенно в трудных случаях. А почти каждый приход посетителя — трудный случай. В одиночку не всегда и решишь.
Старший инспектор практична, находчива, умеет ладить с людьми. Анна Георгиевна дорожит ценными рабочими качествами своей первой помощницы, в чьем характере уживались, казалось бы, совершенно противоречивые черты: властность и ласковость. Вернее, то властная (Анне Георгиевне иной раз покажется, даже до жестокости), то ласковая (тоже иногда чересчур).
Словом, не простушка, не вся на ладони, но к ней, Анне Георгиевне, внимательна до трогательности. А это тоже не минус.
— Анна Георгиевна, чайку вскипятить?
— Анна Георгиевна, что-то вы побледнели. Съездите домой отдохнуть, я побуду за вас.
Или:
— В гастрономе вчера селедки выбросили слабого засола. Я себе брала, вам прихватила килишко.
Но это уже совсем ни к чему.
— Категорически прошу вас, Надежда Романовна, никаких селедок, ничего этого. Категорически!
— Анна Георгиевна, неужели у нас формальные отношения? Изо дня в день четвертый год вместе. Неужели вы за три года не проверили мои чувства? Я вам в матери гожусь, я вас как дочку люблю.