И здесь, в доме отдыха, не умела сразу себя перестроить и в первый день отправилась к морю одна. Небольшой поселок, где расположился их дом отдыха, в те годы был заселен негусто, просторный пляж был малолюден. Ольга Денисовна убрела подальше от людей. Мелкая галька, еще прохладная после ночи, каменно шумела под ногами; море с тихим плеском набегало на берег. Невыразимое словами чувство изумления и счастья поднялось в ней. Она шла и глядела, глядела на сияющую синеву, где вспыхивали, ускользали, вновь серебрились искры солнца и света, и давно позабытый детский восторг бытия бурно пробудился в ее душе.
И тут она увидела его. Он крупными шагами шел пляжем ей навстречу, и Ольга Денисовна не смутилась, не замкнулась, как обычно с нею бывало при первых знакомствах или неожиданных встречах. Сейчас не имело значения, кто он, откуда, что подумает о ней, как на нее поглядит. Сейчас было море и волшебно вернувшееся из детства и юности, всю ее озарившее чувство свободы и счастья.
— Хорошо? — спросил он.
— Хорошо.
— Тоже впервые?
— Впервые.
— Тогда посидим.
Она засмеялась:
— Почему «тогда»?
Они сели близко у моря. Набирали горсти гальки, сыпали между пальцами, снова набирали, сгребали в кучки. И говорили. С удивлением Ольга Денисовна узнала, что Николай Сергеевич ее земляк и даже ехал в одном с ней вагоне в соседнем купе, тоже по путевке союза Рабпрос, хотя не имеет прямого отношения к школе, а работает заведующим городской опытной ботанической станцией.
Вот и сказалась общественная ограниченность Ольги Денисовны. Не слышать про городскую ботаническую станцию! А чем они там занимаются? Как чем?! Выращивают морозосуховетроустойчивые сорта декоративных растений для украшения города, сельских клубов и так далее, а кроме того, Николай Сергеевич еще специально изучает лечебные свойства трав. Возможно, это редкое в наше время занятие станет его второй профессией или даже основной, все может стать. Как много мы потеряли, позабыв народные знания даров земли, таких простых! Трава? Подумаешь, мудрость. А ведь мудрость.
Так он рассуждал. Они сидели под горячим солнцем, разувшись (он засучил до колен полотняные штаны), море тихо накатывало и холодило им ноги, а он все рассказывал о своих травах, и Ольге Денисовне ужасно понравилось, как он увлечен, — как мальчишка. Сколько ему может быть лет?
Потом они разговаривали о своем городе и, конечно, бульварах, обсуждали театральные гастроли, пьесу «Перед заходом солнца», которую оба видели в Москве, говорили о книгах Фейхтвангера и Эренбурга и о том, что коричневая чума фашизма — позор XX века.
Когда солнце поднялось выше и стало здорово припекать, они выкупались. Врозь, довольно далеко друг от друга. И Ольга Денисовна, кинувшись в воду, долго плыла, тихонько смеялась, а внутри у нее тоненький звоночек звенел: «Море, море, море!»
Досыта наплававшись, так что слегка закружилась голова, она вышла на берег и ладонями (забыла захватить полотенце) медленно обвела голые руки, грудь, бедра и с какой-то незнакомой ликующей радостью ощутила свое молодое, сильное, гибкое тело.
Вечером они снова вдвоем ушли к морю. Но он уже не рассказывал о ботанической станции и не говорил о том, как мерно дышит море, как таинственно лиловой завесой укутались горы, и даже не сказал: «Ты мне нравишься», а молча привлек и стал целовать, и она снова чувствовала пьянящую радость, которая была сильнее ее рассудка и воли.
«Что это? — думала она ночью, не смыкая глаз, бесшумно лежа на узкой кровати. — Ведь это пошлый курортный роман. Как я могла!»
Она скорчилась под простыней, стиснув зубы от стыда…
«Мой первый поцелуй… в первый же день, не узнав. На тебе… подали милостыню. Он не уважает меня, не может уважать. Завтра же наотрез».
Но утром ом так просто к ней подошел позвать на пляж, что ее ночные терзания и страхи рассеялись без следа. Никогда ни с кем ей не было так молодо и радостно. А если это и есть ее счастье?
Через несколько дней он перебрался за ее стол, где, кроме Ольги, сидели еще три девицы, которые потеснились для Николая с таким шумным гостеприимством, что она вдруг почувствовала к ним неприязнь. Ко всем троим сразу. И вообще… Она оглянулась. Как много женщин! Вон та, смуглая как индианка, с раскосыми глазами и родинкой на щеке…
Но Николай сразу после завтрака увел Ольгу к морю. Три девицы отправились на пляж сами по себе.
Все дни Николай не оставлял ее, они были вместе. Иногда, забрав у сестры-хозяйки дневное пропитание сухим пайком, уходили на много километров по берегу, до поздней ночи, или в горы, с ночевкой в случайном туристском лагере или в чьем-то сараюшке, или прямо под открытым небом.
— Ты моя первая, — однажды сказал Николай. И словно удивился: — Почему ты? Именно ты? — Засмеялся. — Не знаю. А здорово, что мы встретились. Да?
Он был ботаником, а любил стихи.
— Читай Блока, — иногда просил, нет, приказывал он. Вообще у него был повелительный тон: — Читай Блока.
Она знала все на свете стихи — Блока, Ахматовой, Тютчева.
— Хочешь Лонгфелло?
Если спросите — откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем
Влажной свежестью долины…
Утром их будило солнце.
— Два первобытных человека на прекрасной земле, — говорил Николай.
Они вдвоем входили в пустынное море.
— Ты, оказывается, замужем, — полуспрашивая, сказали Ольге соседки по комнате и столу.
— Да, — коротко ответила она. Она не сошлась ни с кем из соседок, ни с кем не делилась, и Николай справедливо заметил:
— В тебе ничего бабьего. — И, похлопав ее по плечу: — Типичный свой парень.
Ее задело это, «свой парень» и похлопыванье по плечу. Она хотела быть женственной и, как тогда, в первый день, подумала с ужасом: «Курортный роман. И ему двадцать пять. Всего двадцать пять. И он моложе своих двадцати пяти лет».
Оставались сутки до отъезда. Он молчал. Неужели не понимает, не ей же спрашивать: «Как мы будем? Что дальше?»
Ее любовь была бурной и безрасчетливой, бесстрашной и робкой. Ее любовь не требовала ничего в ответ. Никаких обязательств. Только не оставляй меня. Не уходи. Дай мне любить тебя.
«Типичный свой парень». При воспоминании об этих мимоходом брошенных словах ее душа гасла, будто сморщивалась. Впрочем, она и вправду разглядела в зеркальце несколько тоненьких ниточек у себя от глаз к вискам, пока еще не очень заметных.
А может быть, у нее будет сын? Если бы, если бы послала судьба!
Они возвращались с курорта в четырехместном купе, и попутчицы, отдыхающие в том же доме Рабпроса, наперебой ухаживали за Николаем. Болтали, веселились вовсю, а она держалась как бы в стороне, и ее вымученные попытки принять участие в их веселье никуда не годились.
Николай проводил ее до дома. В те годы соседками Ольги Денисовны в коммунальной квартире были две одинокие пожилые сестры — одна фармацевт, другая лаборантка в поликлинике. Обе вышли в переднюю, церемонно поздоровались:
— С приездом, курортница. И вам здравствуйте, — сказала фармацевтка Николаю.
А потом Ольга услышала разговор на кухне, громкий, может быть, намеренно для нее.
— Кавалера наша тихоня в Крыму подцепила, — говорила лаборантка.
— Они за тем на курорты и ездют, — отвечала фармацевт.
Ольга легла на диван, лежала без движения.
Николай пришел через день, спокойный, с ясным взглядом, как тогда, в первую встречу у моря, и она, обессилев, упала в его руки, прижалась всем телом. И он снова похлопывал ее по плечу и утешал:
— Потерпи немного, поживем пока так. Надо подготовить мать. Я единственный у нее, любит, ревнивая…
Здесь, дома, Ольга впервые почувствовала себя женой. Как нравилось ей хлопотать, готовить ужин, накрывать на стол, слушать его торопливые новости, накопившиеся на работе за месячный отпуск, и вдруг, внутренне ахнув от счастья, до боли обвив его шею руками, целовать, целовать. И он, захваченный ее взрывом, отвечал ей и говорил изумленно:
— Мы не виделись вечность.
А всего один день.
Утром Николай раньше ее ушел на работу, и Ольга услышала из кухни:
— Нынче вон как, приходящий муженек-то. Видно, по закону не у всякой выходит.
Теперь соседки только так и называли Николая и вечерами с бессовестным ехидством допытывались:
— Запирать дверь на крючок или ждешь своего?
Ольга отвечала раздельно:
— Не за-пи-рать.
Долго готовилась к встрече с невесткой ревнивая мать Николая. Месяц, два, три, полгода.
А город-то не очень большой. И фармацевт с лаборанткой не только на кухне обсуждали незарегистрированную связь учительницы с заведующим опытной ботанической станцией, и Ольга Денисовна ловила во взглядах педагогов и даже, казалось ей, учеников нечистое любопытство и пряталась, как могла, от людей.
Наконец Николай позвал ее к матери. Ольга видела, он как-то особенно внимательно посматривает на нее, как бы заново оценивая со стороны. «Нервничает, боится, понравлюсь ли матери. Что ж? Естественно. Хочет, чтобы понравилась матери». Но почему-то было не очень спокойно, и она со страхом предстала пред очи высокой худой старухи, с острыми плечами и прямой, негнущейся спиной. «Очи» холодно разглядывали ее, и Ольга смешалась, не зная, как себя вести, что говорить, и рассердилась на Николая: «Неужели не догадывается, как ей неловко, не поможет, нечуткий». А старуха после каких-то незначащих фраз проговорила сквозь зубы:
— Я вас по карточке знаю. Там вы молоденькая…
— Мама! — с укором остановил Николай.
— Что — мама? Я про то, что Ольга Денисовна…
— Зови ее Олей, мама.
— Вроде неудобно по первому знакомству без отчества, да и не девочка.
— Я говорил, мама, да, она старше. Ну и что?
— Коленька, а я и говорю: кто тебе по душе, та и мне по душе.
— Браво! Полный контакт. Оля, садись сюда, — повеселел и захлопотал Николай. — Мама, я стол накрою, не беспокойся. Оля, я живо. Здорово, что наконец я тебя к нам привел.