— Что ты на меня взъелся? — почти жалобно просипел Хрипа.
— Потому что человек ты поганый, — беззлобно пояснил Василич. — На-ка лучше, держи стакан.
Со спины не было видно, что они делают — казалось два пожилых мужика, наклонившись друг к другу, о чем-то заговорщицки переговариваются, но только вместо слов издают тихие булькающие звуки. Потом, будто вспугнутые, они резко отстранились друг от друга и синхронно вздернули головы: над поднятым торчком воротником бушлата задорно блеснула розовая лысина Хрипы, на мясистом щетинистом затылке Василича ожили, волной прокатились складки.
— Я почему этим делом интересуюсь, — пояснил Хрипа. — Потому что как-то погано тут стало. Сам посмотри, сколько трупов. Четверо, что за иконой приезжали, так? Потом следователь, что ходил, всех расспрашивал. Ты знаешь?
— Знаю, Николай рассказывал.
— Ну вот. И теперь еще Клавка Степцова, колдунья… О ней слыхал?
Василич пожал плечами, отчего на затылке снова ожили складки.
— Неужели не слышал? — В голосе Хрипы засквозила радость, он весь даже как-то подобрался.
— Слышал, — равнодушно ответил Василич.
С подножья холма открывался вид на поле, монотонно тянувшееся до самого леса. Земля заметно клонилась вправо — к густой полосе ивняка, скрывавшей ручей. Тучи низко нависали над землей: ровный, лишенный разрывов покров придавал окружающим предметам какой-то унылый окрас — полевая трава, например, приобрела серый оттенок и казалась нарисованной. Ветра не было, все замерло, и от этого раскинувшийся перед глазами пейзаж походил на панорамную фотографию.
— А тебе кто про Степцову рассказал? — спросил Хрипа.
— Я понятым был.
— Ну?! Расскажи!
— Чего рассказывать?
— Ты глупый, Вася? У тебя каждый день соседи вешаются?
— Это ты глупый, Вова. Что ж ты так в дерьме-то ковыряться любишь?
— Не зря про тебя в деревне говорят «стукнутый». — Хрипа раздраженно сплюнул. — К тебе по-человечески, а ты как сука.
— Молчал бы, — мотнул головой Василич.
Над собутыльниками красиво нависал целый каскад из тонких березовых веток. Склон был густо усыпан опавшей листвой. Тропинка наверх взбиралась наискосок — впрямую подъем был слишком крут. Березы росли настолько густо, что, стоило подняться всего на пару метров — и сидящих уже почти не было видно из-за переплетений стволов и ветвей.
— Я, чтоб тебе знать, Клавдию Степановну с рождения знаю, — нехотя, вроде лениво проговорил Василич. — Она меня в комсомол принимала, когда еще в райкоме работала. На нее все пацаны слюни пускали, бегали вечерами в окна подглядывать. И что ты сейчас хочешь, чтобы я тебе рассказал? Как сегодня на нее в петле со сломанной шеей любовался?
— А чего, шея была сломана? — заволновался Хрипа.
— Страна была сломана, падальщик ты плешивый. Люди дохнут, а такие вот вроде тебя, наоборот, как червяки после дождя повылазили.
— Да пошел ты, комсомолец долбаный! Зачем меня позвал тогда? Чтобы зло срывать?
— Я тебя не звал, ты сам на хвост сел. Не нравится — вали, я тебя не держу.
— Не заводись, Василич! — снова пошел на попятную Хрипа. — Не хочешь рассказывать, давай о чем другом поговорим.
Собеседники снизили тон, и их голоса погасли, заплутав среди берез. Зато с вершины холма вся поляна внизу открылась как на ладони. Перед бревном явственно проступала вытоптанная проплешина земли, полукругом очерченная сухими метелками высокой травы. Желтый полевой ковер то тут, то там протыкали черные ветвистые палки чертополоха. И ни намека на движение, даже облака застыли на месте.
Тропинка вела к задней стене деревенского магазина. На изгаженной земле валялись бутылки и банки. Запах стоял соответствующий. Вдоль фундамента тянулась растрескавшаяся бетонная отмостка, чуть наклоненная в сторону оврага. Туда же были выведены желоба от жестяных водостоков, спускающихся по углам. На темно-зеленой стене магазина, исписанной похабными надписями и рисунками, особняком стояла взятая в овал фраза: «Подохни с миром».
Крыша магазина, крытая вздыбившимся, измазанным полосами черного битума рубероидом, блестела островками невысохших луж. В углу невысокого бордюра, огораживающего три стороны, застрял ярко-разноцветный детский мячик: он выглядел каким-то сказочным артефактом на фоне серой, усыпанной белесыми кляксами птичьего помета кровли.
По площади, напрямик мимо памятника Ленину шли две старушки — судя по всему, направлялись к переулку, наискось прорезающему заросшие яблонями квадраты участков. В конце переулка цветным пятном на фоне облезлой осенней серости выделялась церковь.
— Микола! — полоснул по тишине деревенской площади крик…
Глава 13
— …что это мне показалось?
— Не знаю, Владимир. — Отец Андрей провел ладонью по бороде.
Правая его рука висела на марлевой повязке, перекинутой через шею, из широкого рукава рясы торчал обмотанный потрепанным бинтом гипс. Выглядело странно. «Как он служит-то? — мимолетом подумал Федоров. — Или не служит?»
— Вы не служите? — вырвалось.
— Временно. — Отец Андрей продемонстрировал руку с безвольно согнутыми пальцами.
— Так что мне делать-то?
Больше всего к комнате, в которую отец Андрей пригласил Федорова, подходило определение «горница». Низкий беленый потолок, крашенные в светло-желтый цвет стены, сквозь небрежно выправленную штукатурку проступали контуры кирпичной кладки, коричневые доски пола, поистертые у входа и вокруг массивного стола, за которым сидели священник и его гость. Все старое, потрепанное временем и — видимо, от этого — очень уютное. Три окна в левой стене — комната казалась наполненной светом. В Красном углу, на резной полочке стояли иконы, перед которыми на цепи висела горящая лампада. При виде этой композиции на ум сразу приходили советские фильмы про дореволюционный купеческий быт. По стенам развешаны фотографии в рамках. Большой резной буфет с посудой в углу. Горница — по-другому не скажешь.
— Прежде всего не нервничать, — посоветовал отец Андрей, снова погладив бороду. — Возможно, это вам действительно показалось. Нужно учитывать дополнительные факторы: стресс, усталость. Вы крещеный?
— Нет. Я пионером был.
— Тяжело сегодня некрещеным.
— Просто первый раз с этим столкнулся. Страшно.
— Страшно, — согласился отец Андрей. — Не вам одному.
Посреди стола стояла широкая ваза, наполненная яблоками. Большие, красно-зеленые, душистые — Федоров не знал, как называется сорт, но росли они в деревне на каждом огороде: в свое время переворовал и переел этих яблок на всю жизнь, теперь даже смотреть не хочется.
— Я с Хунькой разговаривал… — начал Федоров, не зная, как выстроить разговор.
— От него ко мне приходили, — пришел на помощь священник. — Я имею в виду второй раз. Извинились. И деньги принесли.
— Вы не взяли?
— Почему это? — удивился отец Андрей. — Нам, знаете, сколько нужно закупить? Очень кстати пришлось. Так что не беспокойтесь, конфликт улажен.
Федорову стало стыдно. Очень. Он отхлебнул остывшего чая и некоторое время разглядывал кружево на краю скатерти.
— А вы когда служить начнете? — когда пауза стала уже неприличной, спросил участковый.
— Недели через две.
— Я приду.
— Приходите. Можете и раньше. Сейчас служит отец Михаил, мой коллега, могу вас познакомить.
— Странный этот священник, — нерешительно высказал озабоченность Федоров. — С Пономарем который…
— С кем, простите? — удивился отец Андрей.
— А, — спохватился участковый. — Товарищ. Друг детства. Юрка Пономарев. Кличка. С ним священник был. Сказал, что приехал из Москвы, икону искать. От ваших прислали?
— Может быть. — Отец Андрей пожал плечами. — Не знаю. Хотя сам-то он мне знаком. Приезжал года три назад, как раз когда колокольню восстанавливали. Помогал. Вы не помните разве?
— Да я как-то не следил за стройкой.
— Он не строил. Он тогда с Галицинским кирпичным заводом договорился насчет материалов. Считай, весь кирпич для колокольни нам бесплатно достался.
— Между прочим, кладка отличается от той, что в церкви, — заметил Федоров.
— Да это понятно! — согласился священник. — Где ж теперь таких кирпичей возьмешь, что при царе были?
— Ну где-то их раньше брали.
— Там же и брали, что интересно. Однако ж видите, страна другая — и кирпичи другие. — Отец Андрей коротко хохотнул. — Но традиции незыблемы. При строительстве храма кирпич для колокольни тоже бесплатно достался. В виде пожертвования от купца Максимова, владельца того самого Галицинского кирпичного завода.
В горнице было две двери — друг напротив друга. Обе ярко-белые, свежепокрашенные, однако из-под краски пробивались неровности и трещины старого дерева. Одна дверь вела на улицу, другая — внутрь дома. Федоров знал расположение комнат: с пацанами частенько залезали в дом, тогда еще заброшенный.
Отец Андрей сам сделал ремонт. Жена его и трое детей сейчас куда-то уехали, на каникулы. «Это и хорошо, — отметил Федоров. — Если бы Хунькины быки при детях на священника наехали, пришлось бы Хуньку, суку, основательно обрабатывать…»
— А как вы колокольню восстанавливали? Чертежи были?
— Нет, не было. Фотографии сохранились По ним и делали.
— С колокольней красивее, — заметил Федоров.
— У нас вообще храм красивый. Уникальный, по сути! И очень интересный.
— Чем интересный?
Федоров посмотрел через окно на торчащий над деревьями крест на синей луковице. Высокое основание главного купола, казалось, состояло из множества поставленных впритык колонн: штук, наверное, двадцать по кругу. И в каждой колонне — узкое сводчатое окно в обрамлении объемных кирпичных узоров. Маленькие купола были значительно ниже, отсюда не видно, потому что на подоконниках горницы теснились разномастные горшки с цветами. Разросшаяся герань упиралась листьями в тюлевую занавеску, будто бы пыталась оттолкнуть ее от себя. Маленькие форточки распахнуты, между толстых рам виднелись свитки газет — проложены для теплоты. Под окнами стальные радиаторы отопления: это очень бросалось в глаза на фоне старинного интерьер