а. Раньше дом отапливался печкой — пару лет назад, когда въехал отец Андрей, провели газ. Поэтому и батареи современные.
— Интересен он прежде всего своей символикой. — Отец Андрей уселся поудобнее: было видно, священник обрадовался возможности поговорить на эту тему. — Вообще, храмовая архитектура — это сплошные символы. Каждый элемент здания имеет свое значение. А в совокупности они представляют собой Мироздание. Четыре стены — как четыре стороны света. Крыша — небесный свод. Купол — Господь Бог.
— А боковые купола? — Федоров невольно усмехнулся.
— Вы сейчас, вероятно, подумали о тюремных татуировках? — подхватил улыбку отец Андрей.
— Было дело, — признался участковый. — Сколько куполов, столько ходок, у нас так.
— А у нас все элегантнее. Один купол — символ Единого Бога. Два — два естества Богочеловека Иисуса Христа. В нашем случае — пять куполов — это Бог Иисус и четверо евангелистов.
— У нас шесть куполов, — поправил Федоров.
— Нет, пять. Колокольня считается отдельно.
— Поэтому на ней купол другой формы?
— На нашем храме, как вы могли обратить внимание, все купола разные.
— Они все синие, — вставил Федоров.
— Я не про цвет. Цвет у нас синий — потому что храм посвящен Богоматери. Поэтому и звезды на куполе — символ рождения Христа. Я имел в виду форму. Главный купол — луковица. Она символизирует пламя, Божественный свет. Четыре боковые главки увенчаны так называемыми шлемовидными куполами, повторяющими формы древнерусских военных шлемов. Обозначают Святое воинство и борьбу, которую ведет Церковь с силами зла. В целом на храме получается весьма знаковая композиция: Свет Истинной Веры в окружении православного воинства. И купол колокольни — сферический, что символизирует вечную вселенную. Учитывая, что храм еще принято воспринимать как корабль, получается: свет Истины под охраной стражей Веры плывет в вечность.
— Красивый образ.
— Ну вот строители нашего храма, судя по всему, придавали ему особое значение. Обращали внимание на кирпичный орнамент по стенам?
— Видел.
— Но, видимо, не присматривались. — В улыбке священника мелькнуло лукавство.
— Узоры разные…
— По цоколю там идут три ряда волн. Не замечали? Зигзаги такие. С рыбами.
— Где это там рыбы? — нахмурил лоб Федоров.
— Горизонтальные петельки с одним раздвоенным концом. Помните? Знак называется «ихтис», это древний символ Иисуса Христа. Выше, если присмотреться повнимательнее, можно увидеть, что орнамент складывается в борта палубы. Колокольня выполняет роль задней части корабля — наши каменщики, помню, весьма долго корпели над воссозданием узоров: кормы фрегата со множеством декоративных элементов. А апсида — это соответственно нос корабля.
— Кто?
— Апсида. Выступ в алтарной стене. Полукругом изогнутый. Ну чем не нос?
— И куда плывем? — спросил Федоров
— О, это представляет отдельный интерес. Традиционно храмы ориентированы в восточном направлении. Между прочим, в подвале сохранился фундамент старого храма, предшественника этого, так вот он был поставлен ровно по сторонам света. А новый храм, построенный в конце прошлого века, повернут на юго-восток. Под алтарем на полу мозаика в виде «розы ветров». Это такой значок, звездочка с лучами, указывающими на стороны света. Наша с тридцатью двумя лучами — по количеству морских румбов. К слову сказать, еще один символ: алтарь как корабельный компас.
— А почему мы на юго-восток повернуты?
— Полагаю, в направлении острова Родос.
— При чем тут Родос? — Федоров непонимающе посмотрел на отца Андрея.
— Потому что там находится та икона, список с которой и хранился в нашей церкви.
— Постойте-ка, получается…
Резко, брюзгливо звякнуло стекло в окне — отец Андрей заметно вздрогнул, обернулся. Занавеска скрадывала черты лица, но видно было, что за окном стоял усатый мужик. Форма усов — подковой — сразу навела Федорова на подозрения. Он вскочил, отодвинул тюль: точно, Пономарь.
— Ты-то тут какими судьбами? — удивился участковый.
— Тебя искал, — крикнул в форточку Юрка. — Здравствуйте.
Это он поздоровался с подошедшим к окну отцом Андреем.
— Прошу. — Отец Андрей показал в строну входной двери.
— Нет, спасибо. Мне Владимир нужен.
Федоров поглядел на хозяина, тот кивнул.
— Если что — заходите. Всегда рад помочь.
— Зайду. Очень интересно рассказали. Спасибо.
Быстро зашнуровал ботинки в крохотном тамбуре, попрощался с настоятелем, толкнул дверь и вышел в сырой, тусклый день. Пономарь стоял у дороги, отряхивая с плаща капли — лез к окну через палисадник, насобирал дождя с кустов. Журчала вода: сбоку от двери стояла старая железная бочка, в которую была выведена труба водостока — тонкая струйка, изгибаясь, протянулась от желоба к черной маслянистой поверхности. Еле заметные волны расходились к краям переполненной бочки, вода переливалась через край.
Пономарь прикурил, пожал руку. Ладонь его была влажной. Чуть дальше, в переулке, замер отец Димитрий, шинелью и позой напоминая генерала Хлудова из фильма «Бег» — только борода мешала полноте образа.
— Вы чего? — покосившись на молчаливую фигуру, спросил Федоров.
— Пошли, поговорим, — предложил Пономарь.
— Мне тоже есть что спросить, — проговорил участковый, нахмурившись.
Подошли к отцу Димитрию. Его рука оказалась теплой, приятной на ощупь. Он тоже курил, и тоже «Беломор». Федоров был не уверен, но вроде бы священникам курить не разрешалось.
— Спасибо, — проговорил он смущенно.
Отец Димитрий вопросительно поднял бровь.
— Ну, что на насыпи удержали.
— Пожалуйста.
— Куда пойдем?
— Покажи нам дом Степцовой, — попросил Пономарь.
— Там опечатано, — сообщил Федоров, скорее для проформы.
— Распечатаешь, — легко отреагировал Пономарь.
Дождь был несильный, однако же очень неприятный — мелкие капли норовили залететь под козырек фуражки, вынуждая постоянно моргать. Пономарь накинул капюшон, сразу войдя в классический образ маньяка-убийцы из ужастиков. Отец Димитрий шел с непокрытой головой, волосы его, разделенные прямым пробором, уже заметно промокли, прижались к голове. Двигались молча, обходя лужи. У магазина толпились какие-то мужики, видно опять выпивали. Вроде не местные. Наверное, из Лыковки. Прошли наискось площадь, повернули.
К тете Клаве Федоров побежал с утра пораньше. После ночного происшествия, связанного с веточкой, зажатой в кулаке, так и не смог заснуть. Вспомнил, что колдунья хотела что-то сказать. Решил воспользоваться поводом и проконсультироваться: вдруг что посоветует? И обнаружил — в петле. Врач определил время смерти: не больше суток.
Дождь зарядил чаще, ветер, тяжело ворочавший по небу комья облаков, окреп — налетал, дергал за одежду, чуть не сорвал фуражку. Федоров придержал ее за козырек, быстро подскочил к калитке, сдернул петлю. Через терраску к двери — здесь не заперто — и внутрь, в темный коридор с переполненной вещами вешалкой и закрытым платком зеркалом.
— Кто нашел? — спросил Юрка.
— Я.
— А что ты тут делал?
— Она встретила меня вчера, сказала, что хочет о чем-то рассказать. Просила зайти.
Гулкой дробью отозвалась крыша терраски на залп ливня. Отец Димитрий прикрыл дверь, резко отсекая звуки. Ботинки снимать не стали, на дощатом полу и без того было сильно натоптано. Федоров провел по коридору, повернул на кухню. Там, где он ее нашел..
Судя по всему, она спрыгнула со стола. С табуретки бы не достала. Федоров всегда удивлялся: как это можно повеситься на крюке люстры — он же проволочный, хлипкий. Но у тяти Клавы крюк оказался именно такой, как надо: толстый, кованый. Выдержал. Она даже не стала снимать люстру, просто привязала веревку рядом. И шагнула.
Пономарь со спутником быстро осмотрели кухню. Отец Димитрий зачем-то залез на стол, подергал крюк. Потом вернулись в коридор. Возле вешалки была дверь в комнату, с белым, мутным стеклом. Заглянули — стандартный набор: стол, стулья, буфет, телевизор, диван. Трехстворчатое зеркало на низкой тумбочке завешано покрывалом, наверное, снятым с дивана. В окна, прикрытые кружевными занавесочками, ломился дождь, капли ручьями растекались по стеклам, гремели по карнизам. Потемнело.
— Подруги приходили? — спросил отец Ди-митрий.
— С чего вы взяли?
— Кто зеркала закрыл?
— Не знаю. Я когда пришел, так было.
Отец Димитрий обернулся и внимательно рассмотрел участкового. Федоров понял: странно это. Что ж, получается, она сама зеркала позакрывала? Зачем?
— Что не так, отец Димитрий? — спросил Пономарь.
— Колдуньей, говорите, была? — ответил священник. — Пошли, поищем.
Искать долго не пришлось — нужная комната нашлась напротив кухни. Небольшая, с одним окном. По центру стол и четыре стула. У стены трехъярусная этажерка с книгами. В углу еще один столик, навроде туалетного: какие-то камни, пучки трав, книга и трехрожковый подсвечник с оплавленными огарками. Сквозь открытую форточку свистнул ветер, пузырями надув занавески, выстрелил в стекла россыпью капель, дом заскрипел, словно к стене привалился кто-то большой и тяжелый.
Отец Димитрий сразу прошел к столику, взял книгу, распушил страницы, встряхнул — на пол спланировал листок с каким-то рисунком. Священник подобрал его. Федоров, заинтересовавшись, подошел.
На тетрадной странице в клеточку было нарисовано лицо. Ощущение, что рисовал ребенок: неровный, удлиненный овал, нос крючком, черточка рта… Присутствовала в лице какая-то неуловимая странность, неестественность… А потом Федоров понял: дело было в том, что лицо смотрело. По-настоящему. Вот эти небрежно очерченные кружки глаз с точками посередине — они имели выраженный взгляд. Лишенный эмоций, но очень внимательный, какой-то оценивающий. Но главное — взгляд этот был явно не человеческий.
— Жутковатый рисунок, — отметил подошедший Пономарь.
— Когда зовешь черта, будь готов, что он откликнется, — произнес отец Димитрий.