. И хотя в тот период эта акция явно походила на самый настоящий блеф, именно она стала составной частью зарождения американской «стратегии сдерживания коммунизма».
Игра велась на грани фола, неопределённость в отношении намерений Вашингтона могла подтолкнуть Москву на крайние меры, вплоть до начала полномасштабных боевых действий. Поэтому в американских штабах на протяжении всего кризиса не прекращалась отработка различных сценариев возможных ответных действий. Но уже в октябре 1948 г. проведённая в самый разгар кризиса штабная игра «Пэдрон» показала американскому военно-политическому руководству, что выиграть войну против СССР США не смогут даже с помощью ядерного удара. И это вынудило Вашингтон предусмотреть ряд нестандартных решений вплоть до эвакуации американских войск со старого континента. Причём это намерение держалось в строгой тайне как от потенциального противника, так и от союзников. Хотя при этом Вашингтон не торопился отказываться и от идеи превентивного удара по СССР, о чём зримо говорит тот факт, что на протяжении 1946–1949 гг. один за другим разрабатывались чрезвычайные планы превентивной ядерной войны против СССР, в том числе «Пинчер», «Граббер», «Бройлер», «Халфмун», «Флитвуд», «Троян», «Оффтэкл», «Дропшот» и другие.
Между тем известный российский специалист по германскому вопросу профессор А.М. Филитов в одной из своих последних работ[485] справедливо пишет о том, что ни одно из толкований причин возникновения Берлинского кризиса не даёт ответа на естественный вопрос: чем же руководствовался И.В. Сталин, продолжая блокаду Берлина, когда уже обозначился явный успех «воздушного моста» между западными зонами и западными секторами Берлина, когда исчезли всякие перспективы как на уход союзников из Западного Берлина, так и на смягчение западной позиции по германскому вопросу, когда каждый день в этой ситуации приносил новые пропагандистские выгоды Западу и проигрыш Москве, в том числе чисто экономический из-за западной контрблокады в виде разного рода торговых эмбарго и бойкотов? Очевидно, что сохранение напряжённости в центре Европы имело с точки зрения советского руководства некую самоценность, если только «не сводить всё дело к элементарному упрямству и иррациональности позднего сталинизма». Думается, что у И.В. Сталина «мог быть в данном случае какой-то рациональный расчёт, связанный с соображениями глобального силового противоборства».
Тем временем к концу февраля 1949 г. в результате встречной контрблокады советской зоны Берлина практически прекратились поставки с территории Тризонии многих видов жизненно важной промышленной и продовольственной продукции и сырья, что отрицательно сказалось на экономическом состоянии всей Восточной Германии. О сложившемся положении маршал В.Д. Соколовский был вынужден проинформировать Москву, что, как считают ряд историков (С.Я. Лавринов, И.М. Попов[486]), вынудило И.В. Сталина и В.М. Молотова проявить большую уступчивость и предложить оригинальный способ разрешения этого конфликта путём обмена Западного Берлина на Тюрингию или Саксонию, входивших в советскую зону оккупации. С позиций чистой геополитики подобный обмен, конечно, давал Вашингтону определённые стратегические выгоды, однако американское руководство посчитало, что полный уход из Берлина подорвёт репутацию США не только в самой Германии, но и во всём западном мире.
Как утверждают те же авторы, уже в начале августа 1948 г. в ходе переговоров И.В. Сталина и В.М. Молотова с послами США, Великобритании и Франции У. Смитом, М. Петерсоном и И. Шатеньо, прошедшими в кремлёвском кабинете вождя, он отказался от первоначальных условий, предполагавших полный отказ Запада от планов по созданию западногерманского государства. Якобы И.В. Сталин заявил, что готов снять блокаду Берлина, если западные державы согласятся на совместное коммюнике. Однако Вашингтон даже отказался обсуждать этот вопрос, что вынудило В.М. Молотова заявить о том, что содержание коммюнике о согласии Советского Союза с решениями Лондонской конференции не соответствует действительности.
Как свидетельствуют очевидцы, уже в сентябре 1948 г. И.В. Сталин, оценив бесперспективность блокады Берлина, утратил интерес к переговорам по берлинскому вопросу и под давлением неблагоприятных обстоятельств пересмотрел свою прежнюю позицию по этому вопросу. После долгих месяцев дипломатического тупика в конце января 1949 г. в одном из интервью он намекнул на готовность Москвы рассмотреть возможность снятия блокады, если одновременно будет снята и контрблокада. А уже в начале мая 1949 г. в ходе секретных переговоров постоянных представителей СССР и США в ООН Якова Александровича Малика и Уоррена Остина обе стороны согласились отказаться от любых видов блокадных действий, и Первый Берлинский кризис подошёл к концу.
Как утверждают те же И.М. Попов и С.Я. Лавринов, фактический провал берлинской блокады означал поражение Москвы, о чём, в частности, свидетельствовало смещение со своих постов министра иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова и ряда высших авиационных военачальников, в том числе главкома ВВС заместителя министра Вооружённых сил СССР Маршала авиации Константина Андреевича Вершинина и командующего 16-й воздушной армией генерал-лейтенанта авиации Филиппа Александровича Агальцова. Однако подобное утверждение вряд ли соответствует действительности, поскольку В.М. Молотов был снят со своего поста ещё в начале марта 1949 г., и это решение было связано исключительно с арестом его супруги Полины Семёновны Жемчужиной, заподозренной в тесных «связях с еврейскими националистами» из ЕАК; маршал авиации К.А. Вершинин был снят со своего поста только в сентябре 1949 г., то есть уже через несколько месяцев после завершения Берлинского кризиса, а генерал-лейтенант авиации Ф.А. Агальцов действительно в июне 1949 г. был снят со своей должности и направлен в Москву, но не с понижением, а напротив, с повышением — на должность первого заместителя главкома ВВС.
Берлинский кризис, обостривший до предела всю международную ситуацию, стал одним из первых крупных кризисов холодной войны. Он ясно показал, что Вашингтон не может изменить политику Москвы в восточной части Германии, а сама Москва точно так же не может повлиять на внешнеполитический курс, проводимый Вашингтоном и его союзниками в Западной Германии. По сути дела, возник тупик, который во многом и предопределил окончательный раскол Германии на два суверенных государства — ФРГ и ГДР.
Причём, как считают ряд историков (Ю. В. Галактионов[487]), не последнюю роль в этом расколе сыграла и новая германская элита обеих зон оккупации, которая прекрасно сознавала, что она «не поместится» на одном политическом пространстве единой Германии. При этом если немецкая политическая элита советской зоны оккупации в своей массе была едина и мыслила категориями «мировой пролетарской революции» и борьбы за единую «советскую» Германию, то вся западногерманская элита была расколота на две части. Одна из них, в частности Конрад Аденауэр, Карл Ясперс и Карл Шмидт, начинает ориентироваться на идеи объединённой Европы, а другая, в частности крупный немецкий промышленник Фриц Тиссен, — на идеи возрождения рейнского сепаратизма. Но в конце концов победила позиция Вашингтона, который взял курс на создание отдельного западногерманского государства на территории так называемой Тризонии.
Традиционно в отечественной и зарубежной историографии началом процесса конституирования Федеративной Республики Германии (ФРГ) считается создание Бизонии, где в конце июня 1947 г. во Франкфурте-на-Майне был учреждён Экономический совет в составе 52 членов, ставший прообразом нового германского парламента. Следующим шагом в этом процессе стало упомянутое выше совещание военных губернаторов западных оккупационных зон с участием премьер-министров 11 западногерманских земель, состоявшееся в начале января 1948 г., где состав Экономического совета был увеличен ровно вдвое, до 104 членов. В основном этот орган состоял из политических деятелей эпохи Веймарской республики, однако в его состав были включены и ряд довольно молодых политиков вроде Франца-Йозефа Штрауса, ставшего одним из лидеров Христианско-социального союза (ХСС). Президентом Экономического совета был избран представитель Христианско-демократического союза (ХДС) Эрих Кёлер, и этот орган укрепил свой статус как прообраз нового германского парламента. Прообразом правительства стал Административный совет, председателем которого также был избран один лидеров ХДС — Герман Пюндер.
Следующим шагом конституирования ФРГ стало создание Тризонии и приглашение в июне 1948 г. премьер-министров всех 11 западногерманских земель во Франкфурт-на-Майне, где им были вручены так называемые Франкфуртские документы, касавшиеся основных положений Оккупационного статуса, порядка формирования и созыва Учредительного собрания для выработки демократической конституции федералистского типа и определения земельных границ. С одной стороны, все ведущие партии, которые действовали в Западной Германии, то есть ХДС, ХСС и СДПГ, выступали за объединение западных зон в новое германское государство. Однако с другой стороны, никто, в том числе и лидеры вышеупомянутых партий, не хотел брать на себя историческую ответственность за раскол страны. Поэтому все «земельные» премьер-министры заявили трём военным губернаторам — Люсиусу Клею, Брайану Робертсону и Пьеру Кёнигу, — что проект новой Конституции необходимо разработать не на Учредительном собрании, а в рамках Парламентского совета, сформированного из депутатов местных ландтагов. Несмотря на резкое несогласие генерала Л. Клея с этой идеей, Вашингтон, Лондон и Париж — всё же вынуждены были согласиться с мнением германской политической элиты.
В августе 1948 г. земельные ландтаги избрали из числа своих депутатов Парламентский совет в составе 65 членов, который возглавил лидер ХДС Конрад Аденауэр, имевший репутацию умеренного франкофила и европейского патриота. Как считают многие историки (В.Д. Ежов, А.М. Филитов, Ю.В. Галактионов, Ч. Уильямс