Дежурный услышал, как хлопнула дверь, поднял глаза от тасующего огни селектора. У окна стояло чучело и смотрело на него глазами из донышек пивных бутылок.
– Малыш, – неуверенно улыбнулся коп. – До Хеллоуина еще три дня. Ты спешишь.
Кукла молчала. Чем дольше полицейский смотрел на нее, тем сильнее душил его галстук, мочевой пузырь, изрядно нагруженный кофе, уже не намекал на желание посетить кабинку в конце коридора, а прямо-таки вопил от жажды облегчиться прямо здесь. На пороге стояло чудовище. Оживший кошмар пяти футов ростом.
– Ты потерялся? – безумие ситуации превратило копа в автомат, штампующий банальности. Ужас вязал рот, но дежурный не мог отделаться от этих привычных, вбитых десятком тренировок, недосоленных слов и повторял их, одни за другими. – Где твои родители? Тебе нужна медицинская помощь?
С отвратительным хрустом у куклы отвалился кусок руки. Другую ладонь она прижала к окну дежурки. Огрызки пальцев оставили на стекле глубокие шрамы. Скрежет разнесся по всему участку.
– Матерь Божья! – охрип полицейский и метнулся к шкафу, в котором хранил табельное оружие. Попутно он кричал в рацию:
– Кто-нибудь, тринадцатый участок, на нас напали! Всем, кто меня слышит! Бакстон-роуд, 15. На полицейский участок совершено нападение!
Звон стекла заглушил ответ. Кто-то обещал подмогу, но дежурный все пропустил. Он оборачивался к разбитому окну, палец жал на спусковой крючок, пуля уже начала разбег, когда Шейла одним ударом вспорола его от ключицы до паха. Выстрел грянул поверх ее перекошенного плеча. Кровь забрызгала куклу с головы до пят и потекла по руке, точно надеялась достать до груди, достучаться до сердца, обнять, остановить. Шейла выдернула карандаши из раны, коп упал.
На полу дежурной комнаты лежал мужчина в полицейской форме. Сдувшаяся оболочка. Этикетка от человека. Шейла скомкалась рядом с ним. Она силилась подняться – никак – ноги сплющились в гармошку. Колени смялись к ступням. «Рука!» – Шейла проверила единственное оружие, что у нее осталось, рука шевелилась.
– Марвин? – спросил коридор. По стеклу захрустели шаги. – Я слышал крики. И звон. Эй, Марвин? Дерьмо! Какого чер…
В дыре, похожей на рваное солнце, с торчащими внутрь стеклянными клыками, показалось лицо. Взгляд метнулся по развороченной комнате, замер на подергивающихся ногах копа, зрачки лопнули на всю радужку, веснушки превратились в черные дыры на белом экране лица.
– Твою мать! – заверещал человек и исчез. – Боже! Твою мать!
Шейла слышала, как паникуют шаги. К ее удивлению, человек бежал не прочь из здания, а искал убежища внутри. «Заройся поглубже!» – искренне пожелала ему удачи Шейла. Но она недооценила его храбрость или рвение. Рация на полу захлебывалась вопросами, десяток машин запрашивали подтверждения, некоторые уже мчали сюда. Из глубины коридора доносились поспешные щелчки. Кто-то снаряжал дробовик патронами.
Шейла вырвала карманы на брюках трупа, затем пояс. Связка ключей. Как она поймет, какой нужен? Шейла поднесла их к бесформенной своей пасти, принюхалась той частью, что подарила ей тварь. Не то. Не те. Ключи прочь. Шейла подползла к столу, одним ударом опрокинула его на пол. По комнате разлетелись бумаги, некоторые угодили в кровавую лужу и тут же изменили белизне. Цвет лишил их невинности. На стене висел шкаф. Шейле с ее нынешним ростом было нипочем не дотянуться. «Пистолет», – карандаши с омерзением приняли холодное железо. Паровозик внутри неодобрительно крутнул колесом.
Рука не дрожала.
Третий выстрел распаковал шкафчик, еще четыре заставили его свалиться на пол. Створки не удержали внутри добычу. Перед Шейлой лежала пара револьверов и три «глока».
– Негусто, – проскрипела она вслух, и неожиданное веселье, кипящее раскатистое счастье, родом из тех времен, когда все вместе, с мамой, отцом и Люком, они хохотали, швырялись мармеладными червями и дрались подушками, заставило ее упасть на пол, свернуться в клубок и начать орать от жуткой, непоправимой и неостановимой, как кровь из перебитой артерии, боли. Ее прошлое, изнасилованное, убитое, выпотрошенное, набитое лоскутами и диванными пружинами, стянутое леской, нафаршированное в картонную тубу, наконец-то опомнилось и пришло в себя. Внутренний хронометр неожиданно повел себя честно. Шейле Комптон осталось девятнадцать минут. И она до сих пор не нашла нужный ключ.
Карандаши отказывались рвать картон. Свою настоящую, единственно живую плоть. Шейла уткнула ладонь запястьем в пол и навалилась на огрызки всем весом. Скотч натянулся и лопнул. Шейла услышала, как звякнули и умолкли тарелки в лапах медведя. «Сколько у меня уже стоит сердце? – холодно прикинула она. – Два часа? Три?»
Пистолеты были холодные и угловатые. Они отказывались нырять в грудь Шейлы. Дыра оказалась слишком маленькой. Рука не дрожала. Шейла потрошила себя, как бывалый рыбак свежепойманную форель.
– Гадина! Эй! – полицейский снаружи кричал для себя. Слышал, как смело и яростно звучат слова, и разгонялся ими. Брал отвагу из воздуха. – Эй, мразь! Я знаю, ты еще там! Выходи с поднятыми руками, сука! Слышишь меня, падаль?! Ты убил копа! Эй! Ты там? Я вырву тебе кишки! Падаль! Ублюдок! Мразь! Эй! У тебя есть право сдохнуть! Слышишь меня?
Шейла хотела выпрямить ноги, но не смогла сделать это одной рукой.
«Я должна вернуть себе силу», – решимость сыпалась, мокрая штукатурка. Шейла слышала, как трещит, сдаваясь, скотч. План, такой складный в черточках на земле, протух и валялся бездыханным трупом.
– Клатчччч! – сказал затвор, досылая патрон в ствол. Шейла подняла «глок».
– Сейчас я вынесу дверь, – голос дрожал, захлебывался адреналином, но полицейский был в паре футов, под надежной защитой стены. Шейла слышала, как он облизывается и тяжело дышит. – А потом вышибу тебе мозги!
– Баааааам! – замок на двери превратился в дымящееся отверстие, и тут же в разбитое окно полетели гранаты со слезоточивым газом. Одна, две, три, пять! Коп бил наверняка. Такого количества хватило бы на целый этаж, не говоря о крохотной дежурке.
– Что, сука, прикурил? – голос копа, сдавленный противогазом, звучал глухо. Комнату залило дымом. Близнец тумана из подвала, он обнял Шейлу, спрятал ее в своем брюхе, скрыл дикую ее природу. Происходящее напоминало боевик о буднях убойного отдела. Слезоточивая драма. Копы осадили участок. Внутри особо опасный преступник. Убийца полицейских. Пленных не брать! Сейчас я с тобой покончу!
Коп действовал по инструкции, но с выдумкой. Дверь распахнулась, и в комнату въехал стул на колесиках. Шейла изрешетила спинку прежде, чем успела разобрать, что это не человек.
– Живой, падла! – обрадовался коп. – Это ненадолго.
Шейлу утомил его пафос. Хоть ее ноги и стали в два раза короче, они не разучились ходить. «Преимущество картона, – скрепки в голове Шейлы внезапно намагнитились, будильник дернул стрелкой, и часы, стоявшие семь лет, пошли, отстукивая последние минуты ее жизни. – Я – не человек, копилка механических несуразностей, делающих вид, что заставляют мое тело жить и двигаться, – все время, что коп кричал и лязгал оружием, Шейла двигалась к двери с застрявшим в проеме стулом. – Мне не нужны ноги, чтобы ходить, и руки, чтобы убивать. Главное – не выпустить из картона душу!»
– Кролик, я тебя слышу! – дверь внезапно распахнулась, и слезоточивый туман взорвался парой бешеных ударов дробью. Выстрелы отбросили труп дежурного к стене. Шейла высадила обойму в дверь, отшвырнула пустой «глок», зацепила револьвер и выстрелила в сторону окна. Они прижались к стене с разных сторон, Шейла слушала ток его крови. Коп беспомощно матерился.
– Я достану тебя, сука! – азарта в голосе читалось больше, чем гнева. Охотник шел по следу. Зверь оставил в капкане отгрызенную лапу.
«Что я делаю не так? – картон отказывался подчиняться. Дырявый и мятый, ходячая коробка из-под холодильника. Шейла из последних сил катала ее по полу. – Перестань притворяться!»
Снаружи здания раздались громкие хлопки. Двери. Копы. Неуверенно вякнула сирена и включилась на полную, перебила скрип, спор, крики. Дверь в участок распахнулась, и кто-то крикнул:
– Назад! Газ!
Сирена рыдала над павшими, хор из нескольких голосов пытался ее перекричать. Наконец, сирену выключили.
Шейла слышала, как дергается полицейский за стеной, желание сбежать, вернуться с подмогой боролось с ненавистью, он стрелял и, наверное, даже попал. Остаться, доделать, укокошить подлую тварь! К первому взывала инструкция, второе было делом чести.
– Он здесь! – завопил коп, подбираясь ближе к двери. – Я запер его в комнате!
Мегафон откашлялся и завел классическую песню:
– Внимание, говорит сержант Морган. Участок окружен. Медленно выходите с поднятыми руками. Не совершайте резких движений. Положите оружие на землю. Если вы сдадитесь, это будет рассматриваться как смягчающие обстоятельства. Повторяю. Говорит сержант…
Шейла выкатилась в коридор.
Газ стелился по полу, расползался туманными лоскутами. Едва Шейла высунула голову из-за угла, как тот взорвался крупной меловой крошкой. Дробью посекло остатки лица, маска треснула, и Шейла испугалась, что останется без головы.
– Он здесь! – кричал полицейский. – На помощь! Подмога! Он здесь, за углом!
Не дождавшись ответа, вновь клацнул затвором, выстрелил еще раз наугад и ринулся в бой. Он рисовал себе медаль на груди, громкие слова, благодарность от мэра. Делить славу героя коп не собирался ни с кем.
«Десять», – отрезала минутная стрелка.
«Что я теряю?» – разъярилась Шейла и прыгнула копу навстречу.
Космос вокруг куклы размазался яркими вибрирующими лентами. Одного толчка рукой хватило, чтобы завести себя в полет по объемной спирали. Дробь кружила вокруг и норовила ужалить. Шейла мчалась с дробью наперегонки, ловко уклонялась, меняла траекторию движения. Пол обезумел, хлестнул потолок по щекам и врезался в него под острым углом. Стены свернулись бутылками Клейна. Шейла вывалилась на Ту Сторону.