Леди Зеленое Солнце – призрак хозяйки опиумного притона, который достался ей по наследству от ею же убиенного папаши.
Виски-Джек – пропащий человек, призрак оперного певца и гуляки, видел, как небо нисходит на землю с противоестественными дарами.
Чиз – призрак кухарки, которая таит под сердцем такие страхи, что не вынес бы ни один мужчина.
Голос-из-Тени – создание, пришедшее в дом вместе с его душой.
Душекрад – призрак юноши с седыми волосами, язвительный и убитый тоской, любимец твари из подвала.
Мириам Дутль – призрак девицы, не узнавшей мужской любви, но дальновидно злоумышляющей.
Винни – пустой человек без выдумки и занятий, был у монстра в подвале на посылках, но сорвался с крючка.
Берт Райт – добрый малый, которого заманил на холм его прапрадед Круел Райт, в итоге подарив наследнику мечту.
Лайт Филлсон – смертный возлюбленный Мириам Дутль, который делает все, чтобы сломать себе жизнь.
Люк Комптон – талантливый мальчик, навлекший беду на себя и семью своими рисунками.
Шейла Комптон – картонная кукла, при жизни бывшая сестрой Люку, а теперь ломающая любые стены.
Кристина – внимательная девочка, изучившая историю города заметно глубже, чем обычный читатель.
Саймон Глотвик – доктор, который не сумел никого спасти, но отремонтировал Шейлу.
Сэм Доплер – знакомый по фильмам коп, одержимый охотой на маньяков, в погоне за которыми едва не потерял себя.
Слаповски – амбициозный коп, который не видит дальше своего носа.
Финч – напарник амбициозного копа, у которого в карманах спрятана пара сюрпризов.
Линк – царь карнавала, человек с крайне неприятным железом во рту.
Линда – жена Линка, из художницы ставшая монстром.
Барбара – женщина-отмычка, видящая скрытое, но не умеющая с ним договориться.
Рэндж Ньютон – человек, топивший свою дочь и заплативший за это целым миром.
Кэтрин – дочь Рэнджа Ньютона, решившая стать карлицей.
Макабр – великий артист цирка, пылающий от зависти.
Кобольд – хозяин цирка карликов, готовый на все ради Бога.
Гистас – самый сильный в мире карлик, отдавший жизнь за Пророка.
Сестры Мейдж – гуттаперчевые близняшки, способные уложить собственные задницы себе на голову.
Песок
Рэндж Ньютон не пил десять дней.
На одиннадцатый он открыл глаза и увидел плоское небо цвета мочи. Настроение было ему под стать. День сулил очередную прогулку по раскаленной сковороде. К полудню песок обжигал так, что лошадям приходилось надевать мешки на копыта, иначе животные бесились и сбрасывали всадников.
Рэндж попытался подняться и со стоном перекатился на бок. Веревка, которой руки были примотаны к туловищу, контролировала каждое движение, но позволяла крови свободно бежать по венам.
Макабр крутил барабаны и с преувеличенным тщанием проверял, все ли патроны на месте.
Ньютон понял, что его разбудило. Не было выстрелов.
– Эти стервятники что-то задумали, – бросил Макабр через плечо. На Рэнджа он даже не взглянул. Потом рассовал револьверы по поясным кобурам и достал еще несколько стволов. Ньютону было невдомек, зачем тому столько оружия.
– Погляди сам, – Макабр приглашающе ткнул пушкой в сторону зубчатой гряды холмов. – Вон и вон.
Север пятнали четыре темные точки. Они явно знали, что к полудню здесь настанет ад, и спешили нагнать путников первыми.
– Решил заглянуть на огонек, – Макабр из-под мышки указал стволом за спину Рэнджу. – И не один.
Еще три тени решительно двигались в их сторону с юга.
– Два дня, – Макабр почесал лоб мушкой. – Чертовых двое суток, и мы бы исчезли в каньоне Золотых Сердец.
Они покинули монастырь вдвоем.
Макабр распял Ньютона на дереве и исчез на несколько часов в горной обители. На звук дыхания человека из песков вышел койот и долго обнюхивал его. Рэндж оценил иронию. Вместо копья – зубы. Римский легионер Лонген – и линяющий койот. «Так ведь и ты так себе Мессия», – скривился Ньютон, но койот все рассудил по совести, отбежал к соседнему дереву и помочился на ствол. Презрение – вот что прочитал Рэндж во взгляде облезлой худой твари.
Макабр вернулся к ночи. Он пыхтел под двумя мешками с награбленным и проклинал горы, трупы и чертова Пророка. Отвязав Рэнджа, Макабр попытался его навьючить. Но Ньютон едва переставлял ноги. Макабр угрожал, смешно ярился и размахивал револьвером, тогда Рэндж воздухом плюнул ему в лицо. Слюны не было, а пули он не боялся. Макабр сбил Ньютона с ног и немного поработал над его улыбкой. Пустыня приняла щедрое подаяние – три зуба.
В лагере Макабра ждала четверка лошадей. Они двинулись в путь, не дожидаясь утра. Десять миль среди скал. Каленые иглы в задницу Ньютону. Он держался в седле только потому, что Макабр его привязал. Лошади шли шагом. Одолевали не более пары миль в час по проторенной тропе.
– Я не дам тебе воды, – предупредил Макабр. – Спрут черпает из нее силу, а колдовство мне ни к чему. Ты не сдохнешь, я уверен.
– Лишней еды у меня тоже нет, – чуть позже добавил он. – Вздумаешь выламывать фокусы, посмотри на горизонт. Видишь точки спереди и позади тебя? Это твои знаки дороги: полярная смерть и крышка гроба. К первой ты бежишь, вторая тащится следом.
Макабр исступленно следил за чистотой своих рук, каждый раз, когда он намыливал их, нюхал, выскребал грязь из-под ногтей, на него накатывала болтливость. Ньютон закрывал глаза, но заткнуть уши не мог. Таков удел немых – казаться идеальными собеседниками.
– Руки важней, чем глаза. Руками касаешься Бога. Я-то знаю, какого Бога ты щупал. Мерзкий урод! Ты и эта тварь! Ничего-ничего, вы мне заплатите. Вы дорого мне заплатите. За каждый день, каждую минуту. За сейчас! Видишь дымы? Каждое утро и каждый вечер я буду подавать сигнал – условленное число выстрелов, для каждого дня – свое. Макабр все предусмотрел! Если мои друзья не услышат выстрелов, они прискачут сюда, на стоянку, где видели дым нашего костра последний раз. Каким бы ловким ты ни был, далеко не уйдешь. Парни – первый класс! Живодеры и душегубы, все, как ты любишь, высший разряд. И они любят мясо! Беспомощное жалкое мясо. Ты же не хочешь стать тушей на вертеле? Сомневаюсь, что даже твоя неуязвимость будет рада костру.
Путешествие грозило затянуться.
Макабр сдавал быстрее Рэнджа, хотя постоянно отхлебывал из фляги и что-то жевал. С каждым днем волосы Макабра все сильнее напоминали гнилую солому, а лицо – печеную в кожуре картофелину. Только глаза карлика полыхали все безумней, все ярче.
Пустыня сдала Ньютона, как неугодную карту. Зной, песок и ветер мусолили его, загибали уголки, метили и комкали. Такой у пустыни была вся колода, но Рэндж отличался от всех ее обитателей, угадывался безошибочно при любой раздаче. Он выделялся. Пятая масть. Ньютон не пил, пустыня брала дань не потом и жаждой, а каким-то жутким окаменением плоти. Веревки стерли кожу до глубоких ссадин, но кровь сыпалась из них красной солью и тут же зарастала струпьями, похожими на слюду. Детский шрам, тянувшийся от правой глазницы через висок, отвердел и напоминал роговой нарост. Ньютону не перепало ни крошки с ночи, когда они покинули монастырь, песок проник в его кости и шуршал изнутри, призывая дождь.
Макабр сох.
Рэндж менялся.
И не умирал там, где любой другой пил бы уже из Леты.
Гости неумолимо приближались. Макабр настучал зубами замысловатый ритм, огляделся, погрозил небу револьвером и приготовился держать оборону. Рэндж безучастно смотрел за его суетой. Они заночевали на плоской, как громадный блин, равнине. Спрятаться было негде. Макабр расседлал лошадей, отогнал в сторону, а сам разложил седла и мешки по кругу, спрятал среди пожитков заряженные револьверы. Прежнему Ньютону это показалось бы смешным. Нынешний жалел Макабра. И себя. Скверная участь – сдохнуть с пастью, набитой песком. Споткнуться на предпоследнем шаге. Свернуть шею на ступеньках родного дома. Никогда больше не увидеть Кэтрин.
От Ньютона не было никакой пользы. Дерево, и то помогло бы больше.
– Что бы ни случилось, – предупредил Макабр, срезая веревки. – Я – твой волшебный ключик. Держись меня!
«О чем ты?!» – изумился Рэндж, глядя, как гости осаживают лошадей у их бивуака. У головорезов и живодеров оказались простые грубые лица. С иссеченных песком фасадов смотрели привычные ко всему глаза. Ньютон одинаково хорошо представлял этих людей принимающими роды у коровы и сдирающими скальпы с индейских детей.
Гости не стали спешиваться. Опущенные стволы ружей красноречиво молчали о том, кто будет смеяться последним.
– Где мой брат? Где этот чертов ублюдок? – Мужчина с лицом в белой решетке шрамов скинул шляпу и утер пот со лба. «На редкость странное украшение», – оценил Рэндж и принялся рассматривать остальных. Их отметины оказались не менее яркими: борода одного завивалась в десяток косичек, каждую украшал клык, причем хозяин не брезговал и человеческими зубами; другого бандита отличали срезанные веки, отчего глаза торчали двумя бильярдными шарами, увитыми кровавыми жилами: казалось, они следили за всеми сразу, где бы ты ни стоял, куда ни прятался.
– Я удивлен, Мак-Брайт, более того, я раздосадован! – Макабр задрал голову, и Рэндж поразился ясному бесстрашию его голоса. – Ты нарушил уговор, а там все было четко: идешь впереди, слушаешь выстрелы по утрам и на закате, торишь путь, не задаешь вопросов.