Он шагнул вперед, половицы едва скрипнули, шепнули Слаповски, все о’кей, дружище, бери эту сучку! Дыхание съежилось глубоко в груди. Слаповски слышал, как хрустят его колени, закаменевшие от напряжения. Еще шаг. Он позволил себе вдох. Женщина почуяла недоброе, начала оборачиваться, и Слаповски прыгнул на нее.
Они столкнулись, как две газеты, несомые ветром. Слаповски ощутил что-то еще менее предметное, чем паутина, рвущаяся о лицо. Зато его «глок» собрал неожиданно щедрую жатву. Призрак напоролся на ствол, как рыцарь на турнире, который влетел шлемом прямиком в чужое копье. Женщина закричала, стекла на пол и начала биться в корчах. Слаповски включил фонарь. Тот вырывал из мрака дикие кадры. Слаповски видел, что у женщины всего одна рука, и ею она пытается заслониться. Но он же ничего не сделал? Чего она орет? Он ее пальцем не тронул.
– Тссссссссссссс, – правая рука Слаповски самовольно начала закрывать ему рот, подавая пример, что даме тоже стоит заткнуться. Голос ушел в сбивчивый шепот. – Я вас не трону. Кто вы? И что, черт подери, вы тут делаете?
С первого этажа доносились истошные крики. Женщина на полу взяла себя в руки. У нее действительно отсутствовала одна ладонь.
– Мое имя ничего вам не скажет. Я много лет мертва. – Спесь, с которой она декламировала, вызвала мгновенную неприязнь. Не зря Слаповски про себя звал ее сучкой. – Но если вы дорожите жизнью, немедленно убирайтесь отсюда.
– Дамочка, – распоясался внутренний хам Слаповски. Мало ему Доплера, наркомана из магазинчика Мо, Финча, в конце концов. Теперь еще эта долбанутая будет ему указывать. – Я из полиции. Представитель закона. В ваших интересах помогать мне и способствовать расследованию. Ваше имя, и кто орет там внизу?
– Меня зовут Мириам, – женщина поднялась с пола и смотрела на копа без тени уважения. – В мои времена ваша порода более почтительно относилась к юным леди.
– О’кей, Мириам, кто еще есть в доме?
– Живые – только вы и те двое, что пришли после заката.
– Двое?
– Мальчишка, наверняка не жилец. А вот семя Райта еще брыкается, – восхищение боролось в ее голосе с отвращением.
– Притормозите, прошу вас, – Слаповски приложил холодный металл пистолета к зубам. Стало только хуже. – Какие двое? Что за мальчишка? Почему живые?
– Этот дом завещан смерти, – привстала на цыпочки Мириам. Ее взгляд метался по лицу Слаповски, поминутно срываясь на стены, убегая ему за спину, точно она искала подтверждение своим словам. Чушь, которую она порола, явно доставляла ей большое удовольствие. – Здесь правит бал тлен и увядание. Стоит вам спуститься…
Тупой удар в основание черепа Слаповски притушил ему свет, чердак начал заваливаться куда-то вверх и налево.
– Не мог поспешить? – напустилась на кого-то призрачная сука, Слаповски увидел мужские сапоги, сквозь которые отчетливо проступали обои, он даже сумел различить рисунок… и обмяк.
В сознание его привел ветер и несколько мокрых оплеух дождя.
Слаповски лежал на животе, руки ему завернули за спину. Что-то держало его на полу, что-то реально тяжелое. Слаповски пошевелил пальцами и понял, что вдет в браслеты. «Ну и дела, – Слаповски хотел мужественно скрипнуть зубами и едва не заорал, предчувствуя боль, но она ушла. Он стиснул челюсти. Обычные зубы. Постучал ими друг о друга. Все прошло. Боль сбежала. Она сидела на корточках прямо у его лица – Слаповски без удивления понял, что видит ее, у боли есть тело, дерьмовый подросток, девчонка, она издевательски разинула пасть, боже, какие у нее страшные зубы! Боль курила, пускала в стропила пузыри дыма и поглядывала на Слаповски одним глазом, зубы ее больше не интересовали, вот запястья – это да. Слаповски дернул руками, и боль практически оторвала ему кисти. – Неужели все?»
– Тебе мало, что ли? – Слаповски не сразу понял, но вес, прижимавший его к полу, оказался живым и изрядно разговорчивым.
– Слезь с меня! – рявкнул Слаповски, но вышло крайне неубедительно.
– Не вопрос, только пусть этот уберет пушку.
Слаповски повернул голову набок. В затылке копошились огненные черви. Фонарик валялся на полу и светил в скат крыши, но Слаповски все равно разглядел темную фигуру, засевшую возле прохода вниз. Фигура никак не походила на призрака. Скорее уж на патрульного Финча.
– Друган, – удивился Слаповски. – Ты что творишь?
– Считай, ключевой вопрос философии, – обернулся Финч. Ровно половина его лица, четко, как по линейке, утонула в грязи. Даже сквозь темноту и дождь Слаповски видел, что Финча колотит нервная дрожь. – На кой черт я сковал тебя наручниками и заставил этого урода сесть сверху?
– Пфффффффффф, – фыркнул Слаповски, как лошадь. – Не дури. Хочешь домой, так бы и сказал. Ну его в задницу, этот дом! Приедем с утра. С собаками…
– Господи, – Финч подставил ладонь под дождь и стал стирать грязь с лица. – Может, ты ему скажешь, что ночь закончится в морге?
– Морг?! – они крикнули хором, Слаповски и тот, что ерзал сверху. Где-то он его слышал. Знакомый голос.
– Ну, печь, – пожал плечами Финч. – Могила. Хрен знает, как вас решат упокоить.
– Братан! – задохнулся Слаповски от искренней любви к Финчу. Он боготворил его. Чистое, неземное существо. Ему казалось, что у Финча изо рта плохо пахнет?! Да он целыми днями готов его нюхать. – Я все понял! Мне пробили голову. У меня глюки. Ты во всем прав. Уходим. Бери меня под руки – и погнали отсюда!
– Стоп! – встрял парень, который сидел на Слаповски. – Спасибо, что вытащил меня снизу. Но на этом – все! Я никуда не пойду. У меня там дело.
– Не думал, что твое дело – там! – может мешать моему?
– Ты тоже?
– А вот это видел?! – взрыв Финча ужасал своей искренностью. Он давно хотел этого. Отошел, задрал до локтя рукава, направил фонарь на свои предплечья, покрутил туда-сюда, чтобы уж точно увидели все. Слаповски так изумился, что забыл закрыть рот. Боль плюнула на запястья и вернулась в зубы. И все равно она проигрывала рукам Финча.
Ожоги ладоней смотрелись баловством, мелочью по сравнению с тем, что пряталось выше. Вываренное до кости мясо, глубочайшие, словно прорубленные долотом шрамы, но самое жуткое – зубы. Из кожи Финча торчали зубы, человеческие и звериные. Они росли прямо из плоти. Резцы, клыки и моляры, некоторые зубы блестели пломбами, другие принадлежали совсем уж экзотическим тварям.
– Да! Я – тоже!
– Матерь Божья, – не верил Слаповски. – Да ты – дерьмовый Антихрист. Я знаю твою семью, тетку – она торгует обувью в Таунчвилле, ты просил подвезти ее до автостанции. Не может такого быть! Ты придуриваешься. Эй! – Слаповски дернулся, подбрасывая свой балласт. – Ты кто? Решили меня разыграть? Парни! Вам удалось. Полные штаны дерьма!
– Берт Райт, сэр. Вы заезжали с мистером Финчем ко мне в больницу. Помните, парень с велосипедом. Меня нашли здесь в подвале.
– И мальчишка! – Слаповски замкнул длинную цепь совпадений. – Эй, Финч, говорил тебе, не зря мы лезем в этот дом. Всё тут.
– Знал бы ты, – опустил жуткие руки Финч, – насколько всё – поехал бы домой.
– Эй, чувак, да ты что?! – Слаповски заметно приободрился. Розыгрыш, конечно, дерьмо, но какое все-таки счастье, что он все понял. – Уф. Сейчас спустимся с холма, завалим втрояка в паб и накатим по двести – только в путь. За мой счет, угощаю!
– Друган, – сказал Финч, и Слаповски прочел в его голосе признание, так слепой узнает пальцами, кто убил Лору Палмер, – здесь нет убийцы. Вернее, он есть, но совсем не тот, кого можно укатать за решетку. Ты все правильно угадал. Я восхищаюсь ходом твоей мысли. Я так боялся, что ты сюда полезешь. Ты, мать твою, гений! Эркюль Пуаро. Так свести все линии в одну точку. Хотя о чем это я? Любой дебил нашел бы эти хвосты, если бы просто поверил, что за дерьмо здесь происходит. Этот дом – колыбель ночного кошмара. Эта тварь живет в подвале и жрет всякую сволочь и наследников фамилий, которые ее туда подселили. В том числе детишек. Я – не из их числа, но тоже кое-что значу. Мы заключили пакт. Я и она. Услуга за услугу. Сегодня вы двое пропадете здесь, потому что тварь, конечно, тупая, оставляет много следов, но я помогу, подотру за ней дерьмо.
– Ты служишь туману? – Слаповски прочел спиной, как напряглись мышцы на ногах Берта. «Давай, – дернул лопатками Слаповски, показывая, что тоже готов. – Давай вместе. Раз… два…»
Выстрел убрал с его спины вес. Слаповски подтянул колени, перевернулся на бок, сейчас! Ствол уперся ему в лоб, двинулся вниз, рисуя вертикаль от линии волос.
– Я не хотел, – сказал Финч. – В кино всегда так говорят. Я думал, какая дурость, дешевка, нельзя найти более подходящие слова? А их нет! Как сказать? Чувак, я тебя кинул? Я в дамки, а ты в могилу? Не прикольно. В участке поставят твой портрет. Будут говорить пафосные речи. И мне тоже придется что-то сказать. А у меня нет слов. Может, ты сам? А? Не хочешь сказать что-нибудь про себя? Ну, как будто ты – это я, и тебе надо меня кончить. Как будто плохой парень – это ты. А?
– Э-э-э, – в голове Слаповски крутилось идиотское: «В лоб или в жопу?» Он понимал, каждая секунда, глоток воздуха, капля дождя, слетевшая на лицо, – мгновения его жизни. Он растягивал их, как жевательную резинку в детстве, верил, если жевать медленно, вкус растянется надолго.
– Или вот так, – ствол Финча нашел его рот и скрежетнул по зубам. – Ты всегда нравился мне, друг. Не так, как этим, ну, ты понял, которые шпарят друг друга. Ты всегда был лучше меня, быстрее, надежней. Тебе нравилась служба. А я просто ненавидел это слово! Служить! Сука, да я лучше буду лизать дерьмо у гребаного монстра, чем искать проколотого в гниль педофила. И знаешь, тварь явила мне истину! – Квадратный «глок» погружался все глубже в горло Слаповски. Это было еще унизительней, чем умирать под словесный понос Финча. «Сейчас он кончит мне в рот!» – бесился Слаповски, и ствол неожиданно ударил его по зубам, воткнулся в самые гланды. Слаповски бешено мотал головой, и, наконец, у него получилось выплюнуть пистолет. Желудок попер наружу и извергся прямо на Финча. Тот свалился рядом.