«Веревка! Жгут!» Гарольд попытался встать на колени и тут же рухнул. Луна шла за ним следом, пятнами ложилась на лабиринт из бочек, пряталась за ящиками, обещала помочь, но Гарольд слишком ослаб, чтобы искать дальше, чем могли дотянуться руки. Парусина расползалась под пальцами, как пленка грязи. Веревки рвались от любого прикосновения. Гарольд перевернул сундук, от усилия едва не лишился сознания, лежал и слушал, как утекает жизнь из оторванной ноги. Он нашарил бутылку в куче мусора, который вывалился из сундука. Она прыгнула прямо в руки, но не далась – отскочила и укатилась во тьму. Огненные круги сжигали глаза, и только пальцы, неугомонные, слабые, продолжали перебирать, потрошить, тянуть. Бечевка! Холдсток для верности стиснул моток зубами – не дай бог, убежит! – намотал кусок на пальцы и дернул. Годится.
Гарольд заставил себя сесть. Спасти его могла только удача. Кровавые лохмотья ниже колена мозжили так сильно. «Держись! Держись, сука!» – заклинал сознание Гарольд, и оно мерцало, но не сдавалось. Он сумел перетянуть артерию, лег на бок, глотая комкастый, слежавшийся воздух, и повторял: «Нельзя медлить. Нельзя медлить. Нужно замотать рану».
В сундуке Гарольд нашел мешок, в таких матросы носят свои пожитки. Промасленный, надежный товарищ. Минута жизни давно перевалила за полночь. Терять было нечего. Наперекор боли, проклиная последними словами тварь и всю ее родню, королевский инспектор Холдсток нахлобучил мешок на культю, крепко обмотал бечевой. И пропал.
Гарольд пришел в себя без четверти смерть.
Он открыл глаза, и боль тут же напомнила все, о чем он мечтал забыть. Кричать Гарольд уже не мог, но все равно стал. Горло до отказа забило песком, голову протыкали тупые ножи. Гарольд висел на краю жизни, когда он разожмет пальцы – всего лишь вопрос везения. Первым делом он ощупал повязку. Она держалась крепко и временно остановила кровь. Ему нужна была вода.
«Поите их, даже если они не хотят. Вливайте силой, только если кишки не выпущены наружу! – образ штабного хирурга, уляпанного решимостью и кровью с головы до ног, неожиданно ярко предстал перед глазами Гарольда. Он, еще совсем мальчишка, четырнадцати лет от роду, славен тем, что быстрее прочих носит донесения даже под канонадой. – Чего застыл, сынок? Оглох? Тащи сюда флягу! А то безрукая команда поляжет тут, несмотря на все мои труды!»
Не позднее часа рану нужно промыть и вычистить. Сам он с таким не справится. Гарольд соображал туго, но надежно. Если он не доберется до берега – Гарольд не сомневался, ирония судьбы занесла его на «Королевскую милость», или лучше сказать – Плешь Дьявола? – корабль-призрак пополнится новым членом команды.
Огромная дыра в верхней палубе почти не давала света. Вызволив Гарольда из трюма, луна ушла на покой. Небо затянули плотные тучи. Даже отсюда Гарольд слышал: ветер усилился, волны, точно задавшись целью опрокинуть проклятое судно, бодают борта.
Гарольд продолжил труд Робинзона Крузо, разбирающего обломки кораблекрушения. Пятнадцать лет обошлись с «Королевской милостью» без пощады. Одежда, гамаки, бегучий такелаж – все обратилось в прах, сгнило и прокисло. Жидкость в бочках, судя по запаху, превратилась в мерзкую бурду.
Холод терзал обнаженное тело Гарольда. Кожу стянуло, следы от когтей выглядели скверно, но едва кровоточили.
«Что ищешь? – Гарольд отсрочил свою кончину, но та все еще маячила за его плечом. – Не трать время!» Он нашел пару бутылок. Их содержимое, судя по этикеткам, не могло разочаровать. «Три глотка», – одернул себя Гарольд и отбил горлышко о кованый край сундука.
Из пожара боль превратилась в гвоздь, воткнутый в ногу. Гарольд изо всех сил оберегал ее, но нет-нет да задевал обрубок и сходил с ума от острой муки. Он поджег лужицу рома, высекая искру ножом о найденное огниво. Низкое пламя едва осветило вторую палубу. Скрученные коконы указывали места, где когда-то болтались спальные гамаки. Сундуки нужно было искать где-то рядом. Пятнадцать лет, десятки штормов, море, гниль сделали свое дело, но кое-какие вещи моряков могли спасти Гарольда. Немногие целые сундуки запирали висячие замки, они проржавели насквозь и без труда поддались голым рукам Холдстока. Наконец ему повезло, он нашел почти целую робу. Куском кожи, в которой безымянный матрос хранил свои сбережения, перепоясал бедра. Монеты обиженно застучали об пол. Весь улов Гарольда состоял из котомки, ржавого ножа, мотка бечевы, огнива и пары лоскутов кожи. Одет, вооружен и даже пьян. Сил хватило на подобие ухмылки.
Гарольд копался в тряпках, мысленно примеряясь к отверстию в верхней палубе, когда с ужасом услышал знакомые звуки. Тварь поднималась к нему из трюма.
До этой минуты Гарольд не знал, что такое Ужас. Ледяной, сдирающий кожу заживо, он захватил всего Холдстока. Никогда прежде он не слышал походки монстра, сбитой, непривычной к тверди, но узнал ее по первым звукам. Десятки шорохов и стуков – тварь хваталась за доски руками. Ей приходилось нелегко – нижняя пасть, волочась позади, цеплялась и мешала. Чудовище знало, где искать Гарольда, и намеревалось завершить трапезу.
Гарольд запаниковал. «Оно настигнет меня! Неизбежно! Нужна опора. Костыль».
Суматошные поиски обрели цель.
Гарольд полз в сторону лестницы, он надеялся, что верно определил положение бака и юта, двигался строго к корме, попутно шаря вокруг в поисках длинной доски, обломка рея, чего угодно, пригодного для опоры. Чем выше он поднимется, тем меньше шансов, что адово отродье его настигнет. Палуба трещала под его весом, угрожала вернуть в трюм. Сгорая от любопытства, луна высунулась из-за туч, настал час ее любимой игры – и Гарольд засомневался, уж не в родстве ли она с тварью, так театрально совпадали их выходы на сцену. Теперь он видел другие сундуки и веревки, прежде скрытые от него тенью. Гарольд досадовал, что не проверил их, как вдруг настил позади Холдстока ярдов в десяти левее от дыры, через которую он поднялся из трюма, взорвался скрежетом и треском. Темнота обросла гибкими руками, сияющими в лунном свете. Они метались и разбрасывали бочонки и мусор, как делал Гарольд совсем недавно. Он пополз быстрее, чувствуя, как нога в мешке открывает шлюзы.
Тварь увидела Холдстока и издала короткий вопль. Он услышал в нем гнев и вопросительные ноты. Она говорила с ним. «Вернись! Умри!» Охотничий этот крик прямой наводкой ударил в душу Гарольда, на миг парализовал его, заставил усомниться. Тогда он задел культей пол. Боль все расставила по местам. Гарольд стиснул зубы и постарался не стонать. Он искал подъем на полуют, оттуда – дверь на верхнюю палубу. Гарольд дополз до баррикады из корзин, сундуков, сгнившей ткани и водорослей высотой по колено, в его положении такая преграда была поистине непреодолимой. Слабость накатила лавиной и погребла под собой волю Холдстока.
Он слышал, как содрогаются доски, по которым ползла к нему многорукая погибель. Гарольд попробовал взломать пол. Провалиться в трюм, вода смягчит падение, обойти тварь с тыла, как-то же она поднялась сюда? Жалкие чахоточные мысли. У него не осталось решимости даже воткнуть нож себе в горло. Любая участь лучше, чем чуять, как заживо высасывают мозг из твоих костей. Не бежать. Не пытаться. Сдаться! Отчаяние ломало хребет души.
Пол хрустнул под ногами Гарольда, на спину ему обрушился кусок бортовой обшивки. Холдсток ворочался и никак не мог сбросить его с себя. Монстр приближался, расшвыривая все на своем пути. Шипы нижней пасти цеплялись за сундуки и выброшенный из них мусор, тварь принимала его за пищу, тащила в пасть, давилась и глухо отрыгивала. Только это задерживало ее продвижение вперед. Чудовище жалобно кричало, точно надеялось, что Гарольд ответит и оно сумеет отыскать его по звуку.
Холдстоку мерещилось дикое: бесы, похожие на матросов, огромной двуручной пилой кромсали его злосчастную ногу, работали нерадиво, поминутно останавливались смахнуть пот со лба и опрокинуть стаканчик-другой. «Будешь?» – рогатый, похожий на Клопа, протянул Гарольду кружку, тот отмахнулся и не выдержал – завыл от боли. Тварь тут же откликнулась, пол задрожал от ее неумолимого приближения. Злость вернула силы. Их хватило на пару судорожных ярдов. Гарольд отполз к самому борту. Кого он надеется обмануть? Рано или поздно тварь найдет его. Пальцы нащупали рукоять, перевитую тонким тросом. Весло!
Бутылка оказалась крепче Гарольда. Он стиснул пробку зубами, чувствуя, как те крошатся от усилия. Ром хлынул на грудь, разъедая открытые раны. Гарольд плеснул перед собой, проводя черту, отрекаясь от проклятого корабля, и швырнул бутылку в сторону твари. Теперь огонь. Искры не стали артачиться, хлынули кучно. Ром отдал честь и восстал пламенем. Хлам, годами ждавший своего часа в сундуках мертвых людей, зачадил и неохотно занялся. Сырость, въедливая, ревнивая, не дала пожару развернуться во всю силу.
Гарольд увидел монстра. Тот замер на границе огня, закинув бесподобную голову под самую палубу. В его глазах читалось ошеломление. Он никогда не видел пламени.
Только теперь Гарольд понял, что подобрал у борта. Такую удобную рукоять не стали бы переводить на весло. Он держал орудие убийства – гарпун.
– Три вдоха, – прошептал Гарольд, безуспешно пытаясь подняться. – Дай мне три вдоха.
Здоровая нога скользила, опереться на гарпун не получалось. Гарольд елозил по полу, откуда не мог даже ранить монстра. Тот восстал в полный рост, руки прекратили свой танец и застыли, напряженные крылья, готовые обнять Холдстока и вознести на костяной крест, водрузить на шипастую Голгофу и медленно переварить в часть себя.
До твари остались считаные ярды, когда Гарольд сумел подняться, припал к ребру шпангоута и выпрямился на здоровой ноге. Он вскинул гарпун и увидел, как к нему несется сразу десяток рук. Гарольд понял, что не дышал, боясь спугнуть миг случайной храбрости, но теперь ему нужен был рот.