– Просто немыслимо. Такие ужасные страдания…
Крепко сжимая щипцы для угля, тетушка смотрела в одну точку.
– Ведь Тодзава-сан говорил, что все хорошо?
Не отвечая тетушке, Ёити обратился к брату, сидевшему с сигаретой в зубах:
– Он просил профессора прийти в ближайшие дни.
– Странно. Почему он об этом просил?
На этот раз Синтаро ничего не ответил, лишь стряхнул пепел.
– Син-тян, что сказала мама, когда увидела тебя?
– Ничего не сказала.
– Но я слышал, как она смеялась.
Ёити сбоку внимательно посмотрел на брата.
– Верно… Скажи лучше, почему мамина постель благоухает дорогими духами?
Тетушка с улыбкой повернулась к Ёити, но, не дождавшись от него ответа, сказала:
– Это О-Кину-тян побрызгала мамину постель духами. Ты знаешь, Ё-тян, что это за духи?
– Что за духи?.. наверное, специально для постели.
Неожиданно из-за фусума показалось измученное лицо О-Кину.
– Где отец?
– Он в магазине. Что-нибудь нужно?
– Да, мама хотела…
Не дав ей договорить, Ёити вскочил:
– Пойду позову его.
Когда он выбежал из столовой, туда на цыпочках вошла, зябко охватив себя руками, О-Кину с болеутоляющими пластырями на висках и села на место, с которого только что вскочил Ёити.
– Что случилось?
– Никак не может принять лекарства… Новая сиделка хоть и пожилая, но действует спокойно и уверенно.
– Как температура?
Синтаро, продолжая молчать, поморщился и выдохнул дым.
– Только что измеряли, тридцать семь и две…
О-Кину, пряча подбородок в ворот кимоно, задумчиво посмотрела на Синтаро:
– После ухода Тодзавы-сан снизилась еще на одну десятую.
Снова наступило молчание. Его нарушил громкий звук шагов вошедшего Кэндзо, вслед за которым появился и Ёити.
– Тебе только что звонили из дому. Муж просил чуть попозже позвонить. – С этими словами Кэндзо обратился к О-Кину, после чего направился в соседнюю комнату.
– Ну что ты будешь делать! Две служанки в доме, а толку от них никакого.
О-Кину, досадливо прищелкнув языком, переглянулась с тетушкой.
– Такие теперь служанки пошли… Моя, так та наоборот, во все сует нос.
Пока женщины переговаривались, Синтаро, не выпуская сигареты изо рта, заговорил с печально сидевшим Ёити:
– К вступительным экзаменам готовишься?
– Готовлюсь… Но в этом году держать не буду.
– По-прежнему пишешь стихи?
Ёити, морщась, прикурил сигарету.
– У меня нет такой склонности к учению, как у тебя. А математику я просто ненавижу.
– Хоть и ненавидишь, но если не заниматься…
Синтаро прервала сидевшая напротив него тетушка, тихим голосом переговаривавшаяся с подошедшей к приоткрытой фусума сиделкой:
– Син-тян, мама зовет.
Погасив окурок, он встал. И, не взглянув на сиделку, прошел в соседнюю комнату.
– Проходи сюда. Мама сказала, что хочет тебя видеть, – кивнул ему головой отец, сидевший у изголовья больной.
Синтаро послушно примостился рядом с ним:
– Ты меня звала?
Мать повернула к нему голову. В свете лампы, завешенной куском материи, лицо ее выглядело еще более осунувшимся.
– Понимаешь, Ёити не желает заниматься… Хоть бы ты ему сказал… Он прислушивается к твоему мнению…
– Хорошо, обязательно скажу. Кстати, только что мы уже с ним говорили об этом.
Синтаро ответил чересчур громко.
– Да? Смотри, не забудь… Я думала, что вчерашнего дня не переживу, а вот видишь… – Превозмогая боль, мать широко улыбнулась. – Может быть, помог амулет Тайсяку-сана[36], – вот и жар спал; глядишь, еще и поправлюсь… Мицу говорила, что у ее дяди тоже была язва двенадцатиперстной кишки, а он через полмесяца поправился. Видно, не такая это страшная болезнь…
Синтаро до боли стало жаль мать, которая все еще надеялась на выздоровление.
– Конечно, поправишься. Непременно поправишься, лекарства обязательно помогут.
Мать кивнула:
– Давайте еще раз попробуем выпить.
Подошедшая сиделка ловко поднесла ко рту О-Рицу мензурку. Мать, зажмурившись, в два глотка выпила содержимое. На какой-то миг у Синтаро отлегло от сердца.
– Вкусно.
– Смогла все же принять наконец.
Сиделка и Синтаро радостно переглянулись.
– Раз стала принимать лекарство, все в порядке. В общем, залежалась ты, пора подниматься. И устроим праздничный обед, будем есть рис с красной фасолью.
Шутка Кэндзо вызвала у стоявшего на коленях Синтаро желание уйти. В это время мать неожиданно подозрительно глянула на него.
– Лекция? Где сегодня вечером лекция? – спросила она.
Испуганный Синтаро, ища спасения, посмотрел на отца.
– Никакой лекции нет. Нигде ее не будет. Так что можешь лежать спокойно.
Успокаивая О-Рицу, Кэндзо одновременно делал глазами знаки Синтаро. Тот поспешно поднялся и вернулся в ярко освещенную столовую.
Там по-прежнему сестра и Ёити тихо разговаривали с тетушкой. Когда он вошел, все трое повернулись, вопросительно глядя на Синтаро. Однако Синтаро молча, с каменным лицом, сел на свое место.
– Зачем тебя звали?
Молчание нарушила О-Кину, все еще зябко пряча подбородок в ворот кимоно:
– Ничего особенного.
– Значит, мама просто хотела посмотреть на тебя?
В тоне сестры Синтаро уловил раздражение. Но ничего не ответил, лишь горько усмехнулся.
– Ё-тян, не побудешь ночью с больной? – После непродолжительного молчания, зевнув, обратилась к Ёити тетушка.
– Хорошо… Сестра тоже обещала побыть этой ночью с матерью…
– А ты, Син-тян?
О-Кину из-под припухших век посмотрела на Синтаро:
– Мне все равно, не знаю.
– Син-тян, как всегда, колеблется. Я думала, поступление в колледж прибавит ему решительности…
– Наверное, он просто устал, – с укором ответила О-Кину тетушка.
– Тогда пусть сейчас ложится спать. Тем более что дежурить придется, наверное, не одну ночь…
– Ну что ж, пойду спать, ладно?
Синтаро поднес спичку к сигарете брата. Только что он видел умирающую мать и поэтому ненавидел себя за эту услужливость…
Синтаро поднялся на второй этаж и около двенадцати лег. Он действительно очень устал, тетушка не зря сказала. Но, погасив свет, долго еще ворочался с боку на бок.
Рядом тихо посапывал Кэндзо. Впервые за последние несколько лет он спал в одной комнате с отцом. Неужели раньше он не храпел, недоумевал Синтаро, глядя на спящего отца.
Перед Синтаро неотступно стоял образ матери – воспоминания о ней его преследовали. Воспоминания были самые разные, и приятные, и неприятные. Но все одинаково печальны. «Все прошло. И хорошее, и плохое», – думал Синтаро, стараясь поудобнее пристроить на подушке голову с коротко остриженными волосами.
…Однажды, когда Синтаро еще учился в начальной школе, отец купил ему новую фуражку. С большим козырьком и высокой тульей, о такой Синтаро давно мечтал. Увидев ее, сестра О-Кину сказала отцу, что в будущем месяце будет репетиция хора и ей нужно сшить кимоно. Отец расхохотался и пропустил ее слова мимо ушей. Сестра разозлилась. Отвернувшись от отца, она стала ворчать:
– Ты любишь одного Син-тяна.
Отец все еще продолжал улыбаться:
– Одно дело фуражка, другое – кимоно.
– А мама на что? Она недавно сама сшила хаори. – Сестра снова повернулась к отцу и зло глянула на него.
– Но я ведь не так давно купил тебе шпильку и гребень.
– Да, купил. Ну и что, ты и должен был купить. – Сестра вытащила из волос шпильку, украшенную искусственными белыми хризантемами, и швырнула на пол. – Возьми свою шпильку.
Отец поморщился:
– Не делай глупостей.
– Чего же ждать от меня, глупой? Я глупая, не то что Син-тян. И моя мама была глупой…
Побледневший Синтаро оказался свидетелем этой сцены. Когда сестра расплакалась, он молча подобрал с пола шпильку и стал нервно обрывать лепестки с цветка.
– Что ты делаешь, Син-тян?
Сестра как безумная схватила его за руку.
– Ты же сама сказала, что шпилька тебе не нужна. А раз не нужна, не все ли равно, что я с ней делаю? Женщины любят ссориться, ну и ссорься, пожалуйста…
Синтаро поднял рев, и они с сестрой стали драться, вырывая друг у друга шпильку, пока на цветке не осталось ни одного лепестка… Сейчас Синтаро удивительно отчетливо представил себе душевное состояние сестры, лишившейся матери…
Синтаро стал прислушиваться. Кто-то, стараясь неслышно ступать, поднимался по темной лестнице… Вдруг раздался голос Мицу:
– Господин.
Кэндзо, который, казалось, спал, сразу же поднял голову с подушки:
– Что случилось?
– Вас зовет госпожа.
– Хорошо. Иду.
После ухода отца Синтаро неподвижно застыл на постели с широко открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что делается в доме. И почему-то в его памяти вдруг всплыло далекое светлое воспоминание, никак не связанное с трагичностью этой минуты.
…Это тоже случилось в то время, когда он учился в начальной школе; мать взяла его с собой на кладбище на могилу отца. Был солнечный воскресный полдень – среди сосен и живой изгороди ярко белели цветы магнолий. Мать подошла к небольшой могилке и сказала, что это могилка отца. Синтаро остановился и слегка склонил голову:
– Надеюсь, больше ничего от меня не требуется?
Поливая могилу, мать с улыбкой на него посмотрела:
– Ничего.
К отцу, которого он не знал, Синтаро относился с теплотой. Но этот жалкий каменный столбик не вызывал в нем никаких чувств.
Мать постояла еще некоторое время, сложив руки. Вдруг раздался выстрел духового ружья. Синтаро, стоявший за спиной матери, пошел в ту сторону, откуда донесся выстрел. Обойдя живую изгородь, он очутился на узкой тропинке – там мальчик, с виду старше Синтаро, державший духовое ружье, и двое его младших братьев с жалостью смотрели на вершину какого-то дерева, которую, точно дымом, обволокло начавшими распускаться почками…
В это время послышались шаги на лестнице. Синтаро с тревогой приподнялся на постели: