«А-а, это карась разговаривал».
Подумав так, я успокоился.
Когда я проснулся, тростниковая штора у карниза пропускала лишь слабые лучи солнца. Я взял кружку, спустился в сад и пошел к колодцу за домом, чтобы помыться. Но и после того, как я помылся, воспоминания о только что увиденном сне, как ни странно, не покидали меня. В общем, этот карась из сна – мое подсознательное «я», – так, во всяком случае, мне показалось.
…Прошел всего лишь час, и мы, повязав лбы полотенцами, в купальных шапочках и гэта, взятых напрокат, пошли к морю, находившемуся в полутё. Дорожка спускалась в конец сада и выходила к пляжу.
– Ну как, купаться можно?
– Сегодня, пожалуй, холодновато.
Так, разговаривая, мы шли, раздвигая густую высокую траву. (Когда мы вошли в эти заросли травы, на которой застыли капли влаги, икры начали зудеть, и мы замолчали.) Действительно, было слишком свежо, чтобы лезть в воду. Но нам так жаль было расставаться с морем в Кадзуса, вернее, с уходящим летом.
Когда мы приходили к морю, обычно даже еще накануне, семь-восемь юношей и девушек пытались «кататься» на волнах. А сегодня ни души, убраны и красные флажки, ограждающие пляж. Лишь волны обрушивались на бескрайний берег. Даже в раздевалке, отгороженной тростниковыми щитами, даже там одна лишь рыжая собака гонялась за роем мошкары. Но и она, увидев нас, тут же убежала. Я снял только гэта – купаться не было ни малейшего желания. Но М. уже успел сложить в раздевалке купальный халат и очки и, повязавшись полотенцем поверх купальной шапочки, стал осторожно входить в воду.
– Ты что, собираешься купаться?
– А чего ради мы пришли?
М. вошел в воду по пояс, несколько раз окунулся и повернул ко мне улыбающееся загорелое лицо:
– Давай и ты лезь.
– Не хочется.
– Ну да, была бы здесь Хохотушка, полез бы, наверное.
– Ну что ты глупости болтаешь.
Хохотушкой мы прозвали пятнадцати-шестнадцатилетнюю школьницу, с которой обменивались здесь приветствиями. Девушка не отличалась особой красотой, но была свежей, точно молодое деревце. Однажды после полудня дней десять назад мы вылезли из воды и лежали на горячем песке. Она быстро шла в нашу сторону, мокрая, с доской в руках. Неожиданно увидев, что мы лежим у нее под ногами, она, сверкнув зубами, рассмеялась. Когда она прошла, М. повернулся ко мне с улыбкой: «А она заразительно хохочет». С тех пор мы и прозвали ее Хохотушкой.
– Значит, не полезешь?
– Ни за что не полезу.
– У, эгоист!
М., то и дело окунаясь, заходил все дальше в море. Не обращая на него внимания, я начал взбираться на небольшую дюну чуть в сторону от раздевалки. Потом, подложив под себя взятые напрокат гэта, решил закурить. Но сильные порывы ветра никак не давали поднести зажженную спичку к папиросе.
– Эй!
Я не заметил, что М. успел вернуться и, стоя у самого берега, что-то кричит мне. Но из-за беспрерывного шума волн я не разобрал, что он кричит.
– Ну, что такое?
Не успел я это сказать, как М. уже в накинутом на плечи купальном халате опустился рядом со мной.
– Подумай только, медуза обожгла.
Несколько дней назад в море неожиданно стало как будто больше медуз. В самом деле, третьего дня утром у меня по левому плечу и предплечью протянулся след, как от иглы.
– Что обожгла?
– Шею. Обожгла-таки. Обернулся, а там плавает несколько штук.
– Потому-то я и не полез в воду.
– Ври больше… Но купанье, в общем, кончилось.
Побережье, насколько хватал глаз, кроме тех мест, где на берег были выброшены водоросли, клубилось в лучах солнца. Лишь изредка по нему пробегала тень облака. С папиросами в зубах мы молча наблюдали за волнами, накатывающимися на песок.
– Ну как, решился ты занять должность преподавателя?
– Пока нет. А ты?
– Я? Я… – М. хотел что-то сказать, но в это время нас вспугнул неожиданный смех и топот ног. Это были две девушки-ровесницы в купальных костюмах и шапочках. Они бежали прямо к берегу, нарочно проскочив совсем рядом с нами. Провожая глазами их спины, их гибкие спины, одну в ярко-красном, другую в полосатом, точно тигр, черно-желтом купальнике, мы, будто сговорившись, улыбнулись.
– Смотри, эти девушки тоже еще не вернулись в город.
В шутливом тоне М. крылось некоторое волнение.
– Может, еще разочек влезешь в воду?
– Если бы она была одна, стоило бы лезть. А то с ней Зингез…
Как и Хохотушке, этой, в черно-желтом купальнике, мы тоже дали прозвище: Зингез. «Зингез» означало чувственное (sinnlich) лицо (gesicht). Мы оба не питали к ней никакой симпатии. К другой девушке тоже… Впрочем, к другой девушке М. проявлял некоторый интерес. Больше того, он даже настаивал, чтобы ему были созданы условия: «Ты давай с Зингез. А я с той».
– Хорошо, что ты это понимаешь!
– Нет, ужасно обидно.
Девушки, взявшись за руки, уже выходили на мелкое место. Брызги волн беспрерывно липли к их ногам. Точно боясь намокнуть, девушки каждый раз подпрыгивали. Их игра казалась такой веселой, что диссонировала с опустевшим, окутанным последним теплом взморьем. В своей прелести они скорее походили не на людей, а на мотыльков. Слушая их смех, доносимый ветром, мы некоторое время смотрели на удалявшиеся от берега фигурки.
– Удивительно смелые, а?
– Еще идут.
– Уже… Нет, еще идут.
Они уже давно не держались за руки и шли в море каждая в отдельности.
Одна из девушек – та, что в ярко-красном купальнике, – двигалась особенно решительно. Не успели мы оглянуться, как она зашла в воду по грудь и стала что-то пронзительно кричать, подзывая подругу. Даже издали было видно ее смеющееся лицо, прикрытое до бровей купальной шапочкой.
– Кажется, медуза?
– Может, и медуза.
Но они заходили все дальше и дальше в море и наконец поплыли.
Вскоре стали видны лишь купальные шапочки. Только тогда наконец мы поднялись с песка. И, почти не переговариваясь (мы изрядно проголодались), не спеша пошли домой.
…Вечер был по-осеннему прохладный. Покончив с ужином, мы вдвоем, прихватив нашего приятеля X., приехавшего погостить домой, в этот городок, и с N. – молодым хозяином гостиницы, снова пошли к морю. Пошли мы вчетвером не для того, чтобы погулять вместе. Каждый направлялся по своим делам: X. – навестить дядю в деревне S., N. – заказать у плетельщика из той же деревни корзины для кур.
Дорога в деревню S., которая шла по побережью, огибала высокую дюну и сворачивала в противоположную сторону от пляжа. Море спряталось за дюной, и шум волн едва доносился. Но росшие повсюду кустики травы, выбросив черные метелочки, не умолкая шелестели на ветру, дувшем с моря.
– В этом краю, кажется, растет морской рис… N.-сан, как здесь называют эту траву?
Я сорвал травинку и протянул ее N., одетому в короткое летнее кимоно.
– Нет, вроде бы не спорыш… Как же она называется? Х.-сан, наверное, знает. Он местный, не то что я.
Мы тоже слышали, что N. приехал сюда из Токио зятем. Кроме того, мы еще слышали, что его жена-наследница как будто летом прошлого года, родив мальчика, ушла из дому.
– И в рыбе Х.-сан смыслит куда лучше, чем я.
– Вот как, Х.-сан такой ученый? А я думал, он знает толк лишь в фехтовании.
X., хотя N. так говорил о нем, лишь весело улыбался, продолжая тащить палку для лука.
– М.-сан, вы тоже, наверное, чем-нибудь занимаетесь.
– Я? Я, это… я только плаваю.
Закурив, N. стал рассказывать о биржевом маклере из Токио, которого в прошлом году во время купанья укусила маленькая рыбешка. Этот маклер, что бы ему кто ни говорил, упорно доказывал, что нет, его укусила не эта рыбешка, а совершенно точно – морская змея.
– А морские змеи в самом деле существуют?
На этот вопрос ответил лишь один человек – высокого роста, в панаме. Это был X.
– Морские змеи? Морские змеи и правда водятся в нашем море.
– И в это время тоже попадаются?
– Ну еще бы, хотя редко.
Мы, все четверо, рассмеялись. Тут нам повстречались двое ловцов нагарами (нагарами – один из видов моллюсков), тащивших корзины для рыбы. Оба они были крепкого сложения, в красных фундоси. Тела их блестели от воды, но вид был грустный, скорее даже жалкий. Поравнявшись с ними, N. коротко ответил на их приветствие и сказал:
– В баньку бы сейчас.
– Занятию их не позавидуешь.
Мне показалось, что я ни за что не смог бы стать ловцом нагарами.
– Да, никак не позавидуешь. Ведь им приходится далеко заплывать, а сколько раз нырять на дно…
– А если к фарватеру унесет, ни за что не спастись.
Размахивая палкой, X. рассказывал о разных фарватерах. Большой фарватер начинается в полутора ри от берега и тянется в открытое море… Об этом мы тоже поговорили.
– Постойте, Х.-сан, когда же это было? Помните, прошел слух, будто появился призрак ловца нагарами.
– Осенью прошлого… нет, позапрошлого года.
– На самом деле появился?
X. рассмеялся.
– Да нет, никакой призрак не появлялся. Просто неподалеку от моря, у горы, есть кладбище, а тут еще всплыл скрюченный, как креветка, утопленник – ловец нагарами, вот и пошли слухи, и хотя вначале никто всерьез их не принимал, но тем не менее остался неприятный осадок – это уж я точно знаю. Вдобавок однажды вечером на кладбище выследили человека в унтер-офицерской форме и решили, что это и есть призрак. Хотели было его поймать, но не удалось. Там оказалась только девушка из веселого дома, которая была обручена с погибшим ловцом нагарами. Рассказывали, что временами слышится голос, который зовет кого-то, и мелькают огоньки, – ну и началась паника.
– И что же, эта девушка ходила туда нарочно, чтобы пугать людей?
– Да, ежедневно примерно в двенадцать часов ночи она приходила к могиле ловца нагарами и скорбно стояла там.
X. старался рассказывать с юмором, но никто не смеялся. Больше того, все без видимой причины притихли и молча продолжали свой путь.