– Вероника Валентиновна, вы не знаете, речь об удочерении Алены никогда не шла?
– Нет, ни о чем подобном я от соседей не слышала, – покачала головой Мишечкина, – да и Раиса навряд ли согласилась бы потерять дочь безвозвратно.
– Да, наверное, – согласилась Мирослава и спросила: – После того как Марина Константиновна овдовела, ей, наверное, было тяжело воспитывать дочерей?
– Определенные трудности, скорее всего, были, но Алена уже жила отдельно и работала. Так что Марине оставалось поднять на ноги Дашу. Она тогда как раз в университет поступила. Но я, думаю, что Даше всегда помогала Мария Евгеньевна, у нее была хорошая пенсия, да и после мужа остались какие-никакие накопления и драгоценности.
– А кем был прапрадедушка?
– Он был большой партийной шишкой.
– То есть Ивановым удалось уберечь свои деньги от загребущих лап новодемократов?
– Да, супруг Марии Евгеньевны был умным и прагматичным человеком. Я когда-то была с ним знакома.
– Как вы думаете, Даша, скорее всего, получит после прабабушки хорошее наследство?
– Я надеюсь на это. Даша очень хорошая девочка. Она так заботилась о своей прабабушке! Мало кто из современных детей так заботится о своих родителях.
– А как Мария Евгеньевна относилась к Алене Петельновой?
– Хорошо относилась, ровно, – уверенно проговорила Вероника Валентиновна.
– Но она не считала ее своей праправнучкой?
– Нет, конечно, – улыбнулась Мишечкина. – Сами посудите, Алена дочь сестры внучатой снохи. То есть даже не седьмая вода на киселе, а никто!
– И, значит, Петельнова ничего не выигрывает от смерти Ивановой?
– Ничегошеньки, – подтвердила соседка.
– Я вот, Вероника Валентиновна, одного понять не могу… – сказала Мирослава.
– Чего же?
– По вашим словам, Иванова оставила Даше хорошее наследство.
Соседка кивнула.
– Но зачем же в таком случае она еще и жизнь свою застраховала?
– Затем, что деньги никогда лишними не бывают, – поучительно проговорила Мишечкина.
– Если только так. Спасибо вам, Вероника Валентиновна, за пирог, за чай. Я, пожалуй, пойду, – произнесла Мирослава, поднимаясь с обитого кожей табурета.
– Разве вы не станете ждать Мариночку? – разочарованно протянула соседка.
– Ждать еще долго, – улыбнулась Мирослава, указывая взглядом на смешные часики с кукушкой, висевшие на стене. – Я лучше в другой раз зайду.
– Ну, если так, – развела руками Мишечкина, – не буду вас удерживать, ведь вам, молодым, всегда некогда.
– Точно так, – дружелюбно улыбнулась детектив и, попрощавшись с хозяйкой, выскользнула за дверь.
Мирослава пока не знала, как, да и может ли вообще пригодиться ей полученная информация. На первый взгляд ничего полезного в ней не было.
Приехав домой, она так и сказала Морису.
А он сообщил ей, что нарыть чего-либо негативного на страховую компанию ему не удалось. Все у них хорошо. Никаких видимых проблем и тем более долгов нет.
– Однако выплачивать деньги Васильевой они не собираются, – заметила Мирослава.
– Придерживаются буквы закона, – повел плечами Миндаугас.
Но Волгина не согласилась с этим и констатировала:
– Жмотничают!
– Я вижу, что вам доставит особое удовольствие заставить их раскошелиться, – улыбнулся Морис.
– Точно! – ответила она с воодушевлением.
На следующий день Мирослава решила навестить подругу Марии Евгеньевны Ивановой Евдокию Семеновну Калинину.
С ней она предварительно созвонилась и объяснила, что она детектив и работает на правнучку ее подруги, спросила, можно ли прийти.
– Да, конечно, – живо откликнулась Калинина.
И вот завтра наступило, хотя и принято считать, что оно никогда не наступает. Наступает и еще как! Просто при этом оно превращается в сегодня.
Мирослава позвонила в дверь Калининой за три минуты до назначенного времени. Дверь ей открыли сразу. И детектив поняла, что подруга Ивановой ждала ее, и даже с некоторым нетерпением.
Не успела Мирослава переступить порог и представиться, как женщина сразу же сказала:
– Проходите в комнату. Разуваться не нужно.
– У меня бахилы.
– Ну если только так.
Вскоре они сидели в небольшой уютной комнате, окна которой были занавешены старомодными шторами. Квадратный стол был накрыт плюшевой скатертью ярко-желтого цвета. На столе стояла ваза с сухими гортензиями, так называемый зимний букет.
Глядя на этот милый интерьер, неплохо чувствующий себя в современном мире супертехнологий, Мирослава чувствовала успокаивающую атмосферу ускользнувшего века.
Калинина, в силу ее возраста и заложенных еще в советское время представлений об уюте, навряд ли захочет перемен.
Мирослава вынырнула из своих мыслей и проговорила:
– Евдокия Семеновна, я хотела бы поговорить с вами о вашей подруге…
– О Машеньке, – да, я понимаю, – кивнула Калинина, – но боюсь, что мне нечего будет добавить к тому, что вам рассказала Дашенька.
– Откуда вы знаете, что рассказала мне Даша?
– Я догадываюсь. Более пристрастного человечка, в хорошем смысле этого слова, чем Дашенька, по отношению к Машеньке не было. Может быть, вы помните такого замечательного поэта, как Михаил Юрьевич Лермонтов? – Женщина посмотрела на Мирославу со смесью надежды и опасения.
– Конечно, помню, – кивнула Мирослава.
– Так вот, у него есть такие строки: «Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит».
– «Выхожу один я на дорогу», – машинально проговорила детектив.
– Так вот, Маша и Даша как эти звезды. Они могли молчать, а их души говорили друг с другом. Это я о том, насколько они были близки. Вы понимаете меня?
– Да, – ответила Мирослава. И задала вопрос, который мог показаться Евдокии Семеновне неуместным: – У Марии Евгеньевны ведь была еще кроме Даши Алена.
Судя по возгласу Калининой, он ей таковым и показался.
– Вы говорите об Алене Петельновой?
– Да.
– Ну какая же Алена Машеньке внучка? Она племянница жены ее покойного внука. Не более того.
– Но ведь именно Алена была рядом в Марией Евгеньевной, когда ей стало плохо.
– Волею случая, да, – со вздохом ответила Калинина и пояснила:
– Алена, конечно, бывала у Маши. А тут Дашеньке приспичило уехать. – В голосе Калининой прозвучало осуждение. Она тотчас спохватилась и поправилась: – Я, конечно, понимаю, что Дашенька устала и ей нужно было отдохнуть. Только время она выбрала неподходящее.
– То есть?
– Маша была в таком возрасте, что прихватить ее могло в любое время.
– Мария Евгеньевна могла прожить еще не один год, и Даша не могла постоянно находиться с ней рядом. Тем более что Иванова особо и не жаловалась на здоровье.
– Вы правы, – нехотя согласилась Евдокия Семеновна. – Самое нелепое, что меня тоже не было в это время в городе.
– А где же вы были?
– Я ездила на две недели в Феодосию.
– Хорошо отдохнули?
– Да, очень! Погода была великолепная, вода в море теплая, как парное молоко. – На лице Калининой разгладились, казалось бы, все морщинки, губы тронула лучистая улыбка, нашедшая свое отражение и в посветлевших глазах женщины. Но она вспомнила о потере подруги и снова помрачнела.
– Свое лекарство вы забирали с собой? – спросила Мирослава.
– Да, последнюю пачку. И еще на отдыхе спохватилась, что таблетки-то последние, а рецепт, растяпа, дома оставила.
– И что же вы сделали?
– Позвонила Маше, сказала, где лежит рецепт, и попросила ее купить мне лекарство, чтобы по приезде по аптекам не бегать.
– Как же она без вас могла войти в вашу квартиру?
– У Маши были ключи. Она приезжала без меня поливать цветы, видите, у меня их сколько. – Она кивнула на подставки с цветами.
Мирослава кивнула и спросила:
– Выходит, что Мария Евгеньевна купила лекарство по вашему рецепту?
– Выходит, – тоскливо отозвалась Калинина. – Получается, что я во всем и виновата! – вырвалось у женщины.
– Не думаю, что в этом есть ваша вина, – тихо проговорила детектив.
– Но я даже представить себе не могу, как Маша могла перепутать лекарства! – точно не слыша ее, воскликнула Калинина.
– Может быть, она и не перепутала.
– А как же? – удивилась Евдокия Семеновна.
– Полиция считает, что Мария Евгеньевна приняла его специально.
– Какие глупости! – вырвалось у женщины с негодованием.
– Я придерживаюсь того же мнения, – сказала Мирослава.
– Но тогда как же? – В глазах Евдокии Семеновны плескались растерянность и испуг. Наконец она выдавила из себя: – Вы думаете, что Машу напоили насильно?
– Нет. Следов насилия не обнаружено. Лекарство принято добровольно.
– Тогда я не понимаю.
– Я и сама пока не понимаю, – призналась Мирослава, – но уверена, что скоро пойму.
– Дай-то бог, – печально отозвалась Евдокия Семеновна.
Поняв, что больше от Калининой ей ничего узнать не удастся, Мирослава поблагодарила расстроенную женщину и, еще раз заверив ее в том, что виновный в смерти ее подруги понесет заслуженное наказание, она попрощалась с ней.
А Евдокия Семеновна, проводив детектива, подошла к окну и наблюдала за ней до тех пор, пока Мирослава не вышла со двора. После чего Калинина опустилась на плюшевый пуфик, уронила бессильно руки и прошептала еле слышно:
– Машенька, родненькая, прости меня. Разве же я думала, что все так получится?
Несколько скупых слезинок выкатилось из ее глаз. А она, казалось бы, и не заметила их, продолжая сидеть в неподвижной позе.
Мирослава посмотрела на часы и решила, что мать Дарьи Васильевой уже должна вернуться с работы, даже с учетом того, что она совершила пробежку по магазинам.
Детектив оказалась права. Марина Константиновна открыла дверь после первого же ее звонка.
Васильева посмотрела на девушку вопрошающим взглядом.
– Извините, что без предварительного звонка.
На лице Васильевой промелькнула догадка.
– Я детектив, Мирослава Волгина.