— Вы уж извините, неудобно как-то получилось, я даже не знаю, как к Вам обращаться, — сказал ей Андрей.
— Ой, да что Вы, ничего страшного, — женщина почему-то засуетилась, положила на край стола ручку, которую тут же смахнула на пол каким-то журналом, полезла под стол поднимать ее. — Светлана я, Дерюгина Светлана, медицинская сестра приемного покоя.
— Светлана, да успокойтесь Вы, — сказал Андрей, поднимая ручку, докатившуюся к его ногам. — Что случилось-то? Мы же утром с Вами нормально разговаривали. Я же не начальник какой, можно даже сказать, наоборот, гость ваш. А Вы чуть не по стойке «смирно» встаете.
— Так Вы же вот... ну, с Вами этот... начальник какой, наверное, большой... и Вы вот тоже, значит... — забормотала Светлана, теребя халат, поправляя косынку на голове и густо краснея.
— Перестаньте и успокойтесь. Глупости всё это. Послушайте, у меня к Вам просьба. Не могли бы Вы послать кого за продуктами? Вот, возьмите, пожалуйста, деньги, — Андрей протянул ей купюру, — организуйте что-нибудь на нас четверых. Не объедать же вашу больницу, пока мы здесь.
— Ой, да что Вы, не надо, мы и так бы покормили, — начала отговариваться медсестра, пряча при этом деньги в карман.
— Вот и хорошо. Будем считать, что договорились. Наши там же, в ординаторской? — спросил Андрей, поднимая чемоданы.
— Да-да, там же. Вы не беспокойтесь, скоро я всё принесу, я здесь недалеко, — медсестра, не дожидаясь, пока Андрей уйдет, убежала на улицу.
В ординаторской всё осталось как было, когда Андрей с Михаилом уходили полчаса назад за вещами: Настя у окна читала «Тома Сойера», её тетя посапывала на кушетке. Звук открывающейся двери, очевидно, побеспокоил ее и она быстро вскочила на ноги, озираясь по сторонам.
— Ой, простите, я никак не могу привыкнуть, что я здесь, — она села на кушетку, приглаживая рассыпавшиеся по плечам волосы пальцами рук.
— Дарья Андреевна, всё в порядке, не беспокойтесь и постарайтесь забыть все Ваши неприятности, они позади. Никто Вас в НКВД больше не потащит, — сказал ей Андрей, усаживаясь на стул. — Посмотрите, пожалуйста, вот чемоданы ваши, всё ли на месте?
— А откуда наши вещи взялись? — Дарья, наконец, обратила внимание на стоящие у двери чемоданы.
— От гражданки Степановой, которая раскаялась и слезно просила их забрать, а то, говорит, место занимают, пройти невозможно, — улыбнулся Андрей.
— Это же она на меня донос написала, гадина, то-то вилась вокруг вещей моих, лапала их да на себя прикидывала. Это же надо, за тряпки какие-то меня в тюрьму посадить хотела, — она начала всхлипывать.
— Успокойтесь, пожалуйста. Я же сказал: всё в прошлом. Настя, налей воды своей тете.
— Вы даже не знаете, как ТАМ ужасно всё. Я только думала, как это пережить, у меня бы сил не хватило, — Дарья, стуча зубами о край стакана, в несколько больших глотков допила воду из стакана. — Настя, еще налей, пожалуйста.
— Ладно, сейчас дождемся нашего товарища и узнаем, когда поедем назад. Поесть нам скоро принесут, я договорился.
— А Ваш товарищ, который, ну... там... он кто? — спросила Дарья, допивая второй стакан воды.
— Не здесь. Мы всё объясним, но позже. Поверьте, Дарья Андреевна, мы все здесь на Вашей стороне, вот Настя может подтвердить.
Настя с важным видом кивнула головой.
— Тетя Даша, не беспокойся, это наши друзья. И дядя Андрей, и дядя Миша. Я у них жила в квартире всё время. Они в обиду не дадут.
— Вы, Дарья Андреевна, вещи-то проверьте, если чего не хватает, так мы сходим, поищем.
— Да вроде на месте всё, только перерыто, видать, родственница любимая искала что-то. Вот и Настина метрика лежит, — ответила Дарья, проверив оба чемодана.
— А всё-таки, как же Вы умудрились с Настей тогда на вокзале потеряться? — спросил Андрей.
— Да так вот и умудрились, я в какой-то момент отпустила её, меня потоком в вагон занесло вместе с чемоданами, а назад уже выйти не получилось. Я и к начальнику поезда ходила, просила высадить, чтобы я назад вернуться могла, а они мне: езжайте, гражданочка, до Арзамаса, а там на месте Вас родственница Ваша и найдет, а отсюда в Москву Вам пешком легче добраться только, поезда не ходят. Говорю им, что родственнице моей двенадцать лет всего, а они и слушать не стали. Вот и поехала на свою голову.
Медсестра Светлана принесла сколько еды, что Андрей удивился, как она это всё дотащила. Каравай хлеба, десятка два вареных яиц, пироги (с капустой и картошкой, как объяснила, выкладывая из корзины на стол, медсестра), которых хватило бы на неделю и большему количеству народа, горшочек со сметаной, вязка вяленой рыбы, пучок зелени — на столе в ординаторской место кончилось быстро, а бездонная, как казалось, корзина всё преподносила новые и новые сюрпризы.
— Ну вот, всё, — сказала Светлана, выкладывая кусок домашней колбасы длиной с полметра и две литровых бутыли с молоком, заткнутые газетой. — Если что, я еще принесу, вы только скажите.
— Хватит, конечно, спасибо огромное, — ответил Андрей. — Денег-то хватило? Добавить не надо?
— Ой, да что Вы, Андрей Григорьевич, хватило, конечно. Сейчас я сдачу вот, — она потянулась к карману, ничего, впрочем, оттуда не доставая.
— Не надо, оставьте, — поддержал игру Андрей, — если что, мы теперь знаем, к кому обращаться.
Медсестра развернулась и пошла к выходу.
— Корзинку возьмите, забыли, — крикнул ей вслед Андрей.
— Да здесь оставьте, я потом заберу. А если и заберете, на здоровье только, наплетем еще, — и Светлана с легким щелчком аккуратно закрыла за собой дверь.
Минут через сорок приехал с вызова Иохель.
— Ничего себе, у вас тут пир на весь мир. Меня так не кормили, — сказал он, присаживаясь к столу и, схватив пирожок, откусил от него половину. — О, с капусткой, вкусно. Медсестра принесла, Дерюгина?
— Да вот, попросили, нашла, — сказал Андрей. — Не объедать же больницу вашу.
— Светлана умеет, молодец, если дома чего нет, у соседей найдет. Очень ценный сотрудник, — ответил доктор, вытирая руки о полотенце, — что ж вы пирожки-то так далеко поставили, специально от меня подальше, нельзя же так с живым человеком. А ведь мне еще людей спасать, я без пирожка с капустой никак не могу.
— Дамы, давайте-ка мыть руки и садитесь есть, а то дядя Иохель Моисеевич все пирожки приговорит без нас.
— Сейчас на вызов ездили, очень смешная ситуация. Мужик запил, пил недели две, наверное, ну а сегодня белая горячка приключилась. Показалось ему, что на него волки напали, он от них в сарай спрятался и всю ночь дверь держал, а они дверь снаружи грызли. Вот часа два назад он понял, что дверь вот-вот прогрызут и решил живым этим тварям не даваться. Схватил нож какой-то и перерезал себе горло. Не до конца перерезал, живой остался, но трахеостому себе сотворил. Это такая дырка в горле, — сказал он слушающей с открытым ртом Насте, — её обычно делают, если больному дышать нечем. Так вот, приезжаем мы к нему домой, а он выпил немного, ходит по двору, курит, рубашка вся в крови, зрелище ужасающее. А поскольку у него трахеостома, то дым от папиросы наружу из горла выходит, а не через рот. Мы долго смеялись. Сейчас поем, пойду, зашью ему шею. Главное, белая горячка у него прошла, волки убежали, — улыбаясь, закончил Иохель, и запил пирожок молоком.
— Один мой родственник из-за неправильной дырки курить бросил, — начал рассказывать Андрей. — У него случилось обострение отита, он долго дома сидел, думал, само пройдет. Тоже водкой лечился. Ну и в какой-то момент у него гной прорвал барабанную перепонку. Ему, естественно, сразу легче стало, и вот он сидит на кухне, выпил на радостях, закурил и смотрит в висящее на стене зеркало. А у него дым из уха попер, через дырку. Испугался и курить после этого бросил.
— Хорошая история, — сказал Иохель, — ладно, пойду, поработаю немного, не скучайте без меня.
Михаил вернулся через час, когда на улице уже начало смеркаться.
— Ага, хотели меня голодным оставить. Налейте-ка молочка в кружечку. Пирожки с чем?
— Капуста и картошка, только с капустой совсем мало осталось, тут Иохель порезвился, хорошо, на вызов позвали, а то все бы умял.
— Ничего, с картошкой тоже вкусные. Значит так. На вокзал идем к пяти утра, там нас посадят в вагон прицепной и поедем в Москву. Андрей, у тебя фонарик я видел, жужжащий такой, с динамкой, он работает?
— Ага, работает, где-то в рюкзаке лежит, — ответил Андрей, допивая молоко.
— Ты его достань поближе, а то здесь дороги ужасные, а со светомаскировкой ни фига не видно, еще ноги поломаем. Ещё пирожок с картошкой передай, вкусные. Медсестра организовала?
— Ключница варила [3], она самая, — улыбнувшись ответил Андрей.
— От ключницы неплохо бы, но пока нет, дома уже, — прожевав пирожок, ответил Михаил. — Праздник устроить не помешает. Что Дарья Андреевна? — кивнул он на дремавшую в углу Дарью.
— Да она, похоже, от стресса никак проснуться не может. Поела вон немного и опять уснула.
18 сентября 1941 года
В пять утра вся их компания загрузилась в четвертое купе прицепного вагона, минут через десять вагон обнадеживающе дернуло, но на этом движение закончилось и поезд тронулся только часа через три. Михаил ходил ругаться к проводнику, тот приводил начальника поезда, который сначала что-то мямлил невразумительное про паровозную бригаду, после чего начальник поезда, понукаемый Михаилом, бегал к дежурному по вокзалу, коменданту и еще каким-то местным железнодорожным начальникам, но отъезд это ни на секунду не ускорило, хотя и сделало ожидание не таким скучным. Впрочем, Настя и ее тетя на это внимания не обращали, потому что сразу же после того, как зашли в купе, легли спать и крепко спали почти до полудня. Ехали, кланяясь чуть не каждому полустанку,часа два простояли в чистом поле, пока где-то впереди чинили путь и в итоге на Казанский вокзал приехали только в одиннадцатом часу вечера.
«Граждане, воздушная тревога! Повторяю! Воздушная тревога! Всем пройти в ближайшее бомбоубежище!» — встретил их голос из репродуктора на перроне.