Многие строки врезались ей в память и теперь при случае сами приходили на ум.
Вот и сейчас в её голове прозвучали строки Ли Цинчжао – китайской поэтессы двенадцатого века:
Твоя листва – из яшмы бахрома —
Свисает над землёй за слоем слой,
Десятки тысяч лепестков твоих,
Как золото чеканное горят…
О хризантема, осени цветок…
Кстати, о хризантемах, Мирослава сказала ей, что хризантемы утоляют печаль, а Морис Миндаугас научил делать салат из лепестков хризантемы с яблоками, грушами и листьями сельдерея.
Занятая своими воспоминаниями, Любава машинально села в подошедший трамвай и очнулась от них только тогда, когда объявили её остановку.
Уже выйдя из трамвая и шагая в сторону дома Самбурской, она вспомнила отрывок о хризантемах из книги японской писательницы Сей Сёнагон «Записки у изголовья»: «Если в девятый день девятой луны к утру пойдёт лёгкий дождь, хлопья ваты на хризантемах пропитаются благоуханной влагой и аромат цветов станет от этого ещё сильнее».
«Интересно, какой сейчас день луны?» – подумала Залеская, но больше времени на раздумья о хризантемах у неё не было, так как она вошла во двор, где жила Клара Аркадьевна, и, прикинув в уме нумерацию квартир, сразу направилась к третьему подъезду.
На её звонок по домофону Любаве ответил заспанный женский голос:
– Ну кого в такую рань принесло?
Любава машинально взглянула на часы, было уже полдевятого. Все нормальные люди в это время либо собираются на работу, либо уже приступили к исполнению своих обязанностей, как, например, она, Любава Залеская, и тысячи её коллег.
«Это потому, что моя милиция, в смысле полиция, меня бережёт, некоторые граждане могут притворяться совами и спать до обеда», – с иронией подумала оперативница.
Вслух же она проговорила всем известное:
– Откройте, полиция! – И спустя пару секунд добавила: – Старший лейтенант Любава Залеская.
– Что вам от меня надо? – далеко не дружелюбно спросила женщина.
– Я по поводу вашего брата.
– По поводу брата обращайтесь к нему самому, – отрезала женщина, и Любава догадалась, что она сейчас положит трубку домофона, поэтому, торопясь, выпалила на одном дыхании:
– Ваш брат Вадим Аркадьевич Костюков мёртв.
– Что значит «мёртв»? – недоумённо переспросила женщина.
– То и значит, что он убит! – начиная сердиться, ответила Любава и спросила грозно: – Вы откроете мне дверь или и дальше будете препираться?
Женщина на этот раз ничего не ответила, но щелчок замка оповестил Любаву, что дверь подъезда открылась.
Она вошла внутрь, направилась к лифту, но потом передумала и решила подняться по лестнице, благо высоко подниматься и не требовалось.
В подъезде было чисто и приятно пахло. Любава догадалась, что его недавно вымыли средством для мытья пола с ароматизатором. Конечно, можно было подумать, что по лестнице недавно прошлась чрезмерно надушенная модница. Но навязчивый запах подсказывал оперативнице, что духи так пахнуть не могут.
Когда она поднялась на нужный этаж, дверь квартиры уже была открыта.
На пороге стояла симпатичная женщина средних лет в длинном шёлковом халате голубовато-серого цвета. Её крашеные светлые волосы падали ей на плечи, спину, пара прядок упала на лицо, и она откинула их назад порывистым движением.
«Ну вот, – подумала Любава, – оказывается, что сестра Костюкова тоже крашеная блондинка».
Самбурская смотрела на Любаву недоверчивым взглядом, а когда та подошла к порогу, спросила:
– Это вы сейчас звонили по домофону?
– Я, – кивнула Любава и догадалась, что женщину смущает то, что она без формы.
Вздохнув, Залеская достала своё удостоверение и развернула его перед глазами недоверчивой дамы.
Та рассматривала документ долго и усердно, потом, сказав «заходите», неохотно отступила в глубь прихожей.
– Вы Клара Аркадьевна Самбурская? – на всякий случай спросила Залеская.
– Да, – ответила женщина, идя впереди Любавы по коридору и также, не оборачиваясь, насмешливо спросила: – Паспорт предъявить?
– Да, желательно, – подтвердила оперативница.
Когда они оказались в гостиной, женщина подошла к окну и отодвинула в сторону штору.
Яркий дневной свет так ослепительно и неожиданно хлынул в комнату, оказавшуюся гостиной, на мгновение ослепил обеих женщин. Но глаза быстро привыкли к свету. Всё-таки солнце светило не так неистово, как летом, и свет его был скорее мягким, чем резким.
– Садитесь, – предложила хозяйка квартиры, и Любава опустилась на мягкий стул возле круглого стола на одной ножке.
Женщина отошла к стенке, открыла какой-то шкафчик, потом подошла к столу и протянула Любаве свой паспорт:
– Вот.
– Спасибо, – поблагодарила Залеская.
Самбурская села на второй стул и спросила:
– Вы уверены, что мой брат убит?
– Увы, да, если это ваш брат. – Она положила перед хозяйкой дома фотографию.
Та глянула и тотчас зажмурилась.
– О господи, – вырвалось у неё невольно. – Как его убили?
– Отравили.
– Кто это сделал? – спросила Самбурская полминуты спустя.
– Мы этого пока не знаем, – ответила Любава, – но надеемся узнать, в том числе и с вашей помощью.
– Но я-то чем могу вам помочь?! – воскликнула Самбурская, вскинув руки.
– Для начала, Клара Аркадьевна, расскажите мне, какие отношения связывали вас с братом.
– Как то есть какие? Родственные, разумеется, – с толикой удивления ответила Самбурская.
– Это я понимаю, – кивнула Любава. – Я хотела спросить, ладили ли вы с братом?
– Конечно, ладили, – повела плечами Клара Аркадьевна. – Нам нечего было делить, – добавила она, поджав губы.
– Иной раз людям и делить нечего, – как бы вскользь проговорила Любава, – а они всё равно не ладят. Видно, не лежит у них душа друг к другу.
– Если вы хотите спросить, не ссорились ли мы с братом, – усмехнулась Самбурская, – то спешу вас разочаровать: нет, не ссорились.
– Но почему же разочаровать, – дружелюбно проговорила Залеская, – наоборот, вы меня успокоили.
– Разве что, – неопределённо обронила женщина, посмотрев на Залескую, и добавила с болью в голосе: – Если хотите знать правду, то это для меня большой удар.
Любава сочувственно кивнула и спросила:
– Значит, вы дружили с братом?
– Да, конечно.
Любаве показалось, что наглухо захлопнутые створки наконец приоткрылись, и она поспешила закрепить успех:
– Вы часто встречались с ним?
– Изредка мы с ним выбирались в кафе-мороженое. – Задумавшись, Клара Аркадьевна незаметно для себя улыбнулась. – Как в детстве, – но тотчас затрясла головой, как бы отгоняя от себя воспоминания о светлых днях. – Чаще всего брат приезжал с семьёй на дачу, которая досталась мне от отца, – проговорила она уже без прежней теплоты в голосе, так тронувшей Любаву.
– А что досталось вашему брату? – как бы вскользь поинтересовалась Залеская.
– Разве это важно? – каким-то натянутым голосом спросила Самбурская.
– Вообще-то нет, – сделала вид, что смутилась, Любава, – но сами понимаете, – как бы оправдываясь, проговорила она, – женское любопытство.
Сестра поджала губы:
– Брату он оставил квартиру и автомобиль. Но я не могу обижаться на отца.
– Вот как? – Любава постаралась скрыть удивление.
– Понимаете, я ему не родная дочь, – с заметной грустью в голосе проговорила женщина.
– Ну, тогда всё понятно, – отозвалась Любава, хотя лично ей и не показалось решение отца Костюкова при распределении наследства столь уж справедливым. – А можно посмотреть на вашу дачу? – спросила она.
– Вы хотите поехать к нам на дачу? – удивилась Клара Аркадьевна.
– Ну что вы! – замахала руками Любава. – Я просто хотела посмотреть фотографии с вашей дачи, если они, конечно, есть.
– Естественно, есть, – заверила её Самбурская и, встав со стула, снова направилась к стенке.
Порывшись в каком-то ящике, она извлекла из него альбом и положила на стол перед оперативником.
– Здесь фотографии с последнего пикника.
– Как интересно! – с преувеличенным энтузиазмом проговорила Любава, открывая альбом.
На фотографиях царило лето во всей его красе. Изображения были настолько сочными, а люди, изображённые на них, получились такими живыми, что Залеской на какое-то мгновение показалось, что она там, среди них, на даче Самбурской.
Любава, даже не отдавая себе отчета, поискала саму себя среди присутствующих там. Но наваждение растаяло так же быстро, как и захватило её. Толчком к отрезвлению было скорее то, что она узнала на одной из фотографий жертву.
Вадим Аркадьевич Костюков выглядел на фотографии таким беззаботным и счастливым, что у Любавы сжалось сердце. Вроде бы уже давно должна была привыкнуть, так нет же, предательская игла жалости нет-нет да вонзится в самое сердце.
– Это ваш брат? – тихо спросила она у хозяйки дома.
И та молча кивнула в ответ и отвернулась. Залеская успела заметить, что в глазах женщины блеснули слёзы.
«Должно быть, она и в самом деле была привязана к брату, – подумала Любава. – Чтобы так притворяться, нужно иметь большой артистический талант».
А за короткое время знакомства с Кларой Аркадьевной Залеская успела заметить, что большая часть эмоций у Самбурской на лице написана.
Дав женщине прийти в себя, Любава спросила:
– А кто это рядом с Вадимом Аркадьевичем?
– Так это жена его, Анна.
– Она старше вашего брата?
– Нет, с чего вы это взяли? – удивилась Клара Аркадьевна.
– По внешнему виду мне так показалось, – честно призналась оперативница.
– Нет, просто у Ани больное сердце, – пояснила Самбурская.
– А это их сын? – увидев на другой фотографии симпатичного мальчугана, спросила Залеская.
– Да, – спокойно кивнула Клара Аркадьевна.
– Он ведь им не родной? – была вынуждена задать неудобный вопрос старший лейтенант.
Самбурская почти до крови прикусила нижнюю губу и проговорила сердито: