– Не факт, – согласился Наполеонов, – но поговорить-то можно.
Мирослава кивнула.
– Сейчас ужин будет на столе, – возвестил Морис.
– Давно уже пора, а то я весь слюной истёк, – пожаловался Наполеонов и показал язык коту.
– Шура! – укоризненно проговорила Мирослава.
– А он первый начал дразниться, – принялся оправдываться Наполеонов.
– Он не дразнился, а умывался.
– Почему-то он всегда начинает умываться, когда видит меня, – насупился Наполеонов. – С меня что, пыль на него перелетает?
Морис и Мирослава не выдержали и прыснули со смеху.
– Шура, – отсмеявшись, проговорила Мирослава, – тебе бы уже надо было знать, что коты и кошки – самые чистоплотные на свете животные и поэтому часто умываются.
– И всё равно! Он высовывал язык и показывал его мне! – упрямо гнул свою линию Наполеонов.
– Ты просто как маленький! – махнула на него рукой подруга детства.
– Вот только попрошу не тыкать меня носом в мой рост! Не зря русский народ говорит: «Мал золотник, да дорог».
– Никто тебя никуда не тыкает, иди мой руки – и за стол.
– А вы?
– И мы.
– А я уж подумал, что вы, как ваш кот, языком руки помоете, – ехидно проговорил Наполеонов и чуть ли не вприпрыжку выбежал из кухни.
Ужин прошёл, как говорится в таких случаях, в тёплой, дружеской обстановке.
После ужина Наполеонов расслабился, переместился на диван и развалился рядом с недовольно подвинувшимся котом. Шура, почти так же как Дон, щурил от удовольствия глаза и только что не мурлыкал.
Зато вызвался спеть песню. И спел после того, как Мирослава принесла ему гитару:
Уставлен в избе подоконник
Геранью – к горшку горшок.
Висит на стене половник,
В духовке печётся пирог.
Застеленный скатертью белой
Стол в середине стоит,
Который рукою умелой
Скоро уж будет накрыт.
По чашкам чай разольётся
И будет нарезан пирог.
И кошка лапкой коснётся
И отодвинет горшок,
И вот она на окошке
Нервно виляет хвостом,
Смотрит, как хлебные крошки
Птицы клюют за окном.
И тут же глаза прищурит
И замурлычет о том,
Как хорошо, что у Шуры
Гостеприимный есть дом,
Где его обогреют,
Накормят, напоят, спать
Уложат и сны навеют,
В которых одна благодать.
И нет ни забот, ни печали,
Спи, Шурочка, засыпай!
Вот только забыл – целовали
Вы на ночь меня? Ая-яй!
На следующее утро Мирослава из дома уехала рано, почти что следом за Наполеоновым.
Она надеялась, что Игнатьева не выгуливает собаку слишком рано, как это делают торопящиеся успеть на работу люди. Пенсионерке вовсе не обязательно вставать рано, если она, конечно, не является любительницей общения с другими собачниками.
Хотя это навряд ли, – подумала Мирослава.
Обычно владельцы догов, алабаев, кавказских овчарок и прочих крупных пород не жалуют мелких шавок, типа болонок и другой мелкоты. Они люди солидные, и собаки у них солидные, не предназначенные для скрашивания досуга старушек и забав малышни.
Мирослава не исключала того, что её точка зрения может быть предвзятой, и она ошибается, давая такую характеристику большей части собачников. Но всё-таки считала, что погрешность если и существует, то она минимальна.
Так или иначе, но когда она, оставив машину за пределами двора, вывернулась из-за угла и пошла по дорожке, то сразу же увидела несущуюся навстречу ей болонку с красным мячом в зубах.
– Матильда! Куда ты? Остановись! – донёсся до неё женский крик.
Собака приостановила свой бег и замерла на месте, точно раздумывая, прислушаться ей или нет к призывам хозяйки. Потом положила мячик на дорожку, посмотрела на Мирославу и сказала:
– Гав!
– И тебе доброе утро, – улыбнулась Мирослава.
Собака посмотрела на неё озадаченно, встряхнулась и собралась уже брать в зубы мячик, как Волгина сказала:
– Я бы не торопилась на твоём месте.
Матильда, а это точно была она, казалось, была удивлена её замечанием и с минуту заинтересованно рассматривала Мирославу своими блестящими коричневыми глазами. Этого времени хватило как раз на то, чтобы рядом оказалась запыхавшаяся от быстрой ходьбы хозяйка собаки.
– Ух, непослушная девчонка! – погрозила она болонке, а потом обратилась к Мирославе: – Спасибо, что задержали её.
– Да не за что, – пожала плечами Волгина и, улыбнувшись, проговорила: – Я ведь к вам, Евдокия Филаретовна!
– Ко мне? – удивилась Игнатьева.
– Я детектив Мирослава Волгина, вот моё удостоверение, посмотрите, пожалуйста.
– Да чего мне его смотреть, – отмахнулась женщина, – тем более что я и очки-то в прихожей на тумбочке оставила. Вы лучше скажите, зачем я вам понадобилась?
– В полиции мне вас охарактеризовали как внимательного и разумного человека.
– Спасибо охарактеризовавшему, – польщенно улыбнулась женщина.
Она явно подумала об Аветике, и Мирослава не стала её разочаровывать.
– Только я ведь рассказала всё, что знала, – спохватилась Игнатьева.
– Я понимаю, Евдокия Филаретовна, но ведь оперативник вас в прошлый раз спрашивал только о девушке.
– Ну… – протянула Игнатьева, – оно, конечно, можно и так сказать.
– Кстати, вы больше не видели ту девушку?
– Нет, – покачала головой женщина и, подумав, добавила: – У нас тут пенсионерский совет собирается на лавочке, – она кивнула в глубь двора, – так наши дамы не сомневаются, что Рашид навсегда расстался со своей девушкой. Не понравилось парню, как она его облапошила, – осуждающе поджала губы Игнатьева.
Мирослава подумала, что сейчас Евдокия Филаретовна расскажет ей, что девушки их поколения до свадьбы дорогих подарков у своих парней не брали. Невольно вспомнились рябиновые бусы…
Но Игнатьева ничего такого рассказывать ей не стала, просто подозвала собаку и погладила её.
– Красивая у вас собака, – сказала Мирослава.
– Да, – согласилась женщина, – моя Матильда и красавица, и модница. Только она у меня не крашеная, а натуральная платиновая блондинка.
Обе женщины, не сговариваясь, рассмеялись.
А потом Волгина заметила как бы вскользь:
– Евдокия Филаретовна, вы ведь много времени проводите с Матильдой на свежем воздухе?
– Немало, – согласилась Игнатьева и хитро прищурилась: – Свежий воздух ведь не только собакам полезен, но и их хозяевам. Большинство-то из них выведут своего пса на полчасика – и бегом на работу. А мне торопиться некуда, я своё отработала, вот и гуляю с Матильдой до тех пор, пока нам с ней это обеим не надоест или пока не проголодаемся.
– Значит, вы могли заметить людей, которые часто появляются в вашем дворе, хотя постоянно и не живут здесь.
– Вы имеете в виду жильца профессорши Поповой? – И поправилась: – Теперь уже можно сказать, не жильца.
– И его в том числе, – кивнула Мирослава.
– Что ж, после того как его в новостях по телевизору, сердешного, показали, я узнала, что видела его тут время от времени. Он машину, видно, оставлял за углом на стоянке, потому что сюда приходил всегда пешком.
– С пустыми руками?
– Зачем с пустыми? Всегда шёл пакетами нагруженный, ни дать ни взять ослик с поклажей, – проговорила с доброй улыбкой Игнатьева.
– Он приходил один или с женщиной?
– Один он приходил, и только один-единственный раз я видела, как он прошёл в подъезд, держа под ручку симпатичную молодую женщину.
– Волосы у этой женщины были такого же цвета, как шерсть вашей собаки?
Евдокия Филаретовна задумалась, а потом сказала:
– Пожалуй, что да. – И тут же добавила поспешно: – Но если вы меня спросите, не была ли это девушка Рашида, я вам точно скажу, что нет.
Мирослава кивнула и стремительно переменила тему, спросив:
– У вас здесь есть поблизости открытые кафе?
Пожилая женщина растерялась:
– Да, такие кафе есть. Некоторые стационарные и летом просто выносят столики на улицу под навес, а другие приезжают только летом и обслуживают народ под зонтиками. Правда, работают они только до первого октября, так что скоро все закроются. Летние уедут, а стационарные будут обслуживать посетителей только в помещении.
– Спасибо большое, – искренне поблагодарила Мирослава.
– Да вроде как не за что, – отозвалась женщина.
– Не скажите, Евдокия Филаретовна, – улыбнулась детектив, потрепала на прощание собаку и удалилась.
А Игнатьева ещё постояла на месте несколько минут, раздумывая о том, зачем Мирослава спросила её о кафе, расположенных поблизости.
«Может, она проголодалась, – подумала добросердечная женщина, – а я и не додумалась сразу пригласить её к себе чаю попить».
Игнатьева снова посмотрела на угол, за которым скрылась детектив, и решила, что теперь бежать за ней поздно. Старым ногам никак не угнаться за молодой женщиной со стремительной походкой.
Посмотрев на болонку, Евдокия Филаретовна проговорила ласково:
– Пошли домой, Матильдушка. А то что-то загулялись мы с тобой сегодня, – и, развернувшись в сторону дома, не спеша зашагала по дорожке.
Матильда послушно затрусила вслед за хозяйкой, не забыв прихватить свой красный мячик.
Волгина позднее на всякий случай заглянула и к обоим свидетелям, видевшим стремительно выбегающую из подъезда девушку. Но вопросы она задавала не о девушке, а о квартиранте Поповой.
Оказалось, что его видели и Кузнецов, и Погорельский.
Кузнецов даже сказал, что видел Костюкова с женщиной. Правда, Иван Фёдорович оговорился, что это было давно, месяцев пять назад.
– Женщина была блондинкой? – спросила Мирослава.
– Нет, брюнеткой, если вы имеете в виду ту, что налетела на меня, то это точно была не она. К тому же она не шла вместе с ним, а нагнала его при подходе к подъезду и окликнула. Я заметил, что ему это не понравилось.
– Почему вы так решили, Иван Фёдорович?
– Потому что, когда он обернулся, я заметил, что он поморщился, – ответил Кузнецов.