Обоих гостей на корабль посади.
С них обувь сними на борту корабля
и вымой подошвы, где грязь и земля».
Слуга поспешил за гостями тотчас,
отвел их на судно, исполнив приказ,
и там откровенно сказал, не мудря,
о просьбе и воле последней царя.
Разуться он им предложил поскорей.
Разинуты рты у заморских гостей.
Они удивились: «Зачем? Почему?»
Стал каждый твердить: «Ничего не пойму».
И чтобы у негуса все расспросить,
велели на берег пожитки сносить,
вернулись они со слугой во дворец,
просили царя объяснить наконец,
что значит такое желанье его,
твердили: «Не можем понять ничего».
«Пока не узнаем, не можем отплыть».
Ответил им царь: «Объясню, так и быть,
вы многое видели в землях моих,
вы поняли: край наш прекрасней других.
Когда же вы стали сбираться домой,
я жемчугом вас наградил и казной,
но эта земля так для нас дорога,
дороже, чем золото и жемчуга,
ее не могу я отдать никому,
теперь понимаете вы, почему
не мог я оставить на ваших ногах
родимой земли даже глину и прах,
и в час, когда вы уезжали от нас
я отдал слуге этот строгий приказ».
Музыка
Ты бетховенский дух в миг высоких побед,
ты прозрение Шуберта, Моцарта свет,
грусть Шопена, тобою был полон Яред,
речь твоя ароматов и красок полна,
наплываешь, гармонии легкой волна,
ты прекрасна, как солнце, ясна, как луна,
каждый чистый твой звук — опьяняющий зов,
ты паренье души, ты роса для ростков,
родилась ты в эдеме, живешь ты в раю,
ты звучишь — и уже мы в далеком краю,
высший смысл нам дарует твой внятный язык,
с той поры, как мой дух твою прелесть постиг,
обретает он радость в паренье твоем,
и всегда, воплощаясь в напеве земном,
ты, рожденная в высях, с небес нисходя,
нас поишь, ненасытных, прохладой дождя,
запах грусти впиваем и ладана дым:
слышим речь серафимов и ангельский гимн,
ветром стань, колесницей крылатою будь,
унеси меня, музыка, куда–нибудь.
Суть обыденного пред тобой так мала.
Ты откуда взялась? Ты откуда пришла?
Чтоб в тебя человеческий разум проник,
должен душу свою он раскрыть, как тайник,
ведь напев и душа — это два близнеца,
их природу нельзя разгадать до конца.
Сколько тут ни ищи, где исток, не понять,
здесь божественный дар и небес благодать.
Для тебя и души все земное — пустяк,
плоть — оковы для вас и тюремный барак,
в мире нет наказанья тяжеле, чем плоть.
В день творения, видно, смягчился господь
и от глины, от этого праха могил,
в этом мире лишь вас он двоих отделил,
хватит вам и того, что сослал вас сюда,
смерть дарит избавление вам навсегда,
изначально душа — лишь заложник земли,
и тебя вместе с ней как сестру обрекли
на юдоль, чтобы сладостной речью своей
ты смягчала сердца и страданья людей.
И на землю спускаешься ты с высоты,
ты бессмертна и всюду присутствуешь ты.
Как волшебный твой дар, о подруга души,
дай же нам утешенье, от бед отреши.
Ты спускаешься к нам, чтобы мрак побороть,
чтоб сливались в тебе человек и господь.
Перевод с амхарского А. Ревича
Аяльнех Мулату
Родился в 1941 году в городе Гудтам (Эфиопия). Учился в университете Аддис–Абебы, окончил журналистский факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Преподавал амхарский язык. Занимал важный пост в министерстве культуры Эфиопии. Поэт, драматург, переводчик. Пишет на амхарском языке.
По пути великого Октября
Его оставили нам отцы, древний наш календарь:
Сначала — Октябрь, затем — Февраль и только потом — январь.
Нельзя измерить длину пути, открытого Октябрем:
Ведь это наш сегодняшний путь, и мы по нему идем.
Для революции нет преград, расступятся перед ней
Пустыня, и джунгли, и выси гор, и бездны бурных морей.
И мы идем путем Октября в ясную светлую даль.
Мы верили: если пришел Октябрь — значит, близок Февраль!
Так и случилось. Вспыхнула вмиг, гневом осилив страх,
Ветхозаветная наша страна, затерянная в песках,
Которую, кажется, бог забыл, а люди втоптали в прах.
Да, загорелся огонь Февраля от факела Октября,
И отступила черная ночь, и ярко взошла заря,
И осветила нам новый путь и повела, горя,
Испить из чаши славных бойцов — вершителей Октября.
Со всех сторон нам враги грозят. Мы не уступим им!
Мы твердо знаем: Октябрь победил, и, значит, мы победим!
Над Эфиопией встала заря. Пусть увидит земля,
Как мы идем путем Октября под знаменем Февраля!
Вспять историю не повернуть, не вымарать светлых дней,
Какие ни расставляй силки, каких ни ставь западней,
Как ни рядись и как ни ярись — не вычеркнешь светлых дней,
Какою грязью ни поливай, сколько ни лей елей!
Как Октября не смогли победить деньги, огонь и сталь,
Так никогда не осилить им наш молодой Февраль.
Первопроходчик новых дорог, вестник новых времен,
Октябрь — надежда всех, кто не сыт, любого, кто угнетен.
Вовек не погаснут солнца лучи, так и лучи Октября,
Вечно будут светить над землей, счастье земле даря.
Гнет и насилье сметая прочь, факел зари несем.
Дрожа от испуга, уходит ночь, гонимая Октябрем.
Да убоится жестокий враг, да сгинет навек печаль.
Пусть по планете будут идти вместе Октябрь и Февраль!
Смело проложенный Октябрем, путь нам великий дан.
Станут и нас величать страной рабочих и крестьян!
Надо быть человеком
Разве ты человек, если, робко плетясь,
Потерял с остальным человечеством связь?
Низость жизни умноживший жизнью своей,
Разве ты человек? Ты же пес меж людей!
Что собака? Такою она рождена,
Человеку она, как товарищ, верна.
Страшно, если собакою стал человек
Или мулом живет свой бессмысленный век:
С голодухи ревет и молчит, если сыт,
Погоняют — бежит, а стреножат — стоит,
Мордой в стойло уткнется, поклажу свезя,
А под плеткой трясется — иначе нельзя!
Человек, ты двуног, сбрось постылую кладь!
Человек, кто тобою посмел помыкать?
Удила затянув, тесной сбруей душа,
Кто тебя погоняет, людская душа?
Распрямись, человек, станет гордым твой шаг
Будь достоин себя, чтобы не было так:
Если гонят — бежим, а стреножат — стоим…
Мы ведь люди, и мы за себя постоим!
Жизнь спешит через бури, взяв мощный разбег.
Ты же двигатель жизни! Гордись, человек!
После трех тысяч лет
Я тебя поздравляю, страна, с бурным всходом травы,
С юной завязью сада и зеленью новой листвы.
Жили мы на земле, потайными ходами изрытой,
Но уходят терзавшие землю кроты и термиты.
Здравствуй, дворик тюремный, вовеки веков незабвенный,
Где прощались со светом, родными, со всею вселенной.
Ты опять не пустуешь, но время настало иное:
Именитые гости гостят за твоею спиною.
Те, кто создал тюрьму, пусть в пыли поваляются бурой!
Здравствуй, черная печь, огневое горнило цензуры!
Отдохнуть собралась, позабыть про золу и про копоть?!
Еще есть нам, что жечь, что мешает нам жить и работать:
Все доносы, приказы, указы, доносов позорней,
Славословье двора, пустословье искательной дворни.
Здравствуй, новый закон! Я недаром тебе доверяю:
Ты страну обновишь, беспристрастно казня и карая.
Здравствуй, наша страна, мы твои благодарные дети.
Здравствуй, счастье, мы ждали тебя три мучительных тысячелетья.
Перевод с амхарского Я. Голя
Слово о Лао Шэ
24 августа 1966 года, после очередного бандитского налета хунвэйбинов, не выдержав надругательства и оскорблений, ушел из жизни Лао Шэ (1899–1966) — выдающийся китайский писатель, известный во многих странах мира, пламенный патриот своей родины, народный депутат и почетный гражданин города Пекина. Он горячо любил свой народ, его богатейшую культуру, революционные традиции и самобытную литературу — классическую и современную.
3 февраля 1979 года ему исполнилось бы восемьдесят лет…
Лао Шэ с неизменной гордостью говорил о народном Китае, освободившемся от многовекового рабства, о его славных успехах на пути строительства новой жизни, о бескорыстной помощи его народу со стороны Советского Союза и других братских стран. Он радовался успехам строительства коммунизма в СССР, достижениям всего социалистического содружества. Уроженец Пекина, его вдохновенный певец, Лао Шэ считал этот действительно замечательный город самым чудесным в Китае и всегда в раздумьях и мечтах связывал с ним прекрасное будущее своей родины. Но какой гнев и какое негодование звучали в его словах, когда речь заходила о коварных планах и черных делах империалистов — поджигателей новой войны! Вспоминая о пребывании в США, Лао Шэ рассказывал, как не раз подвергался издевательствам со стороны американских расистов.
Свои творческие замыслы Лао Шэ всегда связывал с созидательной работой, которую вел в 50–е годы китайский народ, выполняя решения VIII съезда КПК. Теперь каждый китайский писатель, — с огромным удовлетворением говорил Лао Шэ, — осознает, что должен трудиться не жалея сил и до конца выполнить свой долг служения народу — создавать подлинно художественные произведения, обладающие большой силой эмоционального воздействия на читателей.
Радуясь несомненным успехам, достигнутым его собратьями по перу в свободном Китае, Лао Шэ с требовательностью говорил о задачах еще не решенных, о делах, что еще впереди. Его постоянно заботил рост китайской литературы, приход в нее молодых сил, которым, по его мнению, следовало много и упорно учиться на традициях национальной и зарубежной классики, на лучших образцах отечественной и мировой литературы.