— Барышня, вы потеряли платок!
— Спасибо, господин! — Ее голос звучал нежно, как пение цикады, которая трепещет зелеными крылышками в фарфоровой вазе [40]. — Не хотите ли посидеть в чайной?
— С удовольствием, почту за честь! — воскликнул Мудрец, но тут же решил, что слова эти слишком банальны для столь поэтического момента, и добавил: — Воистину, судьба предначертана самим небом, иначе я не встретил бы такую неземную красавицу!
Мягкой и белой, как вата, рукой девушка взяла его за могучее плечо, и они, точно герой с героиней из старых романов, охваченные внезапной любовью, пулей влетели в чайную «Абрикосы под дождем». Их провели в отдельный кабинет, подали чай, и тут только они смогли как следует разглядеть друг друга. На девушке была зеленая шерстяная кофточка, связанная по последней парижской моде, и небесно–голубая юбка до колен. Глубокий вырез кофточки прикрывала самая настоящая лисица с хвостом, головой и как будто живыми глазами. Мягкий лисий мех, касаясь еще более мягкой снежно–белой кожи, словно исторгал из нее сладчайший аромат. На руке красовались золотые часики с изящным браслетом в виде сороконожки; на ногах — шелковые чулки телесного цвета и остроносые южноамериканские туфли из кожи гремучей змеи. Девушка сняла розовую широкополую шляпу, и со своими черными, коротко подстриженными волосами стала похожа на красивого юношу — самого красивого, какой только мог быть на свете. Когда она смеялась, ее плечи вздрагивали, губы увлажнялись, на щеках появлялись ямочки, а грудь высоко вздымалась. С неизъяснимой прелестью она спрашивала: «Что?», «Правда?», кокетливо изгибала шею и показывала свои сверкающие, словно жемчужины, зубы.
А каким ей казался Мудрец? Вероятно, таким же, как нам, но более фиолетовым, потому что электрический свет, отражаясь от красно–синей куртки, бросал отблески на его лицо.
Целых несколько минут Чжао молча созерцал девушку, потому что не в силах был подыскать слова, достойные ее красоты. Образы европейских красавиц с фотовитрин, накопившиеся в его памяти за многие годы, сразу поблекли.
— Как ваше драгоценное имя? — осмелился наконец спросить Мудрец.
Девушка улыбнулась:
— Тань Юй–э. А вас я знаю, ваша фамилия Чжао.
— Откуда вам это известно?!
— Вас все знают! Ведь в газете была напечатана ваша фотография, когда вас ранили…
— Серьезно? — Мудреца так раздуло от гордости, что, не будь его халат и куртка совсем новыми, они не выдержали бы и лопнули по швам. «Раз она видела эту газету, ее могли видеть и другие женщины, — размечтался он. — Интересно, сколько красавиц, видевших мою фотографию, погибло от неутоленной страсти?!»
Тань Юй–э, словно угадав мысли Мудреца, сказала:
— Едва я увидела вашу фотографию, как… — Она покраснела и, опустив голову, стала теребить браслет от часов.
— Я тоже влюбился в вас с первого взгляда! Быть мне верблюдом, нет, буйволом, нет, серой клячей, если вру!
— Я понимаю вас…
Мудрец не знал, что еще сказать. Наконец он решил продекламировать запомнившиеся ему строки из стихотворения Чжоу Шао–ляня:
— «Любовь будто пожар сожгла все социальные оковы!
Ты можешь сделать все, если в груди у тебя бьется сердце!»
— Я понимаю вас… — повторила Тань Юй–э.
Они просидели в чайной больше часа и вышли, взявшись за руки. Мудрец взглянул на небо, усеянное звездами; каждая из них подмигивала ему и улыбалась. Когда влюбленные чуть отошли от уличного фонаря, Мудрец поцеловал девушке руку.
Всю ночь Чжао Цзы–юэ ворочался в постели. Его губы, еще хранившие аромат прелестной ручки, которую он поцеловал, горели и чесались. Когда прокричали первые петухи, он заставил себя смежить веки и тут же увидел, как его жена с бинтованными ножками, растрепанная, гонит Тань Юй–э, замахнувшись на нее мотыгой. Навстречу в одних чулках спешит пышущая гневом Ван Лин–ши. Вот она хватает девушку, а его жестокая жена бьет Тань Юй–э по голове мотыгой. Даже во сне Мудреца прошиб–холодный пот. Он вздрогнул, стукнулся о железную спинку кровати, открыт глаза и сел, потирая ушибленную голову. За окном уже занималось утро.
— Ну и сон, — пробормотал Мудрец. — Ладно, пора за дело!
Он быстро оделся, плеснул на лицо холодной воды и отправился на телеграф. Сеттльмент словно вымер: кинотеатры, кабаре, даже улицы — все было объято тишиной. Но вот до Мудреца донесся запах опиума, приглушенный стук костей из дома со стеклянным фонарем над зеленой дверью, и Мудрец немного успокоился: лучшие люди сеттльмента, видимо, остались живы.
Было всего половина седьмого, когда он подошел к телеграфу. Внутри царил мрак. Стрелка на больших часах двигалась вперед рывками, но слишком медленно. Мудрец взглянул на свои часы — они шли не быстрее. Ничего не поделаешь! Солнце будто играло с ним в прятки, то выглядывая из–за туч, то снова скрываясь, и Мудрец, возмечтавший взять Тань Юй–э в наложницы, подумал, что его счастье так же непостоянно, как это солнце.
Наконец пробило восемь. Мудрец с облегченным вздохом следил за тем, как открываются неприступные и злые двери телеграфа, потом ворвался внутрь с искренним намерением при случае воскурить свечи в храме бога богатства и послал отцу телеграмму, умоляя срочно выслать деньги для одного важного дела.
Теперь ему стало еще легче. Он решил пойти к Тань Юй–э и посоветоваться, как сыграть их замечательную свадьбу, но вдруг горько рассмеялся: он не знает, где она живет! Вчера он говорил ей только своей любви и позабыл спросить адрес. Это был страшный удар, и Мудрец невольно вспомнил увиденный им ночью кошмар. Он с такой силой сжал свой модный стек, что тот задрожал в его руке: «О небо, о духи! Если я вас чем–нибудь прогневал, не смейтесь надо мной, лучше убейте!»
Ему не оставалось ничего другого, как заплакать. Слезы, стекая на его новую куртку, грозили смыть всех разноцветных драконов, и он невероятным усилием воли сдержал их. Эта жертва не могла помочь ему с женитьбой, но, по крайней мере, сберегла новую одежду.
Внезапно из самых глубин его сознания всплыла к блестящая мысль: «Схожу–ка я к Чжоу Шао–ляню, пусть погадает мне! Ведь можно же установить гаданьем, где она живет? Я буду просто дохлой собакой, если не стану молиться всем богам и не найду ее! Правильно, правильно, правильно!..»
Твердя слово «правильно», как будто отбивая барабанную дробь, он решительным шагом направился к университету Волшебных перемен. Ворота были уже открыты, и Мудрец, даже не глядя на привратника, пошел прямо к пансиону.
— Старина Чжоу! Шао–лянь! — крикнул он еще со двора.
Никто не ответил. Мудрец заглянул в окно и увидел, что его приятель, закутавшись в одеяло, неподвижно сидит на постели, словно отощавший бодисатва, устремленный всеми помыслами к небу, и учится самосозерцанию.
— Черт бы его побрал, — пробормотал Мудрец. — Вечно дурака валяет!
— Входи, Цзы–юэ! — торжественно произнес Чжоу Шао–лянь своим визгливым голосом.
— Я помешал тебе?
— Ничего, входи.
— Чжоу, дорогой, погадай мне! — попросил Мудрец, зажимая нос.
Заметив его жест, Чжоу Шао–лянь поспешно открыл окно — иначе он так и просидел бы целый день, погруженный в самосозерцание, даже не подумав проветрить комнату.
— О чем гадать? Если у тебя появилось какое–нибудь желание, то для его осуществления нужно не гадание, а план, — сказал Чжоу Шао–лянь, принимаясь стелить постель. Эта операция заключалась только в перекладывании одеяла таким образом, чтобы вечером можно было без хлопот нырнуть под него.
— Послушай, мы же с тобой земляки и однокашники, ты должен мне помочь…
— Что, наконец, у тебя стряслось?
— Честно говоря, вчера я встретил одну девушку по фамилии Тань и решил взять ее в наложницы. Ты, может, ее знаешь?
— Тань?
— Ты знаешь ее?
— Нет, просто я хочу тебе кое–что сказать. С дядей насчет английского я уже договорился. Ты когда к нему пойдешь?
— У меня сейчас и минуты нет свободной! — нетерпеливо бросил Мудрец.
Чжоу Шао–лянь стал умываться, а Мудрец, нахмурившись, ждал, что он ответит.
— Ура, я кое–что придумал! — заявил Чжоу Шао–лянь, вытирая лицо.
— Что именно?
— Мы пойдем к дяде, ты постараешься ему понравиться, и если тебе это удастся, все в порядке. Может, она проститутка, только занимается этим тайком, тогда он…
— Никакая она не проститутка, а студентка!
— Студентка или проститутка — это в данном случае не важно, мой дядя с любой сладит. Он ведь крупный чиновник…
— Если я поступлю к нему учителем, мне неловко будет говорить с ним о таких вещах! — раздраженно перебил его Мудрец.
— Погоди ты, выслушай меня! Чиновники охотно обзаводятся вторыми женами или наложницами, а мой дядя — мастер по этой части. Он еще больше станет уважать тебя за твое намерение и даже поможет. Мало того, он, чего доброго, сделает тебя крупным чиновником. Тогда из нашего уезда выйдут сразу и поэт, и крупный чиновник! Подумай, глупый мой земляк, слава–то какая!
— Да, ты малый не промах! — сказал Мудрец. — Пойдем скорее к твоему дяде!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
«С понедельника до субботы:
800 –1000— «Весны и осени»[41](чтение про себя и вслух), «Книга преданий»[42](чтение наизусть).
1000 –1200— родной язык. Чтение политических новостей из «Утренней газеты».
1200 –1400— древний язык (чтение наизусть).
1400 –1500— упражнения в письме (по понедельникам, средам и пятницам).
1400 –1500— английский язык (по вторникам и четвергам).