— Ну как, не обижаетесь на меня? — ехидно спросил охранник.
Мудрецу больше не хотелось с ним разговаривать. Опустив голову, он брел и думал, что надо еще раз сходить к Чжоу Шао–ляню. Пусть тоже поедет в Пекин, ведь он как–никак племянник и с его помощью легче будет попасть к Янь Най–бо.
Чжоу Шао–лянь встретил его улыбкой:
— Есть успехи, старина?
— Не спрашивай! Если ты хоть немного мне сочувствуешь, приготовь чаю! С самого утра маковой росинки во рту не было!
Глядя на землистое лицо друга, Чжоу Шао–лянь перестал улыбаться, быстро заварил чай и, вытащив из–под кровати какую–то корзинку, стал шарить в ней. Наконец он извлек оттуда несколько зеленых от плесени печений и протянул их Мудрецу. Тот поморщился, сел на кровать и сказал:
— Спасибо, есть мне не хочется. С меня будет достаточно чаю.
— Расскажи, наконец, что случилось? Чего ты такую панику поднял?
Мудрец, отхлебывая чай, коротко рассказал о Ли Цзин–чуне и добавил:
— Тебе придется съездить со мной в Пекин. Я готов умолять тебя как угодно, но ты должен поехать!
— Ну хорошо, — посерьезнел Чжоу Шао–лянь. — Однако сейчас уже темно, и мы поспеем в Пекин не раньше полуночи. Лучше отдохнем немного, отправимся ночным трехчасовым и к утру будем в Пекине. Согласен?
— Нет, едем сейчас же! — Мудрец весь пылал от возбуждения. — События меняются так быстро, что дорога каждая минута. Необходимо как можно скорее узнать новости.
— Я ведь о тебе забочусь, старина! Если ты хоть немного не поспишь, завтра у тебя совсем не будет сил. А новости можно узнать и по телефону!
Мудрец немного остыл и в самом деле почувствовал себя совершенно разбитым. На переговорном пункте, куда его отвел Чжоу Шао–лянь, он первым делом позвонил Мо Да–няню, но того не оказалось дома. У Дуаня Мудрец считал менее надежным информатором, однако звонить больше было некому. После долгих колебаний Мудрец попросил соединить его с пансионом «Небесная терраса» и вскоре услышал в трубке голос У Дуаня. Тот сообщил, что Мо Да–нянь обегал нескольких важных персон и надеется, что Ли Цзин–чуня, по крайней мере, передадут в обычную прокуратуру. Сам У Дуань тоже старался кое–что сделать, но пока безрезультатно. Напоследок он посоветовал:
— Не волнуйся и приезжай утром. Думаю, со стариной Ли все уладится!
Мудрец успокоился и медленно вернулся в пансион к Чжоу Шао–ляню. Тот по дороге купил сладостей, напоил Мудреца чаем и уступил ему единственную кровать. Себе он постелил прямо на полу какое–то тряпье и улегся, хотя не было еще десяти.
Он и Мудреца уговаривал поскорее уснуть, но Мудрец снова заволновался:
— Старина Чжоу, может, одолжишь у кого–нибудь будильник? А то еще проспим ночной поезд.
— Не бойся, моя голова лучше всякого будильника! Стоит мне назначить себе определенный час и я точнехонько в этот час проснусь, так что спи спокойно!
Он закутался в свое тряпье, свернулся калачиком и стал удивительно похож на маленькую собачонку.
— Я никак не усну, очень душно, открой окно! — взмолился Мудрец.
Чжоу Шао–лянь нехотя встал, приоткрыл одну створку окна и тут же тихонько притворил ее, так как больше всего на свете боялся холода. Но Мудрецу, слышавшему стук открываемого окна, стало легче: он вдохнул в себя воздух, показавшийся ему необычайно свежим, и погрузился в приятную истому.
У Дуань сидел у себя в комнате и лихорадочно пробегал глазами в «Вечерней правде» статью «Неслыханное покушение»:
«Сегодня, в восемь часов утра, начальник столичного военного округа и командир двести семьдесят первой дивизии генерал Хэ Чжань–юань ехал из Южного сада в город. Его сопровождали командир батальона Лю Дэ–шань и советник Сун Фу–цай. Когда машина приблизилась к воротам Вечного спокойствия, раздалось несколько выстрелов. Стрелял некий Ли Цзин–чунь, агент экстремистской партии. Командир батальона тяжело ранен в левую руку, а начальник военного округа и советник, к счастью, не пострадали. Охранники смело ринулись вперед, схватили террориста и доставили его в военную прокуратуру.
Наша газета послала в штаб округа специального корреспондента, который удостоился интервью у советника Суна. Советник оказался видным мужчиной в молодцевато сидящей военной форме, с прекрасно поставленной речью. Говорил он без тени страха, хотя только что избежал смертельной опасности, словом, вел себя как настоящий герой. Наш корреспондент беседовал с ним целых десять минут. Ниже излагается полное содержание этой беседы.
Вопрос. Знал ли генерал Хэ Чжань–юань о готовящемся покушении?
Ответ. Черт побери, конечно, не знал!
Вопрос. Вы ехали на военной машине?
Ответ. Нет, на личной машине генерала.
Вопрос. В каком месте вас обстреляли?
Ответ. Недалеко от железнодорожных путей.
Вопрос. Кто был с вами в машине?
Ответ. Генерал, командир батальона Лю и еще несколько охранников, чтоб их черти разорвали!
Вопрос. Что вы сделали, когда услышали выстрелы?
Ответ. Мы с генералом бросились на дно машины, а командир батальона зазевался и получил в руку черный финик.
Вопрос. Как арестовали террориста?
Ответ. Все четверо охранников навалились на него и схватили.
Вопрос. У него была личная вражда с генералом?
Ответ. Нет, просто агент экстремистской партии.
Вопрос. Как, с вашей точки зрения, его следует наказать?
Ответ. Черт возьми, его надо разрезать на тысячу кусков! (При этих словах глаза советника вспыхнули от гнева, словно факелы.)
Вопрос. Есть ли у генерала способ обуздать экстремистов?
Ответ. Есть. Убивать их!
На этом беседа была закончена, наш корреспондент поблагодарил советника Суна и начал прощаться с ним. Советник потребовал, чтобы интервью было напечатано полностью — в назидание всем экстремистам, — и добавил, что генерал Хэ Чжань–юань командует войсками уже много лет, любит народ как сына (когда генерал командовал Даминским военным округом, местные помещики и купцы даже преподнесли ему доску с надписью «Отец народа») и поклялся до последнего вздоха бороться с предателями и мятежниками.
Наш корреспондент был весьма признателен советнику за ценную информацию и попросил свидания с преступником. Советник Сун любезно разрешил свидание и дал корреспонденту двух охранников, чтобы они сопровождали его в тюрьму. Корреспондент установил, что террорист Ли Цзин–чунь — уроженец округа Чжэндин нашей столичной провинции. Маленького роста, злобный, он был закован в кандалы, но тем не менее выкрикивал разные безумные слова и поносил правительство. Когда корреспондент попытался заговорить с ним, он отвернулся и несколько раз крикнул: «Да здравствует партия экстремистов!» Видя, что он неукротим в своей злобе, корреспондент не стал зря тратить время, сфотографировал его и вышел из тюрьмы. На прощанье охранники вежливо отдали корреспонденту честь.
Хотя корреспонденту и не удалось поговорить с преступником, он собрал о нем дополнительные материалы, которые могут представить интерес для читателей. Как выяснилось, Ли Цзин–чунь числился студентом университета Прославленной справедливости, однако не учился, а занимался исключительно организацией студенческих волнений, в частности, спровоцировал избиение ректора. После роспуска этого университета Ли Цзин–чунь сумел проникнуть в столичный университет, ежемесячно получал от партии экстремистов 120 юаней и на эти деньги купил пистолет, чтобы убивать государственных деятелей и нарушать общественный порядок…
Генерал Хэ Чжань–юань в настоящее время чувствует себя прекрасно и продолжает заниматься делами. Говорят, он уже продумал все способы усмирения мятежников. Сегодня в полдень представители Торгового союза преподнесли ему в знак сочувствия жбан шаосинской водки и четырех жирных барашков. Генерал принял делегацию очень радушно…»
Чжоу Шао–лянь так и не поехал с Мудрецом в столицу, потому что не мог думать ни о чем другом, кроме поэтического некролога, на который ему нужно было минимум дня два. В результате Мудрец отправился в столицу один.
— Ну, что слышно, старина У? — закричал он, едва появившись в пансионе.
— Ничего нового! Только что звонил Мо Да–нянь, сказал, что снова едет в военную прокуратуру, и велел ждать от него вестей.
Они оба вошли в комнату Мудреца.
— Послушай, вот эти письма Ли Цзин–чунь просил показать тебе! — У Дуань протянул приятелю несколько исписанных листков.
Мудрец взял их и стал читать:
«Дорогой Цзин–чунь!
Мне, пожалуй, не следовало бы смущать тебя разговорами о том, как ты ко мне добр, но я не в силах молчать. Ты опекаешь меня уже больше двух лет, благодаря тебе я стала лучше учиться и очень горда тем, что не заставляю тебя попусту тратить силы. Сейчас я все свое внимание сосредоточила на книгах, и если бы не ты и не профессор Чжан, не знаю, что бы со мной было! При встречах я не могу поблагодарить тебя так же горячо, как делаю это мысленно, потому что ты всегда суров и неприступен, и слова благодарности застревают у меня в горле. Но когда я думаю о тебе, надо мной витает тень бога, которому я молюсь за тебя!
Едва я родилась и сделала свой первый вздох, как я заплакала — наверное, это было началом моей трагедии. В пять лет я оплакивала умерших родителей. Потом я перестала плакать — и не потому, что не было причин, а потому, что не хватало смелости: ведь я росла в чужой семье и не могла дать волю своим чувствам. Сейчас я снова плачу, потому что ты и профессор Чжан так добры ко мне, что на вашу доброту нельзя ответить легкой улыбкой, а только слезами радости.
Про мои нынешние небольшие печали ты знаешь, но я никогда не рассказывала тебе о своем прошлом. Поверь, я не обманывала тебя, а просто не хотела огорчать. Я понимаю, огорченья неизбежны, и все же мне хотелось, чтобы ты почаще улыбался, а не тратил душевные силы на чужие страдания. Ведь жизнь коротка, и хочется, чтобы встречи с близкими людьми приносили радость, а не горе! На днях ты меня спросил о моем прошлом и сейчас я должна рассказать все, иначе окажусь неискренней. Я не решилась ответить тебе сразу, мне легче было написать, и вот из этого письма ты все узнаешь. Надеюсь, что, когда ты его будешь читать, тебе покажется, будто я сижу рядом, рассказываю и плачу.