— Надоело все это, — сказал он. — Пойдем пройдемся.
— Зачем это?
— Потом досчитаешь. Подышим воздухом.
— Ведь все равно придется доделывать, — сказал Анн.
— Потом доделаем.
— Я ужасно вымотался, — сказал Анн.
— Тут уж ты сам виноват.
Анн понял намек и улыбнулся.
— Виноват-то виноват, — сказал он. — Но не я один: мы ведь вдвоем этим занимаемся.
— Нечего было ее сюда тащить, — сказал Анжель.
— Да, тогда бы я не ходил все время такой сонный.
— Ты же не обязан каждый день с ней трахаться.
— Ей это нравится, — сказал Анн.
Анжель помолчал, но потом все-таки выговорил:
— Ведь ей все равно с кем…
— Мне так не кажется, — ответил Анн. Он задумался, потом сказал, совершенно не рисуясь: — Меня бы больше устроило, если бы она это делала со всеми понемногу, и мне бы было при этом все равно. Но она хочет спать только со мной, и мне пока не все равно.
— Почему ты на ней не женишься?
— Потому что наступит момент, когда мне это действительно будет безразлично… — сказал Анн. — Так что я жду.
— А если не наступит?
— Так могло бы быть, если бы она была моей первой женщиной, — объяснил Анн. — Но сейчас уже все не то. Первую ты очень сильно любишь. Положим, года два. Потом в один прекрасный день ты обнаруживаешь, что она уже не производит на тебя того впечатления, что раньше.
— Почему? — удивился Анжель. — Ты же ее любишь.
— Уверяю тебя, это всегда так бывает, — продолжал Анн. — Конечно, это может продлиться больше двух лет или кончиться раньше, если ты связался с какой-нибудь совсем неподходящей, только в конце концов ты вдруг замечаешь, что другая женщина производит на тебя то же впечатление, что первая вначале, и благодаря этому ты как бы молодеешь года на два. Однако со второй это продлится всего лишь год. И так далее. Имей в виду, ты можешь, конечно, продолжать встречаться с первой, любить ее, спать с ней, но все будет уже иначе. Это становится чем-то вроде привычки.
— Как-то это у тебя все неинтересно получается, — сказал Анжель. — Мне кажется, я не такой.
— Тут уж ничего не поделаешь, — вздохнул Анн. — Все мы такие. По сути дела, для мужчины незаменимых женщин нет.
— Физически — может быть, — сказал Анжель.
— Нет, — возразил Анн. — Не только физически; даже в интеллектуальном отношении у мужчины нет потребности в какой-то конкретной женщине. К тому же они так примитивно мыслят…
Анжель молчал. Анн стоял, опершись о дверной косяк своего кабинета. Анжель посмотрел на него, набрал воздуха в грудь и сказал:
— И это ты мне говоришь?.. Ты?!
— Да, — сказал Анн. — Потому что я знаю.
— Если бы судьба подарила мне Бирюзу, — начал Анжель, — если бы Бирюза полюбила меня, я бы прекрасно обошелся без других женщин.
— Не обошелся бы… Года так через два, три или четыре… И даже если бы она к тому моменту любила тебя, как прежде, ты бы сам стал вести себя с ней иначе.
— Зачем?
— Чтобы она тебя разлюбила.
— Я — не ты, — сказал Анжель.
— Они полностью лишены воображения, — продолжал Анн. — Им кажется, что вся жизнь может быть заполнена только ими. А ведь столько всего другого вокруг…
— Нет, — сказал Анжель. — Я тоже так считал до того, как познакомился с Бирюзой.
— Ну и что это меняет? Все вокруг от этого не перестает существовать! Вот хотя бы эта зеленая трава с острыми кончиками… Прикоснуться к ее стебелькам, раздавить раковинку желтой улитки, да так, чтобы она хрустнула и рассыпалась на сухом горячем песке, выискивать блестящие коричневые песчинки, пропускать сквозь пальцы песок… Смотреть на холодный голубой девственный рельс с таким чистым звучанием… Наблюдать за вьющимся над выхлопной трубой дымком… Или же… Ну, не знаю…
— И это ты мне говоришь, Анн…
— Или вот солнце с черными зонами… Никто же толком не знает, что там… Или самолеты профессора Членоеда, или облака… Или делать раскопки и смотреть, что там под землей…
Анжель закрыл глаза.
— Отдай мне Бирюзу, умоляю тебя! — воскликнул он. — Ты же ее не любишь!
— Я люблю ее, — возразил Анн. — Настолько, насколько вообще способен любить. Я не могу сделать так, чтобы все остальное перестало для меня существовать. Если хочешь, возьми ее. Только она ведь не захочет. Она хочет, чтобы я все время о ней думал, чтобы вся моя жизнь зависела от нее одной.
— Продолжай, — сказал Анжель. — Говори, чего она еще хочет.
— Чтобы все кругом рухнуло и погибло, чтобы мир перестал существовать и чтобы мы остались наконец вдвоем, с ней наедине. Хочет, чтобы я стал начальником вместо Амадиса Дюдю, и тогда она станет моей секретаршей.
— Но ты ее изнашиваешь, — пробормотал Анжель.
— Ты бы предпочел делать это сам?
— Я бы не стал ее портить, — сказал Анжель. — Даже прикасаться бы к ней не стал. Только целовал бы иногда и заворачивал, обнаженную, в белую ткань.
— Но они этого не понимают, — продолжал Анн. — Им даже в голову не приходит, что человека может интересовать что-то совсем другое, а если и приходит, то очень немногим из них. Они в этом не виноваты. Они просто не понимают, какие колоссальные возможности предоставляет нам жизнь.
— Ты о чем?
— Можно, например, полежать на песке, и чтобы дул ветерок, и чтобы ни о чем не думать… — произнес задумчиво Анн. — Или же можно идти вперед, все видеть, все понимать и созидать: строить каменные дома для людей, делать так, чтобы у них все было, автомобили, свет и, вообще, что душе угодно. Чтобы можно было, например, просто ничего не делать, лежать в солнечную погоду на песке, ни о чем не думать и спать с женщинами.
— Значит, ты все-таки иногда хочешь с ними спать, — заметил Анжель.
— Я всегда хочу, — сказал Анн. — Только без всего остального я тоже обойтись не могу.
— Не порти Бирюзу!! — Голос Анжеля дрожал.
Анн провел ладонью по лбу.
— Она сама себя портит, — сказал он. — И тут уж ее не остановишь. Потом, когда я ее брошу, вид у нее будет совсем истрепанный; но, если она тебя полюбит, она очень скоро станет прежней. Почти прежней. Но потом она истреплется в два раза быстрее, и ты не сможешь этого вынести.
— И что?.. — спросил Анжель.
— А то, что я не знаю, как ты себя тогда поведешь, — сказал Анн. — Но дело в том, что с каждым разом она будет изнашиваться все быстрее и быстрее, в геометрической прогрессии.
— Попытайся отвратить ее от себя, — посоветовал Анжель.
Анн рассмеялся:
— Сейчас я еще не смогу. Я еще люблю ее, и мне хорошо с ней в постели.
— Замолчи, — сказал Анжель.
— Пойду доделывать расчеты, — сказал Анн. — А ты дурак! Столько красивых девушек вокруг!
— Они наводят на меня тоску, — сказал Анжель. — Мне сейчас так плохо.
Тяжелая рука Анна легла Анжелю на плечо.
— Пойди погуляй, — предложил Анн. — Подыши свежим воздухом. Не думай больше об этом.
— Я хотел пройтись, — сказал Анжель. — Это ты отказался. А я ни о чем другом думать не могу. Она так изменилась.
— Да нет же, — возразил Анн. — Просто теперь она поднаторела в постели.
Анжель засопел и поплелся к себе в комнату. Анн засмеялся, глядя ему вслед, и открыл дверь в свой кабинет.
II
Анжель медленно продвигался, скользя по горячему песку; он чувствовал, как песчинки, проникавшие сквозь кожаные сплетения его сандалий, струились у него между пальцами ног. В ушах его еще стояли слова Анна, он слышал его голос, а перед глазами было юное, нежное лицо Бирюзы, склонившейся над пишущей машинкой в кабинете Амадиса Дюдю, изящный изгиб ее бровей, ее влажные губы.
Далеко впереди возвышалась первая темная полоса. Гладкая и ровная, она падала на землю, как занавес, врезаясь в песок прямой неумолимой темной чертой, плотно прилегающей к изгибам дюн. Он шел настолько быстро, насколько позволял неровный песчаный грунт; на подъеме расстояние между отпечатками его ступней с каждым шагом уменьшалось на несколько сантиметров, зато на спуске он очень быстро сбегал по покатым склонам вниз, испытывая физическое наслаждение от того, что его нога ступает первой на нехоженый желтый путь. Постепенно боль у него в груди стихла, она ссыхалась под воздействием пористой девственности природы, впитывалась алчной, всепоглощающей пустыней.
Теневая полоса все приближалась и приближалась, она возвышалась голой, унылой, уходящей вдаль стеной, но была, однако, притягательнее настоящей тени, ибо являла собой скорее отсутствие света, непроницаемую пустоту, иную, несокрушимую материю.
Еще несколько шагов, и Анжель оказался бы в полном мраке. Он остановился у подножия стены и робко протянул руку вперед. Рука исчезла в темноте, и он ощутил леденящий холод черной зоны. Не колеблясь ни минуты, он сделал шаг вперед, и темная пелена мгновенно объяла его целиком.
Анжель медленно продвигался вперед. Было холодно; сердце его беспокойно билось в груди. Он порылся в кармане, вынул спички и зажег одну из них. Ему показалось, что она загорелась, однако темнота оставалась нерушимой. Встревожившись, он выпустил спичку из рук и протер глаза. Достав еще одну, он старательно чиркнул ее покрытым фосфором кончиком о шероховатую поверхность коробка. Услышав, как она воспламенилась, он нащупал карман, сунул туда коробок и наугад попытался дотронуться указательным пальцем свободной руки до горящей деревяшки. И тут же, отдернув обожженную руку, уронил вторую спичку наземь.
Медленно и осторожно он повернул назад и попытался тем же путем выйти из темной зоны. Ему показалось, что обратно он шел дольше, чем туда, а кругом была все та же кромешная тьма. Он снова остановился. Кровь быстрее забилась в его жилах, но руки оставались ледяные. Он сел: надо было перевести дух; чтобы согреть руки, он сунул их под мышки.
Анжель ждал, пока успокоится сердцебиение. Все его члены сохраняли память о совершенных им с момента вхождения во мрак движений. Спокойно, без лишней суеты он попытался сориентироваться снова и уверенным шагом направился к солнцу. Через несколько секунд нога его ступила на горячий песок, а застывшая желтая пустыня так ярко вспыхнула перед его глазами, что он зажмурился. Вдалеке виднелось марево над плоской крышей гостиницы Барридзоне.