— Двадцать.
— Нет, это многовато. Скажите три.
— Три.
И Грыжан со скоростью автомата для лущения гороха отсчитал на четках три костяшки. Когда он закончил свои манипуляции, вошел Атанагор.
— Ага! — оживился аббат. — Поглядим, не окажется ли-кё-расином этот «Куантро».
— На этот раз менее удачно, — придирчиво заметила Бронза.
— Прошу прощения, но никак невозможно изливать каламбуры сплошным потоком, тем более когда одновременно изливаешь содержимое желудка.
— Это точно, — согласилась Бронза.
— Справедливо замечено, — поддержал Атанагор.
— Тогда выпьем, — провозгласил аббат. — А потом я отправлюсь к Клоду Леону.
— Может быть, мы составим вам компанию? — предложил археолог.
— А... а спать сегодня ночью вы не собираетесь? — спросил аббат.
— Мы тут редко спим, — сказал Атанагор. — Это отнимает чертовски много времени.
— Совершенно верно, — поддакнул Грыжан. — Не знаю, зачем я спросил, я ведь тоже никогда не сплю. Не исключено, что я немножко ревную: мне казалось, я один такой. — Он на минуту задумался. — Да, это в самом деле так. Я оскорблен. Но ничего, жить можно. Налейте-ка «Куантро».
— Извольте.
— Ага! — сказал аббат, рассматривая рюмку на свет. — Теперь настоящий. — Он отпил глоток. — Хороший ликер. Но после нефти все отдает ослиной мочой.
Он допил свою рюмку и фыркнул.
— Ну и гадость. Это мне урок на будущее: нечего разбрасываться нарушениями направо-налево.
— Неужто вам не понравилось? — удивился Атанагор.
— Что вы, разумеется, понравилось, — сказал Грыжан, — но только получил свои сорок три градуса одним махом — и всё, гуляй. То ли дело «Аркебуза» девяностопятиградусная или добрый спирт для компрессов. Вот когда я служил в Сен-Филипп-дю-Руль, я в качестве церковного вина исключительно чистый спирт употреблял. Что это были за мессы, скажу я вам, это же были искрометные мессы!
— Почему вы там не остались? — спросила Бронза.
— Потому что меня выперли, — сказал аббат. — Назначили инспектором, то есть, попросту говоря, сместили с должности. Именно так все и обстояло, не будь я Грыжан.
— Зато теперь вы можете путешествовать, — сказал Атанагор.
— О да, безусловно, я ужасно доволен! — воскликнул аббат. — Пошли искать Клода Леона.
— Пошли, — согласился археолог.
Бронза встала с кровати. Атанагор потянулся рукой к газовой горелке и сплюснул немного пламя, чтобы придать светильнику вид ночника. Потом все трое вышли из погрузившейся во мрак палатки.
XI
— Что-то долго мы идем, — заметил Атанагор.
— А? — встрепенулся Грыжан. — Я и не считал. Я был погружен в медитацию — вполне классическую, впрочем, — о величии Бога и ничтожности человека в пустыне.
— Да? — сказала Бронза. — Это не ново.
— Вообще-то говоря, — ответил Грыжан, — я размышляю в ином ключе, чем мои коллеги. Это придает моим медитациям особый шарм и авторский стиль. Кроме того, я ввел в них велосипед.
— Интересно, как же вы это сделали? — спросил Атанагор.
— Любопытно, не правда ли? — оживился аббат. — Я тоже сначала думал, как, а теперь делаю это играючи. Стоит мне только вспомнить о велосипеде — и хоп: готово дело.
— Вы так объяснили, что это кажется несложным, — сказал Атанагор.
— В общем, так оно и есть. Но не особо доверяйте этому чувству. Что это там впереди?
— Я ничего не вижу, — сказал Атанагор, распяливая веки.
— Это человек, — определила Бронза.
— Ага! — сказал аббат. — Может быть, это Леон?
— Не думаю, — проговорил Атанагор. — Сегодня утром там ничего не было.
Продолжая спорить, они приблизились к предмету разговора. Это заняло немало времени, потому что предмет перемещался в том же направлении, что и они.
— Эгей! — крикнул Атанагор.
— Ого-го! — ответил голос Анжеля.
Предмет остановился и оказался Анжелем. Несколько секунд спустя группа нагнала его.
— Приветствую вас, — сказал Атанагор. — Знакомьтесь: это Бронза, а это — аббат Грыжан.
— Здравствуйте... — ответил Анжель и пожал всем руки.
— Вы, вероятно, гуляете? — предположил Грыжан. — И, наверное, медитируете.
— Нет, — сказал Анжель, — просто ухожу.
— Куда это? — осведомился археолог.
— Куда-нибудь, — ответил Анжель. — Они в гостинице производят столько шума.
— Кто «они»? — спросил аббат. — Вы знаете, я отличаюсь беспримерной способностью хранить тайны.
— О, тут нет никакой тайны, — признался Анжель. — Я скажу вам, кто. Это Анна и Рошель.
— Ага! — сообразил аббат. — Они, вероятно, занимаются...
— Она кричит. Она не умеет делать это молча. Просто ужас какой-то. Меня поселили в соседней комнате. Там невозможно находиться.
Бронза шагнула к Анжелю, обвила его шею руками и поцеловала.
— Пойдемте с нами, — позвала она. — Мы ищем Клода Леона. Знаете, аббат Грыжан невозможно забавный.
Ночь цвета желтых чернил была исчеркана тонкими сверкающими штрихами падающих под разным углом звезд. Анжель пытался разглядеть лицо молодой женщины.
— Вы очень милая, — сказал он. Аббат Грыжан и Атанагор пошли вперед.
— Нет, я не всегда милая, — сказала Бронза. — Хотите увидеть, какая я?
— Хочу, — ответил Анжель.
— Тогда посветите зажигалкой.
— У меня нет зажигалки.
— В таком случае потрогайте меня руками, — сказала она, слегка отстраняясь.
Анжель положил руки на ее прямые плечи и поднялся вдоль шеи вверх. Пальцы его пробежали по щекам Бронзы, по ее сомкнутым векам и наконец заблудились в черных волосах.
— Каким странным запахом от вас пахнет, — сказал он.
— Чем же это?
— Пустыней. — Анжель уронил руки вдоль тела.
— Вы изучили только мое лицо, — сказала Бронза.
Анжель ничего не ответил. Он не шевелился. Она придвинулась к нему и снова обвила голыми руками его шею. Прижавшись щекой к его щеке, она шепнула:
— Вы плакали.
— Да, — пробормотал Анжель, боясь шелохнуться.
— Не стоит плакать из-за девицы. Ни одна девица не стоит слез.
— Я не из-за нее плакал, — сказал Анжель. — А из-за того, какой она была и какой теперь станет.
Казалось, он вышел из тяжкого забытья, и руки его обхватили талию молодой женщины.
— Вы очень милая, — повторил он. — Давайте догоним их.
Она разжала объятия и взяла его за руку. Они побежали по бугристому песку, спотыкаясь в темноте, и Бронза смеялась.
Аббат Грыжан успел рассказать Атанагору, как Клод Леон сделался отшельником.
— Понимаете, — говорил он, — этот парень не заслуживал того, чтобы томиться всю жизнь в тюрьме.
— Разумеется, — согласился Атанагор.
— Вы тоже так думаете? Безусловно, он заслужил гильотину. Но у епископа всюду свои люди.
— Значит, Леону повезло.
— Заметьте, это мало что меняет. Быть отшельником, может, и неплохо. По крайней мере, отсрочка обеспечена.
— Почему? — спросила Бронза, поймав конец фразы.
— Потому что по прошествии трех — четырех лет отшельники, как правило, сходят с ума. Тогда они бредут куда глаза глядят до тех пор, пока не встретят маленькую девочку, которую убивают и насилуют.
— И так всегда? — удивился Анжель.
— Всегда, — убежденно заключил Грыжан. — Известен один-единственный случай отступления от этого правила.
— И кто же это был? — спросил Атанагор.
— Очень порядочный человек. Истинный святой. Но это длинная история. Хотя и чертовски поучительная.
— Расскажите же скорей... — умоляюще-настойчиво попросила Бронза.
— Нет, никак невозможно, — ответил аббат. — Все это так длинно. Я вам расскажу только конец. Итак, он пошел куда глаза глядят и встретил маленькую девочку, которая...
— О, не продолжайте! — сказал Атанагор. — Какой ужас!
— ...которая сама его убила, — докончил Грыжан. — Она была маньячка.
— О, — выдохнула Бронза, — какая жуткая история. Бедный юноша. Как его звали?
— Грыжан. Ах нет, простите. Я немного задумался. Его звали Леверье[38].
— Невероятно, — сказал Анжель. — Я знал одного Леверье, но с ним не произошло ничего похожего.
— Значит, это был другой Леверье, — парировал аббат. — Или я наглый лжец.
— Несомненно... — сказал Атанагор.
— Смотрите, там огонек, — вдруг сказала Бронза.
— Должно быть, мы у цели, — ответил Грыжан. — Простите, но необходимо, чтобы сначала я вошел один. Вы явитесь чуть позже. Таково правило.
— Тут некому проверять, — заметил Анжель. — Ничего не случится, если мы войдем вместе с вами.
— А моя недремлющая совесть? — возразил аббат. — Мот-мотылевич, король мотыльков...
— Всех околпачил, а сам был таков! — хором договорили остальные.
— Хорошо, я вижу, вы знакомы с обрядом не хуже меня... — сказал аббат. — Так и быть, беру вас с собой. Откровенно говоря, мне это больше по душе. Один я завяну со скуки.
Он подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и приземлился на полусогнутые ноги. Разлетевшиеся полы сутаны легли на песок, как лепестки большого черного цветка, едва различимого в темноте.
— Это тоже составляет часть обряда? — спросил археолог.
— Нет! Это маленькая хитрость моей бабушки. Она прибегала к ней, когда хотела незаметно пописать на песок. Должен вам признаться, я не ношу обычных апостольских кальсон. Слишком жарко. У меня есть на это специальное разрешение.
— Я думаю, весьма обременительно носить с собой такое количество разрешений, — заметил археолог.
— А я их микрофильмировал, — объяснил Грыжан. — Копия занимает ничтожно малый реальный объем. — Он выпрямился. — Ну что ж, пошли!
Клод Леон поселился в крохотной, кокетливо обустроенной лачуге из дерева мягких, уютных пород. Сложенная из булыжников кровать занимала целый угол жилой комнаты; это был единственный предмет обстановки.
С кухней комнату соединяла дверь. Снаружи сквозь застекленное окно можно было видеть самого Клода Леона. Стоя на коленях перед кроватью и обхватив голову руками, он медитировал.