Я едва сдержался, желая высказать свое особое мнение: все работало как надо и до его прихода. Но, может быть, я и в самом деле его не понимал? Парадокс с прямой трубой не выходил у меня из головы, и я смолчал.
Мне удалось отыскать свою кровать. Этажом выше слышались беспокойные шаги. Люди — существа надоедливые, нельзя, что ли, когда нервничают, лежать в постели, а не ходить из угла в угол?.. Пришел к выводу: нельзя.
Жасмен преследовала меня, словно наваждение, и я проклинал ее мать за то, что она оторвала от меня Жасмен со злобой, которой нет оправдания. Жасмен девятнадцать лет, и мне известно, что у нее уже были мужчины, не я один,— еще одна причина не отказывать мне в близости. Это все ее мать и ревность. Я пытался найти какую-либо другую причину, совершенно отличную, скажем, какую-нибудь непонятную злость, но мне было так трудно представить ее в некоей точной форме, материализованной посредством красной и белой тесемок, что теперь и сам я надолго потерял сознание. В ванной комнате голубое пламя сварочной горелки охраняло межу моего сна неровно-окисленной бахромой.
Водопроводчик пробыл у меня, не выходя, сорок девять часов. Работа еще не приближалась к завершению, когда я, проходя через кухню, услышал стук во входную дверь.
— Откройте!..— говорили мне.— Срочно!
Я открыл и увидел соседку сверху, в глубокой печали. По ее лицу было видно, что недавно она перенесла большое горе. С нее так и текла вода на мой ковер. Казалось, она только что выбралась из Сены.
— Вы упали в воду? — поинтересовался я.
— Извините за беспокойство, мсье,— сказала она,— но дело в том, что у меня в ванной комнате льется вода... Я вызывала водопроводчика, и он должен был прийти три дня назад...
— У меня тут один работает,— сказал я.— Может, ваш?
— Семеро моих детей утонуло. Двое старших еще дышат, поскольку вода доходит им только до подбородка. Но если водопроводчик еще не окончил работу... я не хочу вам мешать...
— Я предполагаю, он ошибся этажом. Пойду спрошу его для очистки совести. А вообще-то у меня в ванной все работало нормально.
Когда я вошел в ванную, водопроводчик наносил последний штрих: украшал с помощью газовой горелки голую стену цветком ириса.
— Вот так сойдет, пожалуй,— сказал он мне.— Я все восстановил, как видите. Все стало как было, я только подварил кое-что, это у меня всегда самым лучшим образом получается, а я люблю, когда работа хорошо сделана.
— Тут одна дама вас спрашивает. Вы не этажом выше должны были подняться?
— Это ведь пятый?
— Четвертый.
— Значит, я ошибся,— сделал он вывод.— Я поднимусь к этой даме. Счет вам пришлют из фирмы. Но не жалейте ни о чем... Для водопроводчика работа всегда найдется.
ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
В черной застекленной пустоте вспыхнул желтоватый фонарь — было ровно шесть часов утра. Уэн посмотрел и вздохнул. Работа над словоловкой шла туго.
Он терпеть не мог, когда незашторено окно, а шторы просто ненавидел и помянул теперь недобрым словом косность архитекторов: вот уже которое тысячелетие жилые дома стоят с продырявленными стенами. Он с тоскою снова взялся за работу: надо было поскорее настроить крючки дезинтегратора, разбивающего предложения на слова, прежде чем эти слова будут пойманы. Для большего интереса он усложнил задачу: решил не считать полноценными словами союзы — они слишком сухи и не могут иметь благородной весомости. Поэтому теперь, перед тем как подвергнуть текст фильтрации, нужно было вычленять союзы вручную и ссыпать их в коробочки, которые уже кишели точками, запятыми и прочими знаками препинания. Операция нехитрая, просто примитивная, но требующая определенной ловкости. Уэн стер себе на этом пальцы.
Но не заработался ли он? Уэн отложил в сторону золотой пинцетик, приподнял бровь, высвободил зажатую в глазнице лупу и встал. Сразу же захотелось размяться. Энергия переполняла его. Неплохо было бы выйти погулять.
Тротуар пустынной улочки ускользал из-под ног, и хотя Уэн привык уже к этому коварному его свойству, оно все еще раздражало его. Он перешел на край мостовой. Там, где еще не высохла сточная вода, грязно блестели разводы бензина.
Идти было приятно: поднимаясь по носовым перегородкам, воздух промывал извилины мозга, ослабляя прилив крови к этому увесистому, объемному, двуполушарному органу. Эффект обычный, но Уэна этот процесс каждый раз восхищал.
Благодаря такому, никогда не проходящему простодушию и жизнь его была богаче, чем у других.
Когда он дошел до конца короткого тупика, его вдруг охватило сомнение, ибо он оказался на перекрестке. Будучи не способным сделать выбор, он пошел, как и до этого, прямо: ни левый борт, ни правый его не влекли. Мононаправленная дорога вела прямо к мосту; оттуда можно было посмотреть, какая сегодня вода; несомненно, она мало отличалась своим видом от вчерашней, но ведь внешнее состояние воды — всего лишь одно из бесчисленных ее качеств.
Улочка, как и тупик, была безлюдна, желтые пятна света на мокром асфальте превращали ее в некоторое подобие саламандры. Она вытягивалась вверх, к пересекавшему реку мосту. Там Уэн и собирался остановиться, облокотившись на перила, при том, конечно, условии, что обе стороны моста будут свободны от таких же, как он, созерцателей; но если там стоят, уставившись на воду, другие, то какой смысл присоединять свой взгляд к чужим, плотоядно спутывающимся?
Мимо него бесшумно проскользнули, словно сгустки тьмы, два молодых священника; время от времени они останавливались, заходили в какую-нибудь подворотню и томно целовались. Уэн был тронут этим зрелищем. Как все-таки хорошо, что он вышел погулять: иные сценки уличной жизни прекрасно щекочут нервы. Он ускорил шаг и тут же в уме разрешил последние трудности в конструкции словоловки, по сути, совсем незначительные, надо лишь немного постараться — и от них не останется ни следа, ни малейшей видимости, ни прозрачнейшего намека.
Мимо него прошел генерал, он вел на кожаном поводке взмыленного арестанта, которому, чтобы он не вздумал как-нибудь ранить генерала, спутали ноги и скрутили руки за головой. Когда арестант приостанавливался, генерал дергал за поводок, и тот падал лицом в лужу. Генерал шел быстро, рабочий день был окончен, дома его ждет бульон с буквами, и он его враз слопает. Сегодня он, как всегда, выложит свое имя на краю тарелки втрое быстрее, чем арестант, и на полных ненависти глазах последнего сожрет обе порции. Арестант был обречен в этом состязании: звали его Йозеф Ульрих де Заксакраммериготенсбург, а генерала — Поль, но этой детали Уэн не знал. Однако он обратил внимание на лакированные сапожки генерала и подумал, что на месте арестанта он чувствовал бы себя неважно. Так же, впрочем, как и на месте генерала, но арестант, в отличие от последнего, своего места не выбирал. И вообще, не всегда найдешь претендентов на должность арестанта, а вот желающих стать ассенизаторами, ищейками, судьями и генералами хоть отбавляй: доказательство того, что самые грязные занятия имеют, несомненно, свои притягательные стороны. Уэн погрузился в размышления о непривлекательных профессиях. Бесспорно, в десять раз лучше собирать словоловки, чем быть генералом. Десять — даже недостаточно большой коэффициент. Впрочем, главное — принцип.
На устоях моста возвышались телескопические маяки — они не только красиво светились, но еще и указывали путь судам. Цель была близка, и он зашагал быстрее. Но увиденное заставило его приостановиться. Над перилами моста виднелся невысокий силуэт. Уэн сразу же побежал туда. По ту сторону перил, на карнизе с желобком для стока осадков, стояла совсем еще молодая девушка с бежевыми волосами. Видно, она собиралась броситься в воду, но не могла решиться. Уэн облокотился на перила за ее спиной.
— Я готов,— сказал он.— Можно приступить.
Девушка обернулась и нерешительно посмотрела на него.
— Не могу определить, с какой стороны лучше броситься, выше или ниже по течению. Выше течение может подхватить меня и разбить об опору. Ниже мне поспособствуют водовороты. Но если от прыжка меня оглушит, то я могу зацепиться за опору. И в первом, и во втором случае я буду на виду и, вероятно, привлеку внимание какого-нибудь спасителя.
— Тут есть над чем поломать голову,— сказал Уэн,— и я целиком одобряю серьезность, с которой вы подходите к разрешению проблемы. И конечно же, я полностью в вашем распоряжении и готов помочь вам выйти из затруднительного положения успешно.
— Вы очень любезны,— произнесла девушка. Губы у нее были ярко накрашены.— Меня это уже до того уморило, что я не знаю, с какой стороны к этому делу подойти.
— Мы могли бы все детально обсудить в кафе,— сказал Уэн.— Я без стаканчика плохо соображаю. Можно, я вас угощу? К тому же это ускорит потом кровоизлияние.
— Охотно соглашаюсь,— ответила девушка.
Уэн помог ей перелезть обратно на мост и обнаружил при этом, что ее наиболее выступающие и, следовательно, наиболее уязвимые места коварно округлы. Он сделал ей комплимент.
— Я должна была бы, конечно, покраснеть,— сказала она,— но, если честно, вы абсолютно правы. Я отлично сложена. Посмотрите на ноги.
Она задрала фланелевую юбку, и Уэн смог по достоинству оценить форму и белизну ее ног. Голова у него слегка кружилась.
— Я понимаю, что вы хотите сказать,— ответил он.— Ну что ж, пойдемте примем по стаканчику, а когда во всем определимся, вернемся сюда и вы броситесь с той стороны, с которой нужно.
Они ушли рука об руку, нога в ногу, в отличном расположении духа. Она сказала, что ее зовут Флавия, и это проявление искренности еще больше усилило его симпатию к девушке.
Вскоре они уютно расположились в скромном, жарко натопленном заведеньице, куда обычно захаживают матросы со своими шлюшками.
— Я не хотела бы,— заговорила она,— чтобы вы приняли меня за идиотку, но нерешительность в выборе места самоубийства изводила меня всегда, и теперь пришло время преодолеть ее. Иначе, умри не умри, я все равно бы осталась дурой и слабачкой.