— Прекрасное оружие! — сказал Жеан.— Три с половиной тысячи.
— Многовато,— заметил Клод.— Я не для себя. Конечно, он стоит того, но тот человек не хочет давать больше трех тысяч.
— Я не могу сбавить цену,— сказал Жеан.— Он мне обошелся ровно во столько же.
— Понимаю,— кивнул Клод.— Это очень дорого.
— Совсем не дорого.
— Я хотел сказать, что оружие вообще дорого стоит.
— Это да,— подтвердил Жеан,— такой пистолет непросто найти.
— Безусловно,— сказал Клод.
— Три с половиной тысячи — последняя цена! — произнес Жеан.
Сакнуссем не даст больше трех тысяч. Сэкономив на одной починке обуви, Клод мог добавить пятьсот франков из собственного кармана.
— Может, снега больше не будет,— сказал Клод.
— Может быть,— ответил Жеан.
— Тогда и обувь чинить не надо.
— Вы думаете? Зима все-таки.
— Сейчас достану деньги,— сказал Клод.
— В придачу я дам вам запасной магазин,— сказал Жеан.
— Очень любезно с вашей стороны,— взбодрился Клод.
В течение пяти или шести дней он будет есть немного меньше, и это должно ему позволить наскрести пятьсот франков. А может быть, Сакнуссем как-нибудь об этом узнает.
— Благодарю вас! — сказал Жеан.
— Это я вас благодарю,— ответил Клод, провожая гостя до двери.
— Теперь у вас хорошее оружие,— сказал на прощание Жеан.
— Это не для меня,— напомнил ему Клод, и тот спустился по лестнице.
Клод запер дверь и вернулся к столу. Черный холодный револьвер еще не сказал своего слова; он тяжело лежал около сыра, который с перепугу удирал полным ходом, не решаясь, однако, покинуть тарелку-кормилицу. Сердце Клода билось сильнее обычного. Он взял мрачный предмет и повертел его, рассматривая с разных сторон. Здесь, за закрытой дверью, он почувствовал себя необычайно сильным. Но нужно было еще выйти отсюда и отнести револьвер Сакнуссему.
А иметь на улице при себе оружие было запрещено. Он положил револьвер на стол и прислушался: что если соседи слышали его разговор с Жеаном?
Ногу холодил тяжелый ледяной предмет, похожий на мертвого зверя. Револьвер оттягивал карман и брюки у пояса, а рубашка с правой стороны напузырилась и нависала над брюками. От посторонних глаз его скрывал плащ, но при каждом движении ноги на ткани вырисовывалась такая большая складка, что каждый мог обратить на это внимание. Благоразумнее было идти другой дорогой. Выйдя из подъезда, Клод решительно свернул налево. Он направлялся в сторону вокзала, решив пробираться маленькими улочками. Стоял мрачный, холодный день, совсем как накануне; он плохо знал этот район; свернув в первую улочку, Клод решил, что так он чересчур быстро выберется на обычный свой путь, и через десяток шагов свернул в другую улочку налево. Она пересекалась с предыдущей под углом чуть меньше девяноста градусов и далее уходила в сторону. Здесь было полно ничем не примечательных магазинчиков, никак не похожих на те, что он привык видеть.
Клод шел быстро, ощущая вес у бедра. Ему повстречался мужчина, который, как ему показалось, уставился на его карман; Клод вздрогнул и, пройдя метра два, оглянулся: прохожий тоже оглянулся и смотрел на него. Втянув голову в плечи, Клод пошел дальше и на первом же перекрестке бросился бегом влево. Впопыхах он столкнулся с маленькой девочкой, она отлетела назад и шлепнулась в грязный снег, собранный у края тротуара. Не решаясь помочь ей подняться, он, боязливо оглядываясь по сторонам, засунул руки в карманы и ускорил шаг. Клод прошмыгнул у самого носа вооруженной метлой матроны, только что вышедшей из соседнего здания и приветствовавшей его за это зычной бранью. Он обернулся. Она продолжала смотреть ему вслед. Он снова прибавил шагу и едва не наткнулся на железную решетку, только что установленную рабочими перед открытым люком стока для нечистот. Пытаясь увернуться от столкновения, Клод по инерции зацепился за нее плащом и разорвал карман. Рабочие обозвали его придурком и разиней; сгорая от стыда, он пошел еще быстрее, скользя по замерзшим лужам. Он весь покрылся потом и тут, переходя через улицу, столкнулся с велосипедистом, сделавшим поворот без предупреждения. Педаль оторвала у Клода полштанины и разрезала лодыжку. Издав крик ужаса, он протянул руки вперед, чтобы не упасть, и вместе они свалились на грязную мостовую. Неподалеку стоял легавый. Клод Леон выбрался из-под велосипеда. Ужасно болела лодыжка. У велосипедиста была вывихнута рука, а из носа бежала кровь; он обзывал Клода последними словами; Клода охватила ярость, сердце бешено забилось, и по рукам растеклось тепло; кровь клокотала в жилах, и он ощутил ее пульсацию в лодыжке и на бедре; с каждым таким толчком револьвер подпрыгивал в кармане. Неожиданно велосипедист ударил его левым кулаком в лицо, и сознание Клода окончательно прояснилось. Он сунул руку в карман и выхватил оттуда пистолет, а потом принялся хохотать, потому что велосипедист, икая, стал отступать; вслед за этим он почувствовал ужасный удар по руке — это была дубинка легавого. Он подобрал упавший револьвер и схватил Клода за шиворот. Рука Клода больше ничего не чувствовала. Он неожиданно развернулся и правой ногой ударил легавого в низ живота; тот согнулся пополам и выронил револьвер. Довольно урча, Клод спешно подобрал его и старательно разрядил в велосипедиста, который двумя руками схватился за живот и медленно осел на землю, издав горловой стон. Дым от выстрелов приятно пах, и Клод подул в ствол, как это делают в кино, положил пистолет в карман и рухнул на легавого: ему захотелось спать.
— Итак,— сказал адвокат вставая и собираясь уходить,— почему же у вас оказался этот револьвер?
— Я уже вам объяснил...— ответил Клод и повторил в очередной раз свою историю.— Это для моего директора, господина Сакнуссема, Арне Сакнуссема...
— Но сам он опровергает вашу версию,— сказал адвокат,— и вам это хорошо известно.
— Но все, что я сказал, правда! — воскликнул Клод Леон.
— Я понимаю, однако найдите себе другое оправдание; в конце концов, времени подумать у вас было достаточно!
Он раздраженно направился к двери.
— Покидаю вас. Остается только ждать. Конечно, я постараюсь сделать все от меня зависящее, но вы же сами не хотите мне в этом помочь!..
— Это не моя работа,— ответил Клод.
Он ненавидел адвоката почти так же, как велосипедиста и полицейского, который в участке сломал ему палец. Тепло опять разлилось по рукам и ногам.
— До свидания,— сказал адвокат и вышел.
Клод не ответил и сел на кровать. Дверь камеры за посетителем захлопнулась.
Надсмотрщик положил на кровать письмо. Клод пребывал в состоянии полудремы. Узнав фуражку надсмотрщика, он встал.
— Мне нужна...— начал он.
— Что? — спросил надсмотрщик.
— Веревка. Моток.
Клод почесал затылок.
— Это запрещено,— объяснил надсмотрщик.
— Она мне нужна не для того, чтобы повеситься,— сказал Клод.— Я давно бы уже это сделал, ведь у меня остались помочи!
Надсмотрщик взвесил этот аргумент.
— Я могу вам достать десять-двенадцать метров за двести франков. Не больше того. Я и так рискую!..
— Хорошо,— сказал Клод.— Можете взять деньги у моего адвоката. Несите веревку!
Надсмотрщик порылся в кармане.
— Вот она,— сказал он и протянул небольшой моток достаточно прочного шпагата.
— Спасибо,— поблагодарил Клод.
— Что вы собираетесь с ней делать? — спросил надсмотрщик.— Без глупостей, надеюсь?
— Повеситься,— сказал Клод и рассмеялся.
— Ах, ах!..— заахал во все горло надсмотрщик.— Как это глупо, ведь у вас же есть помочи!
— Они совершенно новые,— сказал Клод.— И могут от этого испортиться.
Надсмотрщик посмотрел на него с восхищением:
— Ловко вы все провернули, должно быть, вы — журналист.
— Нет, но все равно спасибо.
Надсмотрщик направился к двери.
— Так за деньгами обратитесь к адвокату,— напомнил Клод.
— Хорошо,— сказал надсмотрщик.— Надеюсь, без дураков?
Клод утвердительно кивнул, и в двери тихо щелкнул замок.
Сложенный вдвое и перекрученный шпагат получился длиной метра в два. Этого было вполне достаточно. Став на кровать, он мог обвязать его вокруг вертикального прута оконной решетки. Отрегулировать длину было значительно сложнее — ведь ноги не должны были касаться пола.
Клод натянул шпагат: выдержит. Он встал на кровать, ухватился за выступ стены и дотянулся до решетки. С трудом ему удалось привязать шпагат. Он сунул голову в петлю и бросился в пустоту. Что-то хлестнуло его по шее. Шпагат оборвался. Он приземлился на ноги вне себя от ярости.
— Какой мерзавец этот надсмотрщик! — громко произнес он.
В это время надсмотрщик открыл дверь.
— Ваша веревка — дрянь! — сказал ему Клод Леон.
— Мне все равно,— бросил надсмотрщик.— Ваш адвокат мне уже за нее заплатил. Сегодня у меня есть сахар по десять франков за кусок, хотите?
— Нет,— буркнул Клод,— у вас я больше ничего не попрошу.
— Это мы еще посмотрим,— сказал надсмотрщик,— месяца через два-три... да и то это много, не пройдет и недели, как вы начнете думать иначе!
— Возможно. И тем не менее, ваша веревка — дрянь!
Он дождался, когда надсмотрщик вышел, и решил использовать помочи. Они были из кожи, переплетенной с резиной, и совершенно новые. Эта покупка стоила ему двух недель экономии. Их, пожалуй, можно растянуть на метр шестьдесят; он вновь взобрался на кровать и крепко привязал их к решетке. На другом конце помочей он сделал петлю и сунул в нее голову. Вторично он бросился вниз; помочи растянулись, и он мягко приземлился у окна. Но тут решетка оторвалась и, словно гром, свалилась ему на голову. Перед глазами закружились три звездочки.
— Мартель!..
Он сполз по стене и сел на пол. Голова ужасно разбухла от гудевшей в ней кошмарной музыки, а с помочами не случилось ровно ничего.
Аббат Птижан гарцевал по коридору тюрьмы, а надсмотрщик не отставал от него ни на шаг. Они играли в классы. Доскакав до камеры Клода Леона, аббат Птижан поскользнулся на куче, оставленной девятихвостой кошкой, и описал полное сальто в воздушной атмосфере. Его сутана распахнулась, обнажив такие же крепкие, как у Лои Фуллер, ноги, а стражник, обойдя вокруг, из уважения снял фуражку. Затем аббат с грохотом повалился на пол, а надсмотрщик тут же уселся ему на спину.